А степь спала...

Степь лежала обнаженная, разметавшись во сне. Казалось, время над ней не властно, но с каждым веком на ее золотистом от загара теле появлялись еле заметные морщинки. Степь старела. Она знала иные времена и иные запахи. Степь еще помнила медоносность разнотравья, к которой примешивалась легкая сладость дикого лука. Но в ее жизнь неизменно вплеталась полынная горечь.
Воздух над степью взрывался редким шуршанием лап сусликов. Они были разбросаны по степи родинками - вешками прошлых лет. Суслики давно не обращали никакого внимания на красоту и обнаженность степи. Они в ней просто жили.
Степь лежала, не завоеванная никем, ни одному не отдавая предпочтения. Человек издалека - любовался ею, опустившись на колени, поглаживая пушистую ложбинку и нежно трогая твердую выпуклость камней. Но пришедший - здесь гость, над степью царят в вышине орлы, оглядывая свои владения, да шепчет о чем-то на ухо ковыль. Степи, должно быть, приятны его тихие слова и легкие прикосновения, но за сотни пролетевших полынной конницей лет пора бы понять, что он ласков снаружи и жёсток по сути. Там, куда придет ковыль - иным травам не жить.
Но не думает степь о том - лишь лежит, прикрыв глаза, кутаясь в ситец тумана да слушая посвист то ли пичуг, то ли залетевших из средневековья каленых стрел.
А наяву - палящее солнце, хищно взирающее на распластанную под ним степь, парящие орлы, выискивающие жертву, и, насколько хватает глаз - жёсткий ковыль, с упорством саранчи завоевывающий покорные степные пространства.
6.08.99