Игры со смертью

ИГРЫ СО СМЕРТЬЮ
или
ИСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ НА СВЕТ ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ.

Да, действительно странная штука жизнь…
Как и смерть, сестра её, близняшка…
«Кому повешенным быть суждено, тот не утонет». Так, кажется. По крайней мере, так это бабушка моя произносила. Если бы сейчас мне наверняка узнать, что мне именно утонуть суждено, я, конечно, был бы рад несказанно. Потому, хотя бы, что в моей ситуации это означало бы и несколько лет жизни еще, и просто изменения, в сторону лучшую, пожалуй, ибо, если они, изменения к лучшему, не произошли бы, не могу себе представить, как у меня самая возможность утонуть бы появилась.
Так вот что и странно – не только что мог, но и, по теории вероятности, должен бы был Я все счеты с жизнью свести уже давно, да и готов давно, также, уже к этому. А кто-то и не готов, и не должен, и ни давно, и ни сейчас – а ей не только что всё равно, - наоборот, хуже - ей НЕ всё равно. Конечно, и у неё рутина, бытовуха, каждодневная, обыденная, не представляющая интереса работа, в основном. НО. Но, есть другое, другие – избранные. «Эксклюзив». Есть интерес. Есть личности, которые она сама для себя из общей массы, толпы по каким-то признакам выделяет, может, потому что они и сами выделяются «лица необщим выражением», и с ними она уже не работает, она играет. Игра кошки с мышью. Единственно, много нас, объектов  и субъектов игровых, одновременно, да разницы нет, «сорваться» и съеденным быть не в запланированное изначально «кошкой» время, а позже (ибо сорваться просто-таки - нельзя), почти невозможно.
И вот, взаимно, не взаимно ли, она и мы всегда неравнодушны.
Под стволом мне доводилось стоять не один раз. А именно – два. То есть меня «просили» сделать … … …, ну скажем, некоторые вещи, а я отказывался и до, и после «под стволом» странно….  Стреляли в меня тоже не однажды. А тоже, именно два раза. Тонул я … ну, это как считать. Пожалуй, один раз, в глубоком детстве, года в три, так как в четыре года я умел уже плавать, как бы там ни было. Очень четкие воспоминания остались о том случае, от зрительных образов до мыслей мелькавших и ощущений испытываемых. «Купаясь» с родителями находился я «на глубине» восседая на надувном матрасе. Вокруг много было людей, родители мои отвлеклись и на несколько метров от меня удалились, весьма ненадолго, чего, впрочем, вполне хватило на то, чтобы кто-то матрас качнув, ненамеренно, меня с него сбросил. Странно, но я сразу же начал на дно погружаться, в том же положении что и упал в воду – спиной «вперед» (вниз) и лицом, соответственно, вверх, следуя импульсу начальному. Вода была довольно прозрачной, глаза я не закрыл, погружался медленно, наблюдал свой матрас вверху, и с сильнейшей мстительно – печальной обидой думал: «Вот, утонул (ибо ощущал себя и думал о себе как об уже утонувшем – ну а как ещё тонут? – все, утонул), а они и не заметили даже … Ладно, ладно, потом спохватитесь …». Глубина была, думается, метра 2,5-3, продолжалось всё недолго, но, как мне помнится, дна я не коснулся едва.  В один прекрасный момент я увидел отца плывущего ко мне наискось, сверху и со стороны, под водой. Двигался он намного быстрее меня, поэтому вскоре я был доставлен на предательский матрас, причём отец мой не выглядел, да и не был, видимо, напуганным, или хотя бы удивлённым. Я же всё ещё пребывал в состоянии обиды. Что было дальше я не помню. Во взрослом возрасте, имея привычку уходить в воду на 2-4 часа, и более, однажды, далеко от берега, я получил жесточайшую судорогу, на одну, к счастью ногу. Был, как почти всегда, в ластах, с булавкой. Отпускала, схватывала вновь. С трудом, медленно, до берега добрался. И один раз, от берега совсем близко, на вдохе заглотнул брызги воды, и они попали «не в то горло», как говорится, и очень уж они хорошо попали, куда ненужно. В течении двух-трех минут не мог продышаться, прокашлялся, на грани паники уже находился, рядом был буй, до него всё же доплыл, понемногу там отошёл.
Но не только в состоянии «утопления», «утонутия», в состоянии подвешенном, повешенном мне так же приходилось бывать. Дважды я вешался и вскрывал себе вены, в различной последовательности.
Впервые, в камере ИВС, из пары новых носок мы с сокамерником произвели отличную, крепкую «стропу» (то есть верёвку), чем я был весьма удивлён, так как время моего знакомства с бытом «мест не столь отдалённых» было сопоставимо с сокамерником, но только если за единицы пребывания  его в «системе» принять за годы, а моего часы. После моих настойчивых просьб и неадекватных идей – из чего её, верёвку, произвести, он мне «конкретно» помог. Сама попытка была неудачна, меня «спалили» (заметили и пресекли то есть) сразу же, в самом начале процесса, причем присутствовали при этом не только сотрудники ИВС, что было бы объяснимо, но и опер, который меня «вёл», из чего я сделал вывод, что меня либо сокамерник сдал, так как он поставил сразу условие, что сначала он из камеры «отпросится», что естественно, а потом уже я стану действовать, либо камера была на прослушке, что скорее всего. Либо то и другое, в любом случае очень маловероятно, что оперу тому просто так повезло, что он в самое нужное время около «брони» (двери) в мою камеру оказался, где бы ему делать-то нечего абсолютно. Вскрытие вен в тот раз также мне практически не удалось осуществить , так как делал я это медной клёпкой от куртки, получилось не сильно, и после таких эксцессов провёл двое суток в браслетах (наручниках), что было весьма неприятно, и не имело к тому же смысла.
Другой же раз, через два с лишним года, я сначала себе «порезал шею», если воспользоваться технологией соответствующего рапорта, который я впоследствии читал, и после того, через травмопункт, минуя зал суда, что странно, так как в тот день мне должны были бы вынести приговор, а по уголовно-процессуальному кодексу, да и по здравому смыслу, я должен был присутствовать на оглашении приговора (как результат, сейчас, через 2 года после его вынесения, я с приговором не знаком, официально, и, видимо, никогда с ним не ознакомлюсь) водворён был в одиночную камеру,  где упомянутые 2 года «благополучно» и пребываю.
Возможно, если даже вдруг, сия история сама по себе кого-то и заинтересует, то этому кому-то неясно будет – зачем здесь стихи? Какие, к чёрту, стихи, им здесь ли место? Однако, к произведению собственно этого послания, не знаю насколько уж оно имеет отношение к эпистолярному жанру, меня подвигло именно желание поделиться мыслями, наблюдениями, идеями о не случайности происходящего, в этом плане, со мной, видимо и с другими тоже. Судьба – понятие слишком грандиозное, масштабное, не очень понятное к тому же, я бы сказал, понятие и хотя она в творчестве моём место немалое также занимает, и определение понятию сему я пытался давать, здесь я, затрагивать эту тему не буду. Львиную же долю творчества моего занимает тема взаимоотношений личности и смерти (что уже и странно – какие, казалось бы ВЗАИМОотношения? – но я именно об этом, о неравнодушии, интересе, играх…), взаимоотношений моих со смертью, - о чём, безусловно и это произведение. Ну а поскольку те мысли, идеи и наблюдения, свидетельства взаимоотношений, содержатся в моих стихах – это единственные мои законченные, произведения, остальное, в сущности, отрывки – я и позволю себе привести здесь кое-что, ибо пересказывать всё в прозе попросту не получится, да и объём будет …
Так вот, было это всё – приговор и последующее – 27 декабря, а стих появился 26 декабря 2000г.:
*****
Двадцать первый век недосягаем,
Бездной между мной и ним – пять дней,
Если уж очнулся перед раем,
Поздно поворачивать коней.

Мне сегодня будет очень больно,
А тебе потом ещё больней…
Раз уж в мире боли не довольно,
Лучше уж пришпорю я коней.

Мне уже немногое осталось,
Скоро я узнаю что страшней –
Жизни ли, тюремная усталость,
Смерть ли, подгонявшая коней…
*****
Это не первое из сохранившихся зафиксированных (были ещё несохранившиеся зафиксированные) моих творений на тему «игры со смертью» (игры, повторюсь, не на равных, априори – игры кошки с мышкой), уже в первом из собственно сохранившихся, есть строфы: «Но всё ещё жив, она издевается» и «Я обыграю косую хозяйку…». Всё это имеет свои продолжения, вплоть до последнего и представляет интерес (на мой взгляд, пока только на мой) как практически завершённый поэтический сборник, здесь же я привожу два стиха, так как они некоторым образом касается «сюжета», если он здесь и присутствует вообще …. Остальные (основные) же «свидетельства» - там, в сохранившихся из зафиксированных….
27-ое декабря … Приговор … «Порезал шею» - это не только, даже  и не столько со смертью игры шок, и тем более её со мной, это несколько другие игры. А вот потом …
Да, потом, - потом она в полной мере показала, кто с кем играет, кто хозяин (хозяйка) положения. Не только что позже, и ранее намеченного «кошкой» момента не сорваться объекту игры, пусть даже и в другую, в «её сторону». Только тот, кто подвесил волосок, может и оборвать. Уж, наверное. Но, о грандиозно-масштабном не буду.
В той одиночке, в ночь, вскрыл я себе вены на руках, в трёх местах, на этот раз «хорошо» вскрыл. Однако патриции римские предпочитали подобную процедуру в ванне производить не только из большего удобства и приятности, как оказалось, а ещё и потому, что венозное кровотечение, на воздухе само по себе со временем останавливается (что-то там с химическим составом крови, как мне потом врач (по профессии – обитатель соседней одиночки) объяснил), поэтому и нужно, чтобы это в воде происходило, да ещё и не слишком горячей, либо уж резать, так артерии. А артерии очень близко к поверхности не располагаются, то есть с первого раза «шойкой» (лезвие, в данном случае от одноразового станка) их вскрыть нельзя, а ковыряться там самому, долго, не очень то приятно… Но тогда я и этого ничего не знал, лежал с порезанными венами, постель с одеждой кровью заливал, «уши рвал». Лежал-лежал, и чего-то не умирается. То есть абсолютно. А даже и действительно, останавливается потихоньку кровь. Пришлось вставать, делать опять же  «стропу». В прятки играя на этот раз с «дубаком» (то бишь – дежурным контролёром, так официально называется), кровью закапав всё в камере, благо полутьма и в «пику» (глазок) не видно, с порезанными вдрызг руками стропу я всё же скрутил – толстую, из половины простыни. Уже утром привязал петлю к решётке, за которой лампочка, - высота отличная, как раз – и, как положено, серьёзнейшим образом вздёрнулся. Провисел около секунды и стропа оборвалась.
Скрутил слабо, материал не новый - ? – но всё же, - полпростыни. Время выбрал не то, раньше сорваться захотел? …Следующие несколько недель я копил бинты, которые периодически появлялись у меня ввиду перевязок «хорошо» порезанных рук, произвёл из них отличную, крепкую стропу, однако увлёкся составлением «прощальных посланий» (в том числе и в рифму - стихами), и строку у меня опять –таки спалили – нашли и впаяли 15 суток карцера – чтобы не повадно было вешаться.
На этом всё и закончилось на некоторое время. Могу засвидетельствовать, что умирать совершенно не страшно, но очень неприятно и до безумия тяжело. Поскольку мне отнюдь не надоела, не была в тягость жизнь как таковая, сама по себе, а просто у меня не осталось другого выбора, выхода, то и производить действия вышеописанные очень было тяжко, но не более того, преодолимо вполне. Так было. И разум мой насквозь пронизывал нездешний какой-то, завораживающий холод, и он отключался впадая в ступор, минутами продолжавшийся, и отказывался мне служить. И вспышек воли хватало лишь на чтобы подавить подступавшее всё ближе с каждым разом отчаяние, и я не мог  себя заставить сколь–нибудь осмысленные действия совершать в периоды те. И осознавал, контролировал я себя в те минуты с большим трудом, чувств и желаний не оставалось вообще, знал (ощущал) только, что я пока ещё есть, но не знал хочу ли я чтобы и это дальше продолжалось … Возможно, ещё и тогдашнее физическое моё состояние этому способствовало, было мне в тот, последний раз, в этом плане очень уж паршиво. В любом случае продолжалось это недолго, контроль восстанавливался, воля начинала работать в режиме постоянном, начинал я действовать целенаправленно, довёл всё до логического конца, и не «срослось» всё так, как должно было, вне зависимости от воли. Моей.
*****
В ночь со второго на третье октября, 2002-го уже года, разбудили меня настойчивые стуки в потолок. Очень – по количеству, частоте и характеру, ну очень похоже было, что «тянут» (ну, зовут, пожалуй – «тянут») это меня. Было около 3-х часов, потому весьма маловероятно чтобы это именно мне предлагали «словиться» («словиться», для того, чтобы наладить «дорогу» между камерами, то есть различными способами натянуть между камерами верёвку (стропу, которая в случае использования её для «дорожных» целей именуется не иначе как «конь»), по каковой верёвке можно «гонять» из камеры в камеру «мальки» (записки) и другое),  но очень уж было похоже. Отстучавшись выяснил, что тянут не меня. Кто, кому, зачем стучал, история отдельная (именно история), я узнал это потом, здесь, сейчас это интереса не представляет.
Перегорела лампочка, как раз. В принципе она горит в камере всегда, но чтобы поменять её нужно звать такого же самого «дежурного контролёра» (дубака), чего я ночью, конечно, делать не стал – «ловиться» не надо, ни к чему и лампочка. Сон, однако, «цинками» (стуками) мне сбили, я решил радио послушать до утра. Решил – и стал слушать. Оказалось, батарейки заканчиваются, почти сели, но что-то «фурычит» пока. Щёлкая FM-овские радиостанции, на исходе батареек, в каком-то блоке новостном, выхватил за тоннель, в котором могла находиться съёмочная группа Сергея Бодрова … за спасателей что-то – и всё, заглохло радио, не понял я ничего.
До этого, днём, на свидании передали мне несколько относительно свежих еженедельных газет. Я их  ещё не читал, картинки только бегло просмотрел - успел обозреть Алину Кабаеву, другие известные и неизвестные мне «картинки». На первой полосе «Московского Комсомольца», кажется, было фото Сергея Бодрова, что, учитывая  постоянный интерес прессы, и огромную, всеобщую, «братскую» (прежде всего) популярность личности его, само по себе было неудивительно, но, в, связи с подслушанными радиоволнами, острое желание появилось у меня газету прочесть. Стал я уже, в свою очередь «тянуть» дежурного по «продолу» («продол» - коридор, пост) – но нет, не хотел он меня «дежурно контролировать» - лампочку получил я только «на завтрак».
Ну и прочитал …
Наблюдая, посредством изучения обрывочно появляющихся у меня, периодических (печатных) изданий (ныне и это, похоже, становится мне недоступно, но ничего, всё едино- игры заканчиваются …) за российской «творческой тусовкой» (тусовкой – так именно!), что творцов и творений культовых столько в ней развелось, сколько и культов себе тяжело вообразить – просто культура какая-то развивается, разводится … А уж в среде киноискусства – не о чём говорить – культ на культе сидит, культей (культом?) погоняет – куда пальцем не ткни – там культовый режиссёр – тут знаковый фильм, а какой фильм знаковый, такой он обязательно уж! – и культовый, не без того. Не знаю, то ли уж действительно  «культура» всепоглощающая грядёт нам  и грозит наступить (наступила ли уже?), то ли понятия эти уже просто заездили и избили до потери значения. Я бы сказал, что второе, но, может просто не видно отсюда мне…
Конечно, есть они – культовые творения, личности, как без этого, но уж по-моему на порядок, на порядки меньше их действительно таковых, чем названных таковыми. В отношении некоторых, пожалуй, можно, перефразируя, сказать: они культовые (конечно), даже широко культовые, но в узких кругах. В отношении многих и этого нельзя сказать. Действительно таковых могут быть лишь единицы, по определению, в разные периоды, конечно, разные, но – единицы.
Несомненно и безусловно, действительно культовым творением была в своё время программа «Взгляд». Кто помнит – тот знает – ожидания, обсуждения, разочарования, восхищения, в стороне от этого мыслящему, активному человеку находиться было невозможно, очень немалое место в помыслах людей думающих, ищущих программа эта в то время занимала, когда мы на перепутье находились – это сейчас, вроде, ясно всё – как надо было, как хорошо, как плохо (и это неверно, это не так, мало кому сегодня всё ясно, что касается и того времени, тем более, тем более, что касается времени нынешнего – как надо, что плохо, что хорошо - если кто и знает – молчит; если и говорит – то не до конца; если и говорит всё – то его не слышно. Нет пророка. Пока – просто не слышно. Пока.), ну а тогда – поиски, помыслы – культ. Культовая, то есть, программа. Всё это было, культ постепенно сошёл на нет, передача сама осталась (весьма неплохая, несмотря…). Ведущие культовые… иных уж нет...
После конца восьмидесятых – начала девяностых, единственно, когда я более-менее регулярно смотрел программу «Взгляд», это период, когда соведущим там был Сергей Бодров. Сначала мне в качестве ведущего он не показался (первое, внешнее впечатление), потом наоборот, оказалось, что передача новое дыхание обрела. Собственно тогда я узнал, что, вот есть такой Сергей Бодров, в фильмах каких-то снимался. Я и сейчас не знаю, как по времени, когда был снят «Брат». «Брат-2» явно позже. Тогда я никаких фильмов с его участием не видел, да и сейчас – только «Братьев», но, «Брат» -  это «БРАТ». Действительно культовый ведущий (культовый герой, образ, личность) в бывшей действительно культовой программе.
Фильм «Брат» я смотрел летом 2000 года, в следственном изоляторе. Мы тогда «отрывались» на десятке каналов телевизора, непосредственно долго перед этим проспорили – верно ли обрез называть «стволом», или это определение (название) подходит исключительно к пистолету (револьверу). Никого не убедил окончательно, однако тут же мы просмотрели фильм – пока ещё не «Брат» - «Карты, деньги, два ствола». А «Брат» я увидел в тот же день, или на следующий, ещё под впечатлением английского (отличного) фильма, да и по «рекомендации» (плюс настойчивейшие упоминания, реклама и тому подобное, в прессе – а для меня это заведомо негативный, отрицательный настрой, специально я такой фильм не смотрю (только если «случай подвернётся»), но захватил и впечатлил он меня, как ни один отечественный боевик. Сейчас вспоминал – да, уж конечно, ни один отечественный (да и какие они, отечественные – боевики-то? – достойные…) , ни один, пожалуй, и вообще какой бы то ни было боевик. Конечно, были для меня фильмы «сильнее» (не по художественным достоинствам, ибо таковых масса, а по силе воздействия), но либо это фильмы других жанров, либо вообще без «жанра» они.
Культовый фильм, без всяких оговорок, культовый, однозначно культовый герой. Таким я его и воспринял. Кто-то просто смотрел, а кому-то и обрезы резать, бывало,  приходилось. Однако фильм этот знаковым культовым явился не только для меня, для таких как я – для всей страны (ну почти, практически для всей). А почему? Почему в обществе нашем человек личность, зачастую, вынужден бывает, жизнь, благополучие своё, близких (уж какая честь! задолго, задолго до того, как, всего лишь подметил, один из всех – это Высоцкий, забыта она. И когда за оружие возьмёшься, чтоб её защитить, не только государство (машина), ВСЕ скажут – преступник и ДУРАК) с помощью обреза защищать? Не знает никто…? А кто знает, не скажет до конца откровенно.
А меня не спросят. Но образ – он на то и образ, чтобы, даже когда словами сказать нельзя, выразить (что-либо) всё же было возможно.
С тех пор и к Сергею было у меня отношение особое. Интересно было бы пообщаться. Жаль. Но, может быть не здесь… «Брат-2» смотрел я в декабре 2000 года, на исходе моего «общения» с телевизором, с того декабря и по сей день видел я телевизор как-то раз, недолго и в выключенном состоянии. Хороший фильм. При настроении и самоощущении моём в декабре того года (было об этом, выше, немного), о чём другом, как о фильме я в тот момент не думал. Музыка, «саундтрек», опять же …
Она играла с ним издалека…
Кавказский пленник. Ведущий. Взгляд.
Брат. Культ. Последний герой. Ведущий.
Связной.    Кавказский пленник.   Культ.
«Мы все уходим понемногу./А остаётся навсегда./Другую выбрав лишь дорогу./В парсеки обратив года./»
*****
В следующую же ночь после третьего октября 2002-го уже года, на пятницу был мне сон. Пересказывать его я наверное и не решился бы, да и бессмысленно это, поскольку не смог бы я связно изложить даже то что хорошо запомнил, так, чтобы это хоть сколь-нибудь понятно было другим, однако, «по мотивам» родилось у меня очередное творение (именно родилось, само - у  меня по-другому и не бывает никак), в рифму, вот этот стих я здесь и приведу, второй, вроде как имеющий отношение к сюжету. Долго не мог лишь выбрать какие именно строки из одного и того же стихотворения Высоцкого поставить в эпиграф. Наверное, всё же так: 
             «И пусть говорят, да пусть говорят,
             Но нет, никто не гибнет зря…»

Кони воют. Лают пушки.
Кроют маты. Снится Пушкин.
Нынче мне не до кошмаров –
Бледный Всадник, Медный Гость…
«Нараяма» над «Россией»,
Купол белый, купол синий,
Ничего не обещало,
А вот сразу всё сбылось.

Лет уж скоро два десятка…
Сон не в масть пришёл, как взятка,
В бред расписан баталистом
С кистью шести сотен Гойй…
Два свидетеля в Нью-Йорке…
Семь бубей, да три шестёрки,
Снова подзавис в пространстве,
Новый, времени изгой.

В душах сны, и на экранах,
Небо в звёздах, город в ранах…
Здравствуй Альфа и Омега,
До свиданья, Эпсилон.
Свет рассеян, пламень выпит,
Где Содом, и кто Египет?
В небо высветил дуплетом
Современный Вавилон.

Страшномиллионотонный
В вечный лёд кристалл бетонный…
Нет героя, нет пророка,
Цели, времени, страны.
В зиму будет новый сполох,
Серый снег слежится в порох,
В клочья радуги трёхцветной
Наши сны разнесены.

Переправы, переправы…
Перепевы, перепевы…
Сколько их, куда их гонят,
Что так жалобно поют.
Детские цветные звёзды
Зеленью укрылись в вёсны,
Тени отражений света
Лишь во снах нас достают…
*****
Терять тяжело. Когда знаешь, что не сможешь никогда вернуть то, что потерял, не сможешь больше обрести и близкого подобия, чего-то дорого тебе, тяжелее стократ, теряется, в сущности, часть воспринимаемого нами мира, окружающей «действительности». «Действительности» в кавычках, потому что она, действительность, или точнее реальность, в которой мы живём, состоит отнюдь не только
(а иногда и не столько) из видимого осязаемого нами материального мира, но и из построенного нашим сознанием представления, не о том даже, каков он должен бы быть,
а каков он ЕСТЬ – воспринимаемый нами мир. То есть он безусловно разный для каждого из нас, как, в меньшей степени, в части воспринятых человеком фрагментов мозаики мира материального (осязаемого, «объективного», «общего»), так и конечно,  в части представлений каждого, каков он есть, из чего состоит, и каковы среди этих составляющих приоритеты. И что бы уж там, среди составляющих, ни находилось: представления о мироустройстве; о своей роли в жизни, о смысле её; о возможных и нужных поступках своих в зависимости от ситуации; о религии, Боге, душе; о более приземлённых, практических вещах, о том что представляет ценность в жизни; о своём обозримом будущем, о том каким оно должно быть - близкие, родные, любимые люди, обязательно и естественно, занимают значительное, одно из первых, первое место в части представлений о непременных составляющих воспринимаемого нами мира.
И если, и когда происходит потеря близкого человека, людей, тем более если происходит это вокруг, неожиданно, то что
уж говорить о состоянии того, кто потерял – мир свернулся, изменения необратимые в нем произошли, уменьшился он, большую, а то и большую его часть поглотила пустота, и это навсегда, вернуть ничего нельзя уже, пустота эта в настоящем и будущем, осталось только прошлое, память,
а того мира, который был, который должен, по нашим представлениям, быть – его нет. Да, именно так – весь, теряется весь мир, который мы воспринимали, и мы ввергнуты бываем в другой, чужой, нежеланный для нас мир, в котором вынуждены однако мы далее продлевать своё существование и утешений, наверно, никаких здесь быть не может, время, конечно, лечит любые  раны, но пустоту эту уже не заполнить ничем, можно с меньшим или большим успехом попытаться задвинуть её на задворки сознания (воспринимаемого мира), но жить всё одно придется с ней. Можно себе напомнить, что мы не так уж все надолго здесь. Вспомнить можно, что есть другие люди, которые в нас, в помощи нашей нуждаются, достойны её, и что помощь и память возможно совместить(без меня конечно догадались – память, фонд, памятник, помощь – я сам никому ничем и при великом желании помочь не могу – «я одной ногой уж в лучших, призрачных мирах…», потому: «мы», «нас», довольно условно – к кому из «нас»
мне себя причислять?).
О себе бы я нынче сказал: «Я умер бы сейчас от счастья, сподобленный такой судьбе…», хотя, по большому счету, несравнимо, конечно, но…
Увековечить память, наверное, нельзя. Память либо есть, либо её нет. О нём память сохранится на десятки лет, у десятков миллионов людей, для этого никаких действий по «увековечиванию» предпринимать не нужно. Редко кому такое, на десятки миллионов таких и всего – десятки. Единицы на миллионы. А образ будет жить и совсем долго.
А среди объектов её игр место займут другие, это место пусто не бывает.
«…И мы знаем, что так было всегда, / Что судьбою больше любим, / Кто живёт по законам иным, / И кому умирать молодым…/   Кино. Перепевка Наутилуса. «Русский рок».
Сие послание я окончил, практически. Осталось только подписать (придумать сначала) название, да отправить.
Не знаю, правда, как, когда смогу это сделать, да и смогу ли отправить вообще. Очень уж неудачна осень две тысячи второго года. Для нас.
Что странно ещё – зовут меня Сергей, родился 12 декабря, ранее, на два года, правда. И два уж года (или четыре?), как должен был бы умереть, а всё со мной играют – долго, близко – крючок и леска, когти, волосок… … …
Написал 12 ноября. Отправляю домой (дойдёт ли?)
18 декабря.
Сергей.