краска

– Милая, нашего сына обязательно должны звать, как и меня, Алексеем. – донеслось эхом как будто из окна. Она долго не могла определить, кто это сказал. Шатаясь на ножках, по комнате расхаживал пьяный стул. Но он никогда прежде с ней не говорил. Да и о каком сыне могла идти речь, когда он был безнадёжно влюблён в кухонную табуретку, которая развалилась в прошлом году и теперь валялась на чердаке. Она повернулась на другой бок. Это говорил всего лишь он, чьи губы так бесстыдно бродили по её телу прошлую ночь, пока сама она бродила по душным переулкам в поисках сигарет, губы, так бесстыдно изучен-ные ею в первый же вечер их знакомства, а теперь наскучившие, как книга, конец, которой уже подглядел.
– Понимаешь, и деда, и отца моего так звали.
Она вспомнила, как год назад, засыпая, клялась кусочку неба, видневшемуся из окна, что своего сына назовёт в честь него, первого мужчины, которого полюбила. И пусть они никогда не будут вместе, пусть настоящего отца её сына будут звать совсем не Алексей, а каким-нибудь рабочим именем Коля или Вася. Тогда ей было очень важно, чтобы он навсегда остался в памяти любимым именем, прекрасной мечтой. А теперь эта мечта так доступно развалилась рядом и так просто говорит о том, чего она боялась даже произнести вслух, о чём тайно писала в дневниках ночами, чего боялась желать тогда, когда он даже не смотрел в её сторону.
– А с чего ты взял, что у нас будет сын, и вобще будет ребёнок? И, если честно, мне наплевать на твой род.
Он замолчал. Её остановившийся взгляд всегда его пугал. Вобще многое в ней его пугало: и беспричинный смех, и равнодушие к цветам, и кровь, выступавшая вдруг на глазах.
– Ты грустная. Что случилось?
– Я не грустная, я пьяная.
– Кстати, как ты провела вечер? Была с подругами в кафе?
– Нет. Мы катались с одним мудаком на машине. Он угощал нас водкой и мороженым. А потом Маринка осталась с ним расплачиваться, а мы ушли.
– Расплачиваться? Ты серьёзно? На её месте могла оказаться ты! Аниша, ты это понимаешь?
Его слова как прибитые тараканы с треском сыпались на пол.
"О, чёрт, избавь меня от этих соплей! Вечно он из всего делает мыльную оперу" - думала она.
– Я его совсем не возбудила. А Маринке он понравился.
– А если бы ты ему понравилась?
– Я делала всё, чтобы этого не случилось.
По стенке ползли драные, исписанные обои. Анися захотела их остановить и прочитала: «18 января мама бросила пить».

Голова безжизненно болталась, как воздушный шарик; шнурки бодрились с утра и никак не хотели лезть в скучные дырочки. Она посмотрела на дверь и вдруг поняла, что сегодня будет необычный день. Тень смотрела на неё зазывающе, как соседка по лестничной площадке. Всё в ней было доступно и глупо завер-шено. Тень и соседка ждали её каждое утро, но сегодня тень убегала в щель под дверью, а соседка уехала с мужем за город.
Каждый кубик на тротуаре твердил о чуде, а она мнительно молчала. Совсем не хотелось говорить. По направлению к метро люди шли прямо друг за другом, шаг в шаг. Вдруг один смельчак остановился прикурить - толпа колодой попадала назад… Через несколько минут толпа вновь упрямо текла вперёд, а несчастный курильщик был смят гражданами, как банка от Джин-тоника.
– Дайте «Ригли сперминт», пожалуйста.
Девушка в ларьке хищно соскребла мелочь с тарелки.
 –Сперминт-сперминт. Нате!
Из окошечка тянуло перегаром, облезлые ногти протянули жвачку.
Анися вошла под арку, заглянула в зеркало. Там как всегда её ждали грустные, тонувшие под веками глаза. Её нравилось смотреть на себя. Она каждый раз смотрела и как будто не узнавала. «Разве это я? Разве она ещё здесь?» Они всегда встречались под аркой на большой перемене.
Василька прыгала через лужи и кричала:
– Я тебя люблю! Я сегодня на уроке биологии вспомнила, что очень тебя люблю! Надо мной опять издевался Прыщ из параллельного класса, а я сказала ему, что люблю тебя! Я…
Анися впилась в её губы и проглотила целиком.
Их секс напоминал драку двух чумазых мальчишек во дворе. Никто не помнил, с чего всё началось, никто не желал сдаваться. Очередной синяк придавал мужественности, очередной оргазм – взрослости. Наконец, одна из них безразлично откидывалась на подушку: «Больше не хочу. Пойду в холодильник» И они долго потом терзали куриную лапу, раскидывая косточки по ковру.
Но сегодня будет необычный день.
– Василька, меня не будет дома вечером. Я умру.
–Здорово! Знаешь что? Я не пойду на алгебру, ты займёшь кучу денег, и мы устроим пир в ванне!
– Нет. Это слишком просто.

Анися открыла шкаф. Ей нужно было собрать вещи. Она первый раз будет ехать в поезде. Она уснёт одна. Нужно бежать, пока не вернулась соседка с мужем, пока не вернулась Василька из школы.
– Лёша, зачем ты звонишь? Меня нет.
– Что? Что случилось? Ты заболела, да? Я так и знал! Слушай, я тебе помогу. Я всё устрою! Это ведь… У тебя опять кровь? Ты никогда не говорила… Я…
– Это краска, Лёша. До свиданья.

Покачивая жирным задом, маршрутка уже было отъезжала от остановки. Анися запрыгнула на переднее сиденье, захлопнула дверцу и стала смотреть в окно. Рядом сидела обычная девушка. Она пробовала быть необычной и поэтому густо красила губы яркой помадой. Если она сейчас скажет водителю хоть слово, потом будет неудобно молчать. И она сказала.
– Пробка?
– Да.. Похоже ДТП.
Водитель самодовольно покривился. Ведь он всего лишь наблюдатель, а не уча-стник. Потом произнёс ещё пару невнятных междометий и насупился.
– А где у вас кольцо?
– На Балтах.
– Ааа. Понятно.
Обычная девушка почувствовала себя увереннее. Им с водителем уже есть, о чём говорить. Анися решила оставить их наедине и закрыла глаза.
Небо дымилось как плохо потушенная сигарета, или это бомжи снова жгли мусорный бак. Но только пахло гарью, и было трудно дышать. Жвачка утратила мятный вкус и противно прилипала к дёснам. Анися вспомнила вкус губ Васильки и выплюнула Сперминт в окно. Водитель исправно остановил перед светофором.
– Эй, девушка, вы забыли голову на сиденье!
– Ой, спасибо, чтобы я без неё делала.
Анися захлопнула дверцу и перестала думать о Васильке.

На вокзале пахло чебуреками и туалетом. Дети дёргали мам за руки и просили лимонада, а их заботливые отцы глушили за ларьком пиво. Стандартный вокзал, стандартная семья. И всё же в этом есть что-то особенное. Какое-то пограничное состояние: ты уже не здесь, но ты ещё не там. Всё как будто ненастоящее, пластилиновое. В поездах предусмотрены все условия для двухдневного проживания: есть постель, полотенце и мыло, есть кипяток. Муж надевает тренировочные штаны с оттянутыми коленями, пьёт крепкий чай с газетой, а вечером идёт к «соседу» играть в карты. Жена надевает засаленный халат, тапки в цветочек, варит суп из сушеных макарон «экспресс», орет на мужа, лупит детей. Всё как обычно – такая временная, игрушечная жизнь.
В купе с Анисей ехала молодая, деятельная старушка и два подростка-наркомана. Старушка интересовалась погодой на завтра. Только какая ей разница, что будет за погода здесь, когда она будет там? Наркоманам уже было пофиг.
– Доченька, как звать то тебя?
– Аня.
Действительно Аня. Такое простое, исконно русское имя. Как-то после первого секса они с Василькой лежали на кровати и размышляли о символах.

– Мы ведь с тобой особенные, понимаешь?
Василька по-мужски втянула сигарету и многозначительно посмотрела на люстру.
– Такие же особенные, как группа «Тату»? – ухмыльнулась Анися и постучала по пустой пачке.
– Я о символах. Помнишь тот вечер? Синее-синее небо. Я тогда сидела на подоконнике и пыталась отразить ноту «ля».
– Я спросила как тебя зовут, а ты просто пожала плечами: «Васина», - Анися прищурилась и словила бегущее по потолку настроение.
– Да-да! – обрадовалась Василька. Потом остановилась и сделала романтическую гримасу.
– «Нота «ля» лялякает по вечерам с синевою небосклона», - протянула Анися, чтобы повеселить Васильку.
– А «нота «си» так высока что вся сиреневого цвета», - произнесла чуть слышно Василька и удивленно стряхнула пепел.
Анися сглотнула слюну. Она так долго ждала этого дня. А теперь всё прошло. Чувства остались лежать в Васильке кучей ненужного хлама. Теперь они будут говорить только о том, что было до и стыдиться того, что будет после. Миг – это маленькое слово, состоящее из трёх букв, а счастье – что-то непонятное, трудно выговариваемое, как иностранный сленг.
Василька продолжала обалдевать, что всё так красиво вышло. Потом родила гениальную мысль и ждала, когда Анися вернётся из-под подушки, чтобы скорее о ней рассказать.
Анися на минуту вынырнула наружу глотнуть воздуха.
– У меня на запястье вены синего цвета, а выше к локтю их пересекает одна большая сиреневая. Понимаешь? Это символы! –протараторила взахлёб Василька и побежала в туалет, потому как больше не в силах была терпеть.
Вернувшись, она нарекла себя именем Васи-ля, а Анисю соответственно – Ани-си.

Теперь в тамбуре с выходом на бегущие рельсы эта история казалась ещё более смешной и нелепой, как опоздавший на поезд пассажир.
Захотелось вымыть руки и ополоснуть лицо.
Туалеты в поездах живые. «Самообслуживающиеся», – сказала бы Василька.
– Модно! – придерживая дверь ногой, в проходе стояла блондинка и крутила в руках косметичку Аниси. – А какая тушь! Мне нравится. Такая красненькая, как кровь!
В раковину разлился детский смех, и Анися почему-то вспомнила тюбик крема с зайцем.
– Только как-то грубовато, - блондинка сжала губы и буквально вытолкнула Анисю за дверь. – Меня мальчик в ресторане ждёт. Нужно припудрить носик. Подвинься!
«Ну да. Вагон-ресторан. Искусственное свидание. Игрушечная любовь», – Анися прислонилась лбом к стеклу и закрыла глаза.
Один неловкий художник опрокинул на пол палитру красок и тут же забыл об этом. Когда на следующий день к нему пришла убраться служанка, весь мир узнал в нём гениального живописца.
В тот же день Анися вышла на улицу и поняла, что любит. Всё вокруг стало ярким как после ливня. Зрачки зудели от ослепительного света, а ладони пахли цитрусом. Слова неслись одно за другим, цвета мешались в полном беспорядке, гласные рифмовались с согласными – банальная неправда о любви. Анися смотрела. Всё стало ясно – чистые-чистые краски. Потом другой день, временные отрезки и строго по наклонной. А где-то боль ёжилась чёрной точкой, собравшей в себя весь спектр тех первых цветов. И всё повторялось. Каждый поступок – повторение прошлого, а прошлое – рождение смерти. Её обманули с самого начала. Сказали, что подарили жизнь, на самом же деле взрастили ещё одну смерть. Сейчас она должна повторить тот день.
Анися открыла глаза и увидела на стекле только одну точку. Та самая чёрная точка, что так долго билась в ней резиновым мячиком. В ней остались те краски. Нужно только её разбить. Анися на секунду отстранилась и с силой ударилась об стекло.
Осколки летели по солнцу и переливались чистыми ровными цветами, а по глазам текла кровь, самая правдивая краска.