Приди и возьми

Всю жизнь она не любила зиму, от которой у нее постоянно портилось настроение, а до весны было еще так далеко.
 Ей стало холодно, и зябко поежившись, она захлопнула форточку и села за старый письменный стол, на котором лежали исписанные крупным и твердым почерком листы бумаги и аккуратно перевязанная стопка писем в пожелтевших от времени конвертах.
Напротив нее, на стене висели в темных деревянных рамках несколько фотографических портретов мужчины и женщины начала века. Мужчина был хмур и серьезен. Женщина была молода, хороша собой и улыбалась. На одной фотографии они были изображены вместе, и оба смеялись.
Женщина закурила очередную папиросу и стала дописывать последнюю страницу своего письма к дочери.

“ Дорогая Верочка !

Сегодня один из самых тяжелых дней моей жизни. Мне исполнилось семьдесят лет - возраст перешагнул за библейский порог, но конечно не это причина моих раздумий и подведения итогов.
Я тяжело больна, мне немного отпущено времени и я привожу в порядок все мои дела.
Я завершила, в тайне от всех, главное дело своей жизни - воспоминания о Нем.
Отдаю их тебе и исполни мое последнее желание - опубликуй их через десять лет после моей смерти.
В них нет ничего нового о нем как о писателе. Но моя постоянная боль и совершенно белая страница о том, как протекала его сердечная жизнь, его отношение к любви, семье, женщине, ко мне. Это о наших с ним отношениях.
Это роман, о котором никто не знал, хотя он длился десять лет. Это - “ наш роман “. Прошло столько лет после его смерти, прежде чем я решилась написать о том празднике, каким была для меня наша любовь и, что так мучительно осложнило мою жизнь.
Я рассказала о наших встречах, которые имели для нас громадное значение и оставили след в наших душах навсегда.

Ни одного слова выдумки в моем романе нет. Может поэтому, он скорее похож на протокол. Я писала больше о себе, о своих мыслях и чувствах. Пришлось односторонне представить твоего отца, но иначе я поступить не могла и не сумела. Все время, пока я писала, я чувствовала себя связанной страхом увлечься своими фантазиями, мечтой, предположениями, догадками, невольно исказить правду.
Слишком дорога мне память о Нем.
После его смерти жизнь моя кончилась - остались вы, мои дети, и память.
И пока я не написала о наших отношениях, я не имела права умереть.
Он не должен остаться тем, о ком говорили: “ Удивительно! Нет женщины, нет любви.... ” Ведь нельзя же всерьез воспринимать его жену.
И то, что Он умер непростительно рано, в этом большая доля моей вины. Я уверена, что сделай мы с Ним шаг навстречу друг другу, соедини наши жизни и все пошло бы по-другому. Он просто бы остался жить!
Часто я говорила себе - “ Ведь есть же другая жизнь “, хотелось ею пожить.
Наверное, я сама виновата, что не была до конца уверена, любит ли Он меня и то, что от нашей Любви будут жертвы. Мне хотелось покоя, а оказалось, что я его так никогда и не обрела.
О, Господи! Разве наша жизнь так богата счастьем, что его еще можно выбирать. Оно было в наших руках, но мы не удержали его.
Ты можешь сказать: “ В твоем-то возрасте рассуждать о любви ”, а я до сих пор думаю, что возможно, я так никогда ее и не знала.
Прошу тебя, не изменяй ни строчки - все написанное мною, как натянутая струна - я не могу иначе. Это больше, чем моя жизнь. Это то, что могло бы быть. Думаю, что Он не осудил бы меня.
Вот и все.
Пару строк лично о тебе - ты сейчас в том возрасте, когда я рассталась с Ним, но моя жизнь прожита и ничего уже невозможно вернуть.
Да, ты разошлась с мужем, который чем-то по характеру напоминает твоего отца и дети, но они уже привыкли к тому, что в твоей жизни появился другой мужчина и видят, что вы любите друг друга.
Я не могу давать советы - каждый сам выбирает свой путь, но не умножай число несчастных, а так и будет, если ты не решишься.

Ведь очень многое зависит только от женщины. Прожить еще несколько десятков лет в сомнениях - слишком большая плата за нерешительность и бездействие.
Впрочем, решать тебе, но пусть моя жизнь послужит тебе если не уроком, то хотя бы предостережением. ”


Первое письмо Флоры


“ Я не знаю, как Вы отнесетесь к тому, что я пишу Вам первая, в сущности, совершенно незнакомый Вам человек. Знаю, это вроде неприлично, но Вы же простите меня и надеюсь, что, возможно, будете рады моему письму.
Мне нужен предлог, а я его не нахожу. Не будьте слишком строги. Мне многое хотелось сказать Вам при нашем знакомстве. Еще не зная Вас, я жила тогда на Плющихе, я Вас ждала, мне ужасно хотелось познакомиться, а товарищ моего брата, сказал, что часто видит Вас и Вы славный малый и не откажетесь по его просьбе прийти к нам.
Но Вы так и не пришли, что очень меня огорчило и даже обидело. В следующий раз мы будем более разговорчивы? “

Ответ


“ Я получил Ваше письмо и сказать, что оно мне приятно, значит ничего не сказать.
Мне самому хотелось Вам написать, но Вы оказались смелее и опередили меня. Передайте товарищу своего брата, что с этого дня он мой злейший враг.
Как жаль, что я так далеко от Вас, а то непременно спросил о Ваших планах на сегодня и непременно назначил бы встречу.“

Встретились же они только через два года, на юбилее мужа ее сестры.

Она стояла перед зеркалом, поправляя прическу, и в отражении увидела Его. Поднятая рука откинула волосы с высокого лба назад, голова была слегка наклонена, он что-то говорил своему спутнику, но ее, казалось, не заметил.
Было много народу, все спешили, и толкались, чтобы поздравить юбиляра.
Флора стояла у окна и смотрела на парадный подъезд, когда сзади раздался его низкий голос.
- Я знал, что увижу Вас, и специально для этого пришел. -
После секундного молчания, Он добавил - Знаете что, давайте сядем вместе, как тогда. -
- Не позволят, Вам как знаменитости положено быть по правую руку. -
- А я упрусь. -
- Давайте сядем вот тут. Вы многих знаете? -
Он не ответил и, посмотрев прямо ей в глаза, сказал - Вам не кажется, что когда два года назад, мы впервые увиделись, то это было не знакомство, а мы нашли друг друга после долгой разлуки? -
Флора покраснела и нерешительно и тихо сказала - Пожалуй, да.-
Затем добавила: - Да, конечно, да. Я знаю это точно. -
- Вы знаете, такое чувство может быть только взаимным. Но у меня оно возникло впервые, и с тех пор я не мог его забыть. Чувство давней близости. И как странно, что я так мало знаю о Вас, а Вы обо мне.-
- Почему? Ведь разлука была долгая. Это было не в нашей настоящей, а в какой-то забытой, прошлой жизни. -
- А, кто мы были тогда друг другу? - спросил Он.
-Только не муж и жена - быстро ответила Флора.
Они оба рассмеялись.
- Но мы любили друг друга - полуутвердительно, полувопросительно сказал Он.
- Мы молоды тогда были. И погибли. -
- А как мы погибли? При кораблекрушении, конечно?-
- Ах, да, я тоже помню - рассмеялась Флора.
- Вот видите. Мы долго боролись с волнами. Вы держались за меня. И потопили - я ведь плаваю как топор. Пошел ко дну, но Вас успел вытолкнуть. Ну, ничего, я не в обиде. В конце концов, сейчас-то мы встретились....-


Его отвлекали, подходили чокаться. Он вставал, протягивал рюмку, потом со вздохом облегчения садился.
- Вам сколько лет? - неожиданно спросил Он.
- Тридцать. -
_ А мне тридцать пять. Когда мы познакомились, нам было на два года меньше. А если бы тот товарищ брата затянул меня к Вам, было бы и еще меньше. -
Он грустно замолчал.
В это время к ней подошел муж.
- Я еду домой. А ты? -
-Я еще останусь. -
- Это мой муж, Михаил Федорович, - сказала Флора.
Они не протянули друг другу руки. Лишь легкий наклон головы. Лицо мужа было сухим и враждебным. А у Него появилась какая-то неестественная натянутость, а затем лицо как бы застыло и приняло вдруг надменное выражение.
Они не сказали друг другу ни слова, и муж молча отошел.
Флора осталась, но чувствовала себя неудобно.
Он тоже замкнулся и расставание было холодным и поспешным, хотя Он на мгновение задержал ее руку в своей.
А дома ее ждала гроза, но это было еще не все.

“ Я благодарю Вас за внимание и письмо, которое было так неожиданно. Но я, право, не знаю, как перейти к крайне неприятным для меня событиям.
Мой разум и интуиция отказываются с этим мириться, но тем не менее.
Впрочем, по порядку.
Один услужливый приятель сообщил моему мужу, что он оказался свидетелем безобразной сцены, где Вы выступили в весьма неприглядной роли моего соблазнителя и говорили весьма странные вещи в мой адрес. Я Вас умоляю, во имя уважения к женщине, никогда не говорить обо мне в таком духе. Неужели за ту доверчивость, которая возникла между нами в последнюю встречу, меня так легко обдать грязью. Я была поначалу буквально ошеломлена, убита, но по прошествии нескольких дней немного успокоилась и, взвесив все, сказала себе: “ Этого не может быть, не может!”



Я вспомнила этого приятеля мужа, его подобострастное лицо и думаю, что он всего-навсего мелкий пакостник, завидующий Вам до ненависти! Ничем другим я не могу объяснить этот разговор. Я верю Вам, успокойте меня, снимите сердечную боль.
И, еще, не пишите мне домой - у меня начались неприятности - лучше до востребования.
Я жду. ”




Ответ

“ Ваше письмо огорчило меня и поставило в тупик. Вы пишите о каких-то “ странных вещах “, которые я будто бы говорил о Вас , затем просите “ во имя уважения к женщине не говорить обо мне в этом духе” и, наконец, даже - “ за одну доверчивость легко обдать грязью “.
Что сие означает? Вы и грязь?
Мое достоинство не позволяет мне оправдываться, к тому же Ваши обвинения слишком неясны, чтобы в них можно было разглядеть пункты для самозащиты. Насколько я могу понять, речь идет о чьей-нибудь сплетне. Так что?
Убедительно прошу, если Вы доверяете мне не меньше, чем сплетникам, не верьте всему тому дурному, что говорят у вас о людях в Петербурге. Или же, если нельзя не верить, то уж верьте, не в розницу, а оптом: и моей женитьбе на миллионах, и моих романах с женами лучших друзей и т. п...
Успокойтесь ради Бога.
Помню, действительно был как-то в юбилейном подпитии, но если бы и был пьян как последний сапожник или сошел с ума, то и тогда не унизился до такой “ грязи “ - поднялась же у Вас рука написать это словечко - будучи удержан привычной порядочностью к матери, сестре и вообще женщинам.
Впрочем, Бог с Вами. Защищаться от сплетен бесполезно. Думайте про меня как хотите.
Живу сейчас на даче. Холодно и мерзко. Бросаю снежки в пруд и с удовольствием помышляю о своем решении - никогда больше не бывать в Петербурге . “



Письмо Флоры

“ Меня очень огорчило Ваше решение - никогда больше не приезжать в Петербург. Значит, мы никогда больше не увидимся. Я не верю этому, не хочу верить.
Вы обиделись на меня, но войдите в мое положение, что я должна была думать? И все-таки я первая прошу у Вас прощения. Забудем об этом. “ Моя счастливая семейная жизнь ” редко бывает благополучной: часто болеют дети, муж редко бывает спокоен и уравновешен, и тем не менее , благодаря Вам, я чувствую свежую струю в серых буднях.
Каждое Ваше письмо, несмотря на сдержанность, для меня - праздник.
Мне очень хочется Вас увидеть. ”

__________________________________________


“ Мне не дает покоя Ваш вопрос, счастлива ли я? Вы поставили меня в тупик. У меня муж, хорошие дети, семья, которую я люблю.
Но разве любить - это значит быть счастливой?
Вечная тревога, бесконечные хлопоты и заботы. У меня нет покоя. Все силы своей души я отдала случайности. Разве от меня зависит благополучие моей семьи? А в этом для меня заключено все.
Сама по себе я перестала существовать. Я зажата обстоятельствами жизни, часто с болью, с горьким сожалением думаю, что моя-то песенка уже спета.
Не заниматься любимым делом, призванием, не ......
Да никем не быть. Осталось молча покоряться, мириться, уничтожаться.
Да, да - именно уничтожаться, чтобы своими порывами к жизни более широкой, более яркой, не повредить семье. И скоро, очень скоро я покорюсь окончательно, сломаюсь как личность.
И это счастье? Для этого я родилась и живу на этом свете.
Не знаю. Может я излишне нервна, многое преувеличила, но поверьте - предельно искренна и откровенна. “




“ Какое печальное письмо. Я жалею, что задал Вам вопрос о счастье. Это ненормальность устройства почти каждой семьи - зависимость и подчиненность женщины. Против этого необходимо восстать, бороться. Я отлично понимаю все, что Вы сказали, хотя многое и не договариваете.
Вы молодая, умная и чуткая женщина. Нет, семья не должна быть самоубийством для Вас. Вы можете и дать и взять много больше, чем если будете только покоряться и мириться.
Вы должны уважать свою личность, достоинство. От этого выиграете не только Вы, но и Ваша семья. “


Зима выдалась в тот год снежная, но без крепких морозов. Вопреки своему обещанию, Он приехал в Петербург. Несколько раз они виделись у родных Флоры, для которых не было секретом и ее увлечение, и несносный характер ее мужа. Их свидания старались подстроить как бы случайно, но не без некоторого лукавого намека. Он радовался им как ребенок, был весел, много шутил, смеялся. Она же, возвращаясь, домой, становилась раздражительной не только от контраста встреч и домашней обстановки, но и от собственного бессилия и, не вполне осознанной еще, потребности чаще видеть Его.
Как-то, возвращаясь вместе с ним от сестры, Флора неожиданно для себя самой, в ответ на его предложение видеться чаще, сказала: - Приезжайте завтра ко мне. У меня никого не будет. Муж в Москве. Будем только мы вдвоем. Вы придете? -
Видя его замешательство, она быстро проговорила: - Завтра в девять - и, не дождавшись ответа, исчезла в подъезде.
Но первое настоящее свидание прошло неудачно.
Не пробыв и четверти часа вместе, они услышали звонок в передней.
Побледневшая Флора кинулась открывать дверь и застыла от ужаса.
Непрошеные гости с восторгом и громкими возгласами обнимали хозяйку. Это были приятели мужа, общество которых она всегда с трудом выносила.
- Да, это мы! Как татары!
Кого ты там прячешь? -
Визгливый хохот разносился по квартире.



- Как, неужели он сам, собственной персоной? Мы рады, очень рады! Это такая удача! Ах, мы будем задавать Вам вопросы! -
И вопросы сыпались как из рога изобилия.
Он как-то смешался и растерянно глядел на Флору, но и у той был подавленный вид.
Гости не унимались. Он отвечал вяло, односложно.
Через полчаса резко поднялся - Простите, я утомил Вас, да и спешу по делу. -
В передней Флора робко уговаривала Его остаться.
- Вы устали, и сегодня не такая, как всегда. Вид у Вас равнодушный и Вы ведь рады, что я ухожу. Завтра, я уезжаю в Москву, хотел с Вами повидаться, но не успею. Я напишу Вам обязательно. -
Она молча стояла на лестничной площадке и смотрела, как Он быстро сбегал по лестнице. На повороте она окликнула Его. Он остановился и поднял голову, но Флора больше не могла выдавить из себя ни слова.

“ Мне стыдно и неловко перед Вами за то, что все так произошло. Наверное, это судьба восстала против нас и наслала чуму в виде этой несносной пары. Я видела, как Вы откровенно скучали и тяготились.
А я так мечтала об этом вечере, как никто нам не будет мешать, и мы будем говорить, взявшись за руки. Вы обиделись и поделом, но я прошу у Вас прощения, хотя я гордячка необыкновенная.
Помните нашу первую встречу? Я буду очень ждать Вашего приезда и новой встречи, надеюсь более удачной. “

“ Вы не правы, что я скучал у Вас бессовестно. Я не скучал, а был просто подавлен, так как по Вашему лицу понял, что Вы огорчены и гости надоели.
Да, я помню не только первую, но и все наши встречи. А Вы знаете, что уже с первой встречи, я был серьезно увлечен Вами?
Я полюбил Вас. Мне казалось, что нет другой такой женщины на свете, которую я мог бы так любить.
Вы были красивы и трогательны, в Вас было столько свежести, непосредственности и обаяния. Я Вас полюбил и думал только о Вас.



Когда мы встретились после двухлетней разлуки, мне показалось, что Вы похорошели необыкновенно и, что вы теперь другая, новая, и опять Вас надо узнавать и любить еще больше, по-новому. И что еще тяжелее расставаться.
Я знаю, что Вы не такая, как другие женщины, Вас можно любить только чисто и свято, на всю жизнь, единственную.
Я боялся коснуться Вас, чтобы не оскорбить.
В моей жизни было все - я знакомился, сходился, расставался, но ни разу не любил. Было все, что угодно, но только не любовь.
И только теперь, когда голова стала седеть, я полюбил по-настоящему, в первый раз в жизни.
Впрочем, мне теперь не до рассуждений, хочется быть просто до конца откровенным с Вами. “

Получив это письмо, Флора потеряла покой. Вся ее жизненная логика и правила как бы надломились, чувства брали верх над разумом, а не наоборот, как было прежде.
Трезвые рассуждения о доме, семье, долге смело, как вихрем. И в этом вихре заключались ее любовь, вера, горе.
Промучившись несколько дней, она решилась на отчаянный поступок, и заказала у ювелира серебряный брелок в виде книги.
На одной стороне было написано: Повести и рассказы. Последнее издание, на другой - страница 284, строка 7.
Эта строка начиналась словами: “ Если тебе понадобится моя жизнь, приди и возьми ее. “
Она послала этот брелок в редакцию журнала, где Он часто печатался.
Адрес свой не указала, чтобы не было явного признания, и для нее остались пути отступления, а в нем породило бы сомнения.
Она была уверена, что Он получил подарок, и ждала подтверждения этого.
Но не было ни письма, ни встречи. Ничего.
С каждым днем, она все отчетливее понимала, что полюбила Его, и не было в этом ничего противоестественного, наоборот, любовь стала неизбежной, и неизвестно, что так ее влекло к нему, да это и не имело сейчас никакого значения.



Она вспомнила разговор, заведенный однажды о том, справедливо ли, что совершенная единственная ошибка в молодости в выборе жены или мужа должна испортить и погубить всю жизнь.
Покраснев, она тихо сказала: - Надо знать, стоит ли новое чувство тех жертв, которые непременно будут. Прежде всего - дети. Надо думать о жертвах, не о себе. К себе не должно быть жалости. Тогда ясно - стоит или не стоит.
Его медленный ответ она, очень взволнованная, не могла сразу осмыслить. Лишь спустя много лет, после их разрыва, она поняла все значение его слов, предопределившие их отношения и дальнейшую судьбу:
- У Вас подлинная нравственность. Это много, но Вы же и будете от нее сильно страдать. -
А сейчас Он молчал. Вокруг была оглушающая тишина и пустота. Надо было приучаться жить без Него.

Маски

Прошел год. Была Масленица. Случайно оказавшийся в Петербурге брат Алексей, почти насильно вывез Флору на маскарад, предусмотрительно захватив для нее черное домино.
Зал был набит битком.
Толпа двигалась очень медленно в одном направлении. Внезапно Алексей шепнул ей на ухо - Смотри - и быстро подтолкнул ее в сторону. От неожиданности Флора вытянула руки, которые наткнулись на чью-то грудь.
_ Ой - воскликнула она, подняв глаза - как я рада тебя видеть!
- Ты меня не знаешь, маска. -
- Тебя знают все, а я лучше всех.
- А, уже подцепил самую красивую - хлопнул сзади по спине его приятель.
Он нагнулся к ней - Если тебя назовут по имени, не оборачивайся. -
- Но меня никто не знает. -
- Пойдем лучше в ложу, выпьем шампанского. -
С трудом вырвавшись из толпы, они оказались в пустом коридоре.



- Слава Богу, наконец, на свободе, я боялся, что ты выдашь себя. -
- Так может, ты назовешь меня. Ну, смелее. -
Вместо ответа Он улыбнулся.
- Ты приедешь на мою премьеру? -
- Обязательно, а когда? -
-Через два дня. Только следи внимательно, я отвечу тебе со сцены. -
Сердце у Флоры внезапно быстро забилось.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь? -
- Разве ты не ждешь ответа? -
- Каждый человек ждет ответа, но о чем говоришь ты? -
- Так не пропусти ничего, а теперь давай выпьем шампанского. -
Вино было холодным, пузырьки быстро отрывались от стенок бокалов и весело лопались около губ.
- Почему ты сегодня такой печальный? -
- Ты не права, мне хорошо, слишком хорошо. Мне было скучно, я собирался уходить, но вот встретил тебя. -
- А как же ты можешь сказать мне что-то со сцены? Может, ты вывел меня в своей пьесе? -
- Нет, нет. Потерпи немного и все поймешь. -
- Давай пойдем в зал. -

Гремел оркестр, трудно было протолкнуться. Маски на женских лицах, черные фраки, аромат таинственного и веселого праздника, шампанское опьянили Флору. Она слегка прижалась к его плечу.
- Я люблю тебя... тебя.
Наклонив голову к ее плечу, Он попросил: - Расскажи мне о себе, расскажи свой роман. -
- Какой роман? Это ты пишешь романы, а я их читаю. -
- Нет, не то ты говоришь. Ты любила кого-нибудь? -
Толпа на миг разъединила их и Флора испугалась потерять Его. Она вновь прижалась - Я очень любила тебя и сейчас люблю. -
- Интересно, сказала бы это без маски? Ты всегда такая смелая? -
- Что ты! Я - трусиха, но скажу тебе, не было ни одного часа за эти годы, чтобы я не думала о тебе. Может это и не любовь, но тогда что? Я хочу тебе сейчас все сказать. Сейчас, потом ведь никогда не решусь. Как я рада тебя всегда видеть, никак не могу наглядеться. Как я жду всегда наших встреч, таких редких. Я всегда счастлива, когда ты рядом.


Ты веришь мне, дорогой? -
- Я не знаю тебя, маска. - Казалось, Он был смущен.
- Не знаешь, а собираешься отвечать со сцены.
- Вдруг это не ты, тогда ничего не поймешь и все, в таком случае, не имеет значения. -
- А кому же ты хотел тогда сказать? -
- Тебе, конечно тебе. Но хватит, я хочу знать о твоем романе. -
- Он вялый и скучный, никто о нем не знает и конец у него печальный.
- Почему? -
- Это так грустно. Разве можно назвать любовью постоянную борьбу с самой собой, если гонишь ее, боишься, плачешь, стыдишься, если открыто не могу показаться с тобой. Прислушиваешься к себе каждый день - кажется сегодня я уже меньше люблю, значит скоро выздоровею, значит я победила. Разве это любовь? -
- Не будет любви, не будет и борьбы. -
- Откуда ты знаешь? Разве ты сам борешься? -
- А Может мне еще тяжелее, чем тебе.-
- Почему? Разве ты не свободен? -
- Зато ты не свободна. -
- Значит, ты меня узнал? -
- Я не знаю тебя, маска. -
- Соблюдаешь правила игры? Почему ты такой? -
- Тебе этого никогда не понять. -
- Тут слишком много любопытных глаз. Пойдем, выпьем еще шампанского. -
Они снова поднялись в ложу.
- Давай больше не говорить о романах. -
- Почему? -
- Сегодня праздник, а это слишком печальная тема. -
- Эта тема всегда печальна. Хорошо, не будем, но я напишу о твоем романе. -
- Ты мне сообщишь? -
- Ты сама догадаешься, когда прочтешь. -
- Хорошо, а теперь, дай я тебя поцелую, мне уже пора. -
И она бесшумно выскользнула из ложи.


Премьера
Флора приехала в театр за полчаса до начала спектакля. Непонятное для нее волнение и предчувствие беды охватило ее. Она бесцельно бродила по коридорам, переходам, фойе.
Было много знакомых, они раскланивались с ней, здоровались, но она не отвечала, и недоуменные взгляды провожали ее.
Наконец, пьеса началась. Она плохо улавливала действие, лишь тщательно следила за словами актеров, пытаясь уловить обращение к ней.
В антрактах она не выходила. Прошло уже два действия, и она начала беспокоиться. В зале воцарилось какая-то зловещая атмосфера, временами по рядам проносились смешки, многие, не стесняясь, громко разговаривали, хмыкали.
Опять упорно и уже безнадежно она следила за пьесой. Может Он просто пошутил и пытался заинтриговать ее.
Но вдруг героиня протянула своему поклоннику медальон со словами: - Я приказала вырезать Ваши инициалы, а с этой стороны название книги и страницу. -
Он поцеловал подарок и внимательно прочел: - Страница 121, строка 11. Есть ли в доме мои книги? -
И уже с книгой он повторил номер страницы и, как показалось ей, очень громко прочитал: -
- Если тебе понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее. -
С самого начала этой сцены, как только Флора увидела медальон, сердце ее замерло, а потом забилось так сильно и громко, что ей казалось, весь театр слышит его.
- Господи! Это мне, это я - мысли путались, - Он, Он знает все, неужели... -
Голова кружилась, к горлу подкатил ком.
- Я больше не могу, я сама виновата, нужно что-то делать..
Пока не поздно, остановиться. Нет, только не это... Я сама не знаю, что я хочу, но уже не могу без Него. -
Пьеса закончилась и безнадежно провалилась, в зале раздавались откровенный смех, шиканье.
Флора отчаянно хотела увидеть Его. Сейчас она было готова на все, лишь быть рядом с Ним, утешить, поддержать, быть его опорой.
Он уехал в середине второго действия.



Медленно шла она по зимнему Петербургу домой. Мысли путались, наплывали как горячечном бреду. Любовь сменялась жалостью, отчаянием, ужасом.
- Я люблю, но что мне делать. Я не могу уйти к Нему. Бедный ты мой, хороший, как тебе сейчас плохо, одиноко, где ты? Но дети? Не поймут. Никогда не поймут! А вдруг? А Миша? Не слепой же он, чувствует же. Господи! Ну, почему ты не встретился мне десять лет назад. Что я сейчас? Мне, почтенной матери и жене. Да ведь пальцем будут тыкать! Какой позор! Да. наплевать! Нет, нельзя! Репутация. Какая еще репутация!? Дикая страна, уехать отсюда, в Швейцарию, во Францию, Алеша говорил, что там свободнее, никому ни до кого нет дела.
Свобода, свобода! А что это такое? И так не свободна. Но как же хочется быть несвободной с Ним! Он то свободен. Свободен в своем одиночестве.
А Митя? Полюбит ли он Его? Вера уже большая, может поймет меня. Что же я такое несу! Как я могу! Нет, это мой крест - мне одной его и нести!
Да разве я родилась только для креста! А где счастье, любовь? Мне уже тридцать пять, и это все? Неужели больше ничего, кроме постылого мужа?
Боже мой! Он уже скоро не выдержит, ему так больно, грустно одному, ведь Он любит меня и я тоже. А вдруг ошибка и мне только все кажется? Может, я сама все себе придумала?
Но что же делать? Оставить так, но не может же это продолжаться вечно? Дальше, дальше что? Одни вопросы, а ответа нет!
А как было спокойно, тихо до встречи с Ним. Да, тихо - болото !!!
Ну, что я обманываю себя, хотелось же узнать любовь, хотелось любви. Почему я должна быть обделена ею? За что? Вот и дождалась этой любви. Теперь бегу.
Господи, помоги! Жертвы, жертвы! Кто? Дети? Нет, через несколько лет они вырастут. Жертвы мы с Ним. Кто оценит наши жертвы, разве что мы сами? И кому они нужны? -
Слезы текли, высыхали, оставляя белые следы на щеках. Вот и ее дом на Миллионной. Не раздеваясь, она сразу прошла в свой кабинет и села писать Ему вдогонку, почувствовав, что Он сейчас уже на пути в Москву.



“ Не обращайте внимания на мою неряшливость и небрежность письма. Я очень взволнована. Понимаю, как Вам сейчас тяжело, но не отчаивайтесь, у Вашей пьесы большое будущее, она замечательна. Хотя я и не все поняла, но это объясняется моим душевным волнением - я слишком напряженно ждала ответа.
Мне хочется быть сейчас рядом с Вами, поддержать, успокоить.
Верьте, у Вас нет более преданного и понимающего друга, чем я.
Я хочу Вас видеть.
Скорее, скорее напишите мне! “

_________________________________________


“ Извините за промедление с ответом, но я по приезде в Москву, сразу уехал в деревню, где скрывался ото всех. Мне действительно было тяжело и горько.
Ваше письмо вернуло меня к жизни. Я увидел просвет в тяжелых, низких облаках и почувствовал, что еще не все потеряно. И мне тоже очень хочется с Вами встретиться. “


Через три месяца Флора приехала к Нему в Москву. В начале мая Он снял дачу в Царицыно, местности малолюдной с красивым, заброшенным английским парком вокруг живописных развалин екатерининских дворцов.
Они приехали туда под вечер и долго шли от станции пешком по узкой тропинке. В доме было прохладно и тихо. Они обнялись, чувствуя поначалу какую-то неловкость.
Временами у Флоры возникало состояние растерянности и настороженности, ей хотелось оглянуться на дверь, убедиться, что она заперта.
Она пробыла у него два дня, К тому, что произошло, она отнеслась очень серьезно и в первую ночь тихо заплакала, но Он тотчас проснулся и обнял ее за слабые плечи и, когда она заснула, доверчиво прижавшись к его плечу, Он до утра не пошевелился, боясь потревожить ее сон.




Во сне она дышала легко и спокойно, как ребенок. И вся она была очень трогательна и необычайно нежна. Он нее так и веяло чистотой, порядочностью, а порой и наивностью.
Иногда Флора широко открывала глаза, и в них читалось непомерное удивление всем происшедшим, как будто это случилось не с ней, а прочитано в каком-нибудь занимательном романе.
Впрочем, она переживала свое “ грехопадение “ и порой слезы показывались в уголках глаз.
-Ты пойми, у меня это впервые, я давно поставила на себе Крест. Я жила тихо, спокойно, мне ничего не было нужно - лишь бы дети были здоровы. Это, наверное, все- таки не для меня, уже поздно и смешно, но знаешь как приятно осознавать, что тебя любят. -
На третий день, ее брат, бывший в курсе дела, привез ей телеграмму от мужа, требовавшего ее немедленного приезда.
Флора заторопилась.
- Это хорошо, что я уезжаю, значит так надо. Может ничего и не надо. -
Она была в смятении.
- Не обижайся, я сама во всем виновата. Ты ведь не думаешь обо мне плохо? Не провожай, не надо, мне так будет спокойнее. Прости. Я сама тебе напишу. -
Пролетка скрылась за поворотом.

Она стала приезжать к нему в Москву. Раз в три-четыре месяца она собиралась в Москву и говорила, что едет к профессору на консультацию по поводу болезни. Муж верил и не верил. Отношения с ним портились день ото дня.
Приехав в Москву, она обычно посылала Ему записку, и Он шел к ней и никто об этом не знал. Он шел и думал, что вот идет на свидание и ни одна живая душа об этом не знает и никогда не узнает. От этих мыслей ему становилось невыносимо грустно.
Он очень любил ее, и ему хотелось, открыто пройти с ней под руку, как когда-то к Новодевичьему монастырю. Он считал ее самой обаятельной женщиной на свете, но именно сейчас надо было скрываться, он стал слишком известен и, поднимаясь по гостиничной лестнице, низко надвигал шляпу на лоб.


Его жизнь становилась томительной, Он все чаще жил затворником. Их встречи были краткими. Она волновалась, все время спрашивала, не видел ли и не узнал кто Его.
Почему-то часто, когда она приезжала, в Москве была плохая погода. Он приходил под вечер, когда на улице становилось сумрачно, и если была зима, то обыкновенно шел снег, а в теплое время года дождь и мостовая блестела темной брусчаткой.
Она, по обыкновению, стояла у окна, кутаясь в шаль, всматривалась и не замечала Его на улице.
Когда же Он заходил, то от неожиданности в ее глазах мелькал мимолетный испуг, она слегка краснела и от внезапной слабости садилась на диван, произнося только одно слово - “ наконец - то! “
Постепенно напряжение спадало, она оживлялась и начинала улыбаться. Он осторожно брал в свои руки ее худые и длинные пальцы, удивляясь их изяществу и, как бы пьянея, слушал ее быструю, милую речь.
Незаметно протекало несколько часов, под конец которых она вновь начинала волноваться и торопить его.
Лицо его каменело, Он молча поднимался, надевал пальто и быстро, не оборачиваясь, выходил из номера.
Все тягостнее становилось у Него на душе и длинными, одинокими вечерами, Он подолгу стоял на балконе, куря одну папиросу за другой.
Изредка они переписывались, не переходя на “ ты “.
Письма становились суше, короче, хотя ночами, Он часто садился за письменный стол и писал ей длинные послания, пытаясь объяснить, как ему плохо и тоскливо без нее, что нужно что-то сделать, уехать, жить отдельно, забрав детей.
На следующее утро Он рвал их, понимая, что она никогда не уйдет к нему и все выяснения бесполезны, нелепы и унизительны.
Ревность к мужу, и прошедшей без него ее жизни, становилась невыносимой и, не зная, как от нее избавиться, Он мог среди ночи заявиться к кому-нибудь из друзей, увозя их в ресторан, отчего пошла молва, что Он стал кутилой.
Появилась бессонница, раздражительность. Он заболел грудной жабой. Приступы болезни становились все чаще. Накануне одного из ее приездов, у него случился очередной сердечный приступ и доктора категорически настояли, чтобы Он лег в больницу.



Посыльный вернулся к ней с известием о его болезни.
Флора плакала. Боязнь огласки, страх окончательного разрыва с мужем отчаянно боролись с любовью. К тому же, она час назад получила телеграмму о болезни детей и требованием срочного выезда.
Когда она в сопровождении доктора с букетом свежих роз вошла в палату, Он лежал на спине, повернув лицо к двери, как будто ждал ее.
- Как Вы добры! - тихо сказал Он.
Доктор поставил песочные часы, показал на них рукой и молча вышел.
У них было десять минут.
Она взяла Его за похудевшую руку и сквозь слезы смотрела на осунувшееся лицо.
Говорить она не могла, только гладила своими нежными пальцами его руку.
- Скажи мне что-нибудь. -
- Милый, я не могу, не хочу, а не могу. Прости, я все понимаю, но что мне делать? -
-Любить. -
- Но как, подскажи. -
- Разве можно подсказать женщине как любить. -
- Но у нас нет выбора. -
- Разве жизнь так богата счастьем, чтобы его еще и выбирать. Оно либо есть и тогда его надо брать, либо нет. Ведь оно так близко, стоит только протянуть руки. -
Она ничего не ответила, лишь наклонилась и поцеловала его в губы, оставив на них вкус соленых слез.
- Останься хоть на один день. -
Не могу, надо ехать. -
- Опять, как всегда - горько усмехнулся Он.
- Как всегда - ответила она эхом, медленно встала и, опустив голову, вышла из палаты.
Только запах роз напоминал о горьком свидании.
Они не завяли, а лишь подсохли, оставшись прямыми и сохранив навсегда свою прелесть. Только слабый терпкий запах и потемневшие лепестки постоянно напоминали об этом печальном свидании. Так и стояли они на письменном столе, рядом с ее фотографическом портретом.


Дети были здоровы. Муж догадался о цели ее поездок, и ей было навсегда запрещено появляться в Москве.

“ Дорогой мой, все складывается так, что я больше не смогу приезжать. Семья на грани краха. Душа разрывается, но я не свободна и всего лишь слабая женщина.
Мне не под силу каждодневная ложь - слишком тяжелая ноша и Вы должны меня понять.
Я не вижу выхода, но все-таки хочется верить, что мы обязательно встретимся. “

Через месяц Он ответил коротким и сухим письмом, в котором сообщил о своем отъезде на лечение за границу.

Отношения прервались.
За два года было лишь несколько вежливых и холодных открыток с поздравлениями по поводу праздников.
Флора как будто успокоилась, но в то же время часто, без видимых причин, становилась раздражительной, плаксивой.
Она могла подолгу сидеть на одном месте и даже дети не могли вывести ее из душевного оцепенения. Ее лицо, прежде всегда румяное, побледнело, взгляд ее зеленых глаз с необычайно живым и веселым выражением стал потухшим.

Жизнь протекала как бы по инерции, без ее участия.

“ Возможно, я причиняю Вам беспокойство, но решила напомнить о своем существовании. Я буду с детьми проездом в Москве и хотелось бы увидеться с Вами на вокзале. “
На перроне она заметила Его еще издалека. Он шел, держа в руках большой пакет.
- Смотрите, какие роскошные яблоки я достал в апреле, - сказал Он, поздоровавшись и отдавая пакет детям.
Флора очень удивилась, когда стеснительная и замкнутая, с чужими Маша, села рядом с Ним, прислонившись головой к его плечу. Он перехватил ее взгляд.



-Видите, - немного грустно сказал Он, - меня дети любят. Почему Вы так легко одеты, заболеете, придется звать меня телеграммой лечить Вас. Я ведь все еще хороший доктор. -
- Нет, приезжайте в Крым не лечить, а погостить - набралась вдруг смелости Флора. - На это Вы согласны? -
- Нет, ответил Он быстро и решительно перевел разговор на другую тему.
- Вы уезжаете, а сегодня пойдет моя новая пьеса, и я опять сердит на Вас. - Его голос дрогнул. Они медленно шли по перрону.
- А знаете, сказал Он - сегодня ровно десять лет, как мы знакомы. Мы молоды тогда были. -
- Да, мы уже состарились, - вздохнула она, - впрочем, у Вас все еще впереди. -
- Все смеетесь и напрасно. Глядя на Вас, меньше всего думаешь о возрасте, а скорее о женском начале и естестве, которое останется в Вас до самого конца. -
Прозвенел звонок. Все пошли в вагон. Он уже простился с детьми. Флора вышла за Ним в коридор.
Она взглянула на Него, и слезы потекли по ее лицу. Они обнялись, Он быстро начал целовать ее лицо, глаза, руки и ей сейчас было все равно, видит ли кто их прощание.
Все ушло, как этот поезд. Она рыдала, не стесняясь своих слез. Он исчезал из ее жизни. Навсегда. В руках ее остался лишь конверт с его письмом.
Они никогда больше не встретились.

“ Настало время принять решение. Мы оба любили друг друга, но любовь наша стала вымученной, слишком страдальческой и не приносящей уже никакой радости.
Нет выхода, нет просвета. Вы считаете, что сделанный в начале жизни выбор единственным и не видите иного пути и, как нести это бремя до самого конца, не считаете возможным для себя хоть какой-то поддержки с моей стороны.
Ваши глаза потухли. В них все чаще появляются слезы. Любовь без надежды, без будущего должна обязательно умереть, как растение, лишенное воды.


Я считаю, бессердечно продлевать мучения и поэтому говорю Вам: Простите и прощайте.
Я не смог дать Вам счастья, а Вы отвергли все мои попытки - будь по Вашему.
Мне остается любить только Ваш образ, никогда не видя Вас.
Не судите строго. “

Муж получил новое назначение, и Флора с детьми переехала к нему в губернский город на Волге. Перемена ли места жительства, другой климат или широкие волжские просторы, но боль разлуки, не дававшая ей ни минуты покоя, постепенно стала стихать, но совсем исчезнуть так и не смогла, иногда возвращаясь с необычайной силой.
У нее было любимое место прогулок возле старинного собора, напоминавшее ту аллею, где они когда-то вместе сидели на лавке тихими апрельскими вечерами.
Флора садилась на старую скамью и задумчиво водила кончиком туфли по песку. Ей иногда казалось, что Он сидит рядом и, обернувшись можно увидеть его профиль, но она боялась посмотреть в ту сторону.
Муж заводил новые знакомства, но выбирал их по своему вкусу и уму.
Флора могла вынести гостей не более получаса, а затем, сославшись на головную боль, уходила в кабинет. Слишком свежи были воспоминания, и невозможно было выслушивать обывательские рассуждения о политике, доходах, чьих-то связях,  интригах, сплетнях…
Все приобретало пошлый, а временами, и смешной оттенок.
Она смотрела в окно, где перед ней тянулся длинный серый забор, отгородивший ее от прошлой жизни, и недоумевала, почему она здесь и что делают в соседней комнате эти чужие люди, отчего они ведут такие глупые и неинтересные разговоры и, как пошлы и маловыразительны их скучные лица.
Она замыкалась в себе, но Михаил был доволен и считал себя победителем.

Муж

В двадцать лет Флора по серьезному влюбилась. Избранник был красив, богат, беспечен и безволен. Она хотела переменить его, заставить учиться - ничего не получилось. Через полгода отказала ему. Сильно переживала и тосковала.


После несчастной любви она решила смотреть на жизнь здраво и выйти замуж с трезвой головой.
Поначалу ей жилось хорошо, весело не было, она жила своими интересами. Мужа не любила, но так уж вышло. Потом пошли дети.
Она была не по-женски умна, понимая, за кого она вышла замуж,  считая это своей судьбой, жизнью.
Внимательность и чуткость муж называл глупостью, был лишен многих предрассудков, а заодно и тонкости. Себя считал хозяином и реалистом. В людях ценил в основном богатство и положение. Хамство в семье стало обычным явлением. С годами он становился все более вспыльчивым и раздражительным - мог отшвырнуть еду, показавшуюся ему невкусной, открыто заявляя, что констатация фактов не является хамством.
Часто вечерами кричал: - Мать! Старуха! Что ты там делаешь? Иди скорее спать!
Он стал звать ее старухой через год после свадьбы, находя это оригинальным, а потом перестал и вовсе звать ее по имени. Из года в год повторял одни и те же остроты, полагая это остроумным. Часто становился посреди комнаты, скрестив руки на груди и высоко подняв брови, не понимая нелепости этой позы.
Он довольно рано догадался, что Флора влюблена и стал ревновать, но не из-за потери любви, в нем скорее взыграло чувство собственника.
Еще чаще прорывалась в нем грубость, раздражительность, гнев. Он понимал, что силы слишком неравны. Что мог он выставить против? Свою слащавую внешность, претензию на ум, несносный характер, от которого сам и больше всех страдал.
Оставалось одно и самое верное средство - дети. На них он надеялся, зная, что Флора прежде всего не жена, а мать.
Дети и удержали от распада этот неравный брак двух абсолютно несхожих людей.
На них он надеялся,  и они, как многопудовый якорь, не давали сорваться с цепи этому кораблю.
Через шесть лет Флора овдовела. Муж умер внезапно, вдали от дома. После известия о его смерти, через два дня, невесть где задержавшись, пришла телеграмма, поразившая ее - “ Всегда один, ухода нет. “



Его уход из жизни оставил в ней чувство вины перед человеком, которого она не любила, но вышла за него замуж “ трезво “, ничего особенного не ожидая. Это стало ее вечной тенью. Но виновата была не только она - виноваты были оба.
Зачем нужен был этот брак - что мог дать он ей? С ее женским обаянием, красотой, умом, интересами, тонкостью? Да, возможно он  любил ее, по-своему, но считая себя центром вселенной, был высокомерен, заносчив, невнимателен, придирчив. Страдая от этого, мучил ее, себя, детей.
Он выбрал жену не по себе,  и только  смерть освободила его от этой непосильной ноши.

Письмо сестре

“ Милая моя Маша! В Ялту пришла весна, распускаются вербы. Несколько дней я собирался духом написать тебе, чтобы сообщить вот такую новость - я женюсь.
Мы не виделись полгода - за это время я познакомился, узнал, как мне кажется хорошо, и решил жениться.
Ее зовут Ольга, ей тридцать лет, вдова и, что немаловажно, не является почитательницей моего таланта.
В начале нашего знакомства я не представился по всей форме и сделал правильно.
По крайней мере,  меня полюбили не за известность и положение в обществе. Роман наш на одну половину бурный, на другую спокойный.  Вторая  половина, как ты догадываешься - моя.
Я много думал, прежде чем пойти на этот шаг. Возможно, я, наконец, обрету покой.
Она хороша собой и не представляет жизни без меня, что несколько настораживает, так как я не привык к столь сильным чувствам, каковые встречаются скорее в книгах, чем в жизни.
Впрочем, я думаю, что имеет же человек право не только идти по жизни, как тяжело навьюченный мул, но иногда на выигрышный лотерейный билет и, если я помог его кому-то вытащить, то отсвет этой удачи может отразится и на мне. Мне достаточно.
Свадьба через месяц. Венчаться приедем в Москву. “



Один из самых счастливых дней в жизни мужа Флоры был тот, когда он узнал о свадьбе своего соперника, другим же стал день Его смерти.
Бросив все дела на службе, где он и узнал эту новость, он примчался домой и, не скрывая своего торжества, чуть ли не с порога прокричал об этом.
Флора, внешне достаточно спокойно восприняла это известие. Ей было только неприятно видеть радостно возбужденной лицо Михаила.
Ночью она раскрыла одну из Его книг и перечитала рассказ, написанный несколько лет назад. И если тогда она была недовольна, узнав в действующих лицах себя и Его, то теперь поняла, как Он был прав, предвидя конец их любви.
Она написала ему письмо от лица героини рассказа с просьбой передать его человеку, поведавшему эту историю.

“ Мы с Вами не виделись несколько лет, и я случайно узнала о Вашей женитьбе.
Мне стало немного грустно при этом известии и в то же время я рада за Вас.
Я надеюсь, что для Вас кончилось время неприкаянности и одиночества. От всего сердца желаю Вам счастья.
Часто, очень часто, вспоминаю Вас, вспоминаю с любовью, но без боли, так как в моей личной жизни, не скажу, что много радостей и удовольствий, вернее их совсем и нет, но появился покой и это возможно и называется счастьем. (Нет, она так не думала, просто пыталась успокоить Его).
Мне кажется, что и у нас были счастливые минуты, пусть и немного.
Я благодарна Вам за все, что Вы мне дали. Мне не в чем упрекнуть себя, но может бы лучше было наоборот.
Была ли наша любовь - настоящая любовь? Но какой бы она не была, настоящая или воображаемая, как я Вам благодарна за нее! Ничего более светлого, радостного, а порой мучительного ( надо и об этом сказать ) я не испытала.
Из-за нее вся моя прошлая жизнь точно обрызгана сверкающей, прозрачной росой, как тот букет полевых цветов, который Вы поднесли однажды рано утром в день моего рождения.



Если бы я умела молиться, я молилась бы за Вас так:
- Господи! Пусть Он поймет, как я люблю его. Пусть поймет, какой он тонкий, чуткий, как нужен мне. Если он поймет, то не может не быть счастлив. Мне порой, кажется, что мы могли бы подарить друг другу огромное счастье. Но судьба распорядилась иначе и теперь бесполезно задавать вопросы, что более важно, счастье или несчастье, грех или добродетель.
Надеюсь, за всеми предстоящими хлопотами Вы хотя бы изредка будете вспоминать меня.
Знайте, для меня Вы были самым дорогими человеком в моей довольно скучной жизни. Еще раз желаю Вам счастья.

Прощайте. Ваша Анна. “
Ответное письмо

“ Низко, низко кланяюсь Вам и благодарю за письмо, такое неожиданное и нежное .
Вы хотите знать, счастлив ли я? Вряд ли. Свое счастье я представлял только в любви к Вам. Теперь я болен, очень болен. Это не для того, чтобы пожаловаться, скорее объективная реальность. Так что судите, как хотите.
О женитьбе говорить не хочу, не тема для обсуждения с Вами. Вы пишите о сверкающей росе - я благодарен Вам за эти строки.
Я всегда желал Вам счастья и если бы мог сделать что-нибудь для него, то сделал бы с радостью. Да и кому же быть счастливой, если не Вам! Но я не мог, а Вы не хотели и не приняли.
Да и что такое счастье? Кто это знает? Не время сейчас морализировать и учить, как жить. Любовь, как и жизнь не имеет сослагательного наклонения.
По крайней мере, я лично, вспоминая свою жизнь, ярко осознаю свое счастье именно в те минуты, когда, казалось, был наиболее несчастлив.
В молодые годы я был жизнерадостным и полон энергии - это другое. Еще раз благодарю и желаю, чтобы Вы были счастливы и покойны тем счастьем, которое Вы испытываете, по Вашим словам, в своей нынешней жизни “.




Прошло несколько лет. Дети подросли, постепенно становясь самостоятельными и все менее нуждаясь в материнской заботе и опеке. У них появились собственные взгляды и суждения о жизни, отличные от родительских. Отчуждение Флоры с мужем стало полным.
Она все чаще задумывалась о правильности сделанного выбора и явственно чувствовала свое одиночество. Она жила теперь одними воспоминаниями, яркими и мучительными. До нее дошли слухи о его тяжелой болезни.
Понимая ненужность своего поступка, она все-таки написала короткое письмо.
Ответ пришел неожиданно быстро.

“ Только что вернулся из Царицыно, помните его? Там ничего не изменилось.
Здоровье мое неважное, завтра уезжаю в Крым.
Спасибо за то, что все еще помните меня. Я ничего не забыл, как Вы предполагаете, это просто немыслимо. Слишком часто думаю о Вас.
Понимаю, что моя жизнь подходит к концу, и отчетливо осознаю, что все самое светлое, радостное и грустное было связано с Вами. Я по-прежнему люблю Вас. Многое я бы отдал, чтобы вернуть хоть один день из давно прошедшего времени. Впрочем, все это бесплодные мечтания. Что произошло, то произошло.
Всего Вам хорошего, главное будьте счастливы, смотрите на жизнь не так замысловато, вероятно, она на самом деле гораздо проще.
Да и заслуживает ли она, жизнь, которой мы так и не знали, всех мучительных раздумий, на которых изнашиваются наши русские умы, - это еще вопрос.
Наверное, надо было больше прислушиваться к своему сердцу, а не разуму.
Прощайте. “

Последнее письмо Флоры

“ И вот ты ответил мне так, как я боялась. Я знаю, что мое письмо, как и предыдущее опять какое-то издерганное. Но это оттого, что сегодня я глупо счастлива, ведь ты не забыл меня.




Я давно не пишу таких писем, если вообще писала когда-нибудь, я выучилась застегивать свою душу на все пуговицы и, наверное, напрасно.
Мне суждено всю жизнь порываться так или иначе поступать, а потом долго, иногда годами страдать от сомнений, презирая себя до того, что и жалости к себе не чувствуешь.
Только одна мысль терзает меня - ничего исправить уже нельзя! Слова - пустой звук! Словами самое чистое, святое чувство облекается в какую-то пошлую форму и передается людям.
Мы столько лет в разлуке. Я бы очень хотела увидеть тебя, рассказать и многое снять с себя, что мне так ненавистно.
И в особенности сейчас, когда лучшие годы уже прожиты, сознавать себя все еще смешной и жалкой так тяжело! Точно позор. А я по совести не чувствую, что заслужила его.
Прости мою непрошеную откровенность, Я чувству, что не имею на нее права. Я отчаянно хватаюсь за случай, но не искала его.
Я все боялась, что умру, и не успею сказать, что я тебя всегда глубоко уважала и любила, считала лучшим из людей и, что я же оклеветала себя в твоем мнении. Так вышло.
Я пыталась распутать очень запутанный клубок, но не получилось, и сама же в нем запуталась. И это стало самым большим горем моей жизни. Не прошу, чтобы ты меня простил, я, возможно, этого не заслужила. Я хочу, чтобы ты меня понял.

Твоя Флора. “

Ответа не было.

Он получил ее письмо уже, будучи тяжело больным и умирая на руках Ольги.
- Поздно отвечать, - грустно подумал Он, в который раз перечитывая ее письмо.
Через два дня на рассвете, Он попросил у жены холодного шампанского. Приподнявшись, Он отпил два глотка и осторожно поставил бокал на столик.




Ему вспомнилось, как они пили шампанское на маскараде.
- Принеси мне, пожалуйста, вечернюю почту, - попросил Он жену. Ольга вышла из комнаты.
Когда она вернулась, Он неотрывно смотрел на дверь.
- Как Вы добры, - тихо сказал Он, увидев входящую молодую и веселую Флору с большим букетом свежих роз.
Он улыбнулся и закрыл глаза.
Навсегда.

Эпилог

В годовщину Его смерти Флора пришла на могилу на Новодевичьем кладбище. Со скамейки поднялась высокая женщина в трауре и черной вуали.
- Я никогда не видела Вас, - сказала она Флоре, - но всегда знала о Вашем существовании и сегодня ждала Вас здесь. Я многое хотела сказать Вам еще при Его жизни, а сейчас скажу только, что на моем месте должны были быть Вы и, возможно, Он остался бы жить. Я была готова и даже хотела этого. Ради Него.
Он написал Вам письмо за месяц до своей смерти и просил меня передать его Вам.
Мы обе Его любили, а Он любил только Вас, но Вы оказались слишком жестоки, оберегая свой покой.
Желаю Вам прожить еще долго, может, Вы и поймете, что сделали не только с собой, но и с Ним.
Она ушла, а Флора долго держал в руках конверт, не решаясь вынуть из него письмо.

“ Теперь, когда жизнь заканчивается, а я это чувствую, мне хотелось бы выговориться перед Вами до конца.
Робкую попытку я сделал в тех рассказах, где Вы узнали себя, но именно попытку, через которую я заглянул в ту пропасть, которая разделила нас.
Мы тянулись друг к другу на протяжении многих лет, но так и не соединились.


Мы были близки, это дало нам не только радость, но и горечь, постоянное ощущение предстоящей разлуки, чего-то ненастоящего, временного. И этого было намного больше, чем тех немногих счастливых минут и часов наших свиданий.
Почему-то очень часто я вспоминаю нашу прогулку весенним днем по Пречистенке, когда мы увидели во время дождя двойную радугу в небе. Я принял ее за счастливое предзнаменование, но, увы, ошибся.
Как славно мы беседовали, гуляя по Москве. Помню все до мельчайших подробностей - Ваши глаза, тогда часто веселые, печаль в них появилась позже, слегка растрепавшиеся от весеннего ветра волосы, Ваши тонкие, длинные пальцы и нежную с голубоватыми венами кисть, открытую, счастливую улыбку.
Как много я бы отдал сейчас, чтобы вернуться в тот апрель! Как я надеялся тогда, что наши пути и судьбы сойдутся!
Когда же началось наше отдаление друг от друга? Когда мой разум победил сердце, и появилась горечь от наших свиданий?
Впрочем, она, наверное, была всегда - ведь после наших свиданий Вы возвращались домой к мужу, детям.
Я всегда легко смотрел на отношение с женщинами, независимо от того, замужем они или нет. И лишь с Вами я стал терзаться ревностью - тем более, что Вы представили меня своему мужу.
Мы говорили с Вами о любви, о чувствах, а ведь у Вас появился ребенок после нашего знакомства. Да, что говорить об этом сейчас, если не говорили и тогда.
А я любил не только Вас, но и Ваших детей, как неотъемлемую Вашу часть, как продолжение женщины, любимой мною.
Но я молчал, хотя видел Ваши терзания, понимая стремление оградить семью, избежать жертв, но они все равно появились - ими стали мы, а не дети.
Я стал чувствовать перед Вами вину за Ваши страдания, стал надолго исчезать и, чем откровеннее были Ваши письма, тем в большее смятение приводили они меня.
Я стал понимать не только свою любовь, но и меру ответственности за Вас.




Наша близость скорее разъединила нас - по крайней мере, я перестал понимать, как мог вообще жить без Вас. Ваши душевные муки и слезы говорили только об одном - у нас нет будущего и я должен уйти.
Уйти навсегда из Вашей жизни, а каким путем - не столь уж важно, даже, если при этом пострадает Ваше самолюбие.
Я боялся одного - стать банальным любовником женщины, которую любил больше жизни. На это, я не мог пойти ни при каких обстоятельствах.
Оказалось, неожиданно для самого себя, что я - максималист. Все или ничего.
Самый же легкий путь - женитьба, оказался и самым трудным. Жена знает о Вашем существовании, мучается от этого ужасно, но молча терпит из-за своей любви ко мне и плачет по ночам, когда не видно ее слез и лишь опухшие по утрам глаза, выдают ее.
И появился еще один страдающий от меня человек.
Невозможность соединиться породила отчужденность между нами, раздражительность, непонимание, частые взаимные упреки и даже ссоры. Мы стали глухими, нечувствительными к чужой боли, воспринимая лишь свою собственную, обвиняя друг друга в эгоизме.
Наши отношения переросли то в скрытую, то в явную борьбу, а победителей не было. Мы оба проиграли.
Вы можете спросить меня - счастлив ли я? Не знаю, скорее нет. Покой - не счастье, а всего лишь покой. Сознание того, что я кому-то нужен - довольно слабое утешение.
В долгие ночные часы, когда я не сплю, я думаю о Вас, понимаю, что продолжаю Вас любить и хотя рядом со мной другая женщина, к которой я стараюсь быть чутким и внимательным, только Вы остаетесь той единственной, о которой я буду вспоминать в свой последний час.
И счастлив я был только с Вами, и несчастлив тоже, и за это благодарен Вам безмерно, ибо только через нашу любовь я познал всю полноту и смысл человеческой и своей жизни. “


Флора прожила после Его смерти тридцать восемь лет.

Москва 1999 г.



Послесловие

Бунин о Флоре


1917 год. Село Глотово Орловской губернии. Только что отгремела первая майская гроза.
Ночь. Иван Алексеевич почему-то вспомнил Флору - Она принадлежит к той породе людей, к которой относятся Тургеневы, Чеховы. Я говорю не о талантах, - конечно, она не отдала писательству своей жизни, она не сумела завязать тот крепкий узел, какой необходим писателю, она не сумела претерпеть все муки, связанные с литературным трудом, но в ней есть та сложная таинственная жизнь. Она как переполненная чаша.
Я помню ее в юности. Бледная, с белыми волосами, с блестящими глазами. Молодая девушка с розами на щеках. Она обладает таким тактом, таким неуловимым чутьем, каким не обладает ни один из моих товарищей по перу.
Ей безусловно можно верить.-

___________________________________________

Когда Мария Павловна после смерти брата готовила издание его писем, Флора передала ей копии всех, имевшихся у нее писем, кроме одного. Текст его показался ей слишком интимным, чтобы передать его сестре писателя и тем более опубликовать.

Все, хранившиеся у Флоры письма Чехова, Бунина, Горького и других писателей пропали. Они были украдены у нее в 1919 году, по ее предположению, из-за красивого ящичка, в котором они хранились.