У НЕГО

Неслышно подошел праздник. Подкрался, а они и не заметили. И освободил им две квартиры. А они так долго мыкались по друзьям да дачам, где в это время года было хоть и красиво, но холодновато. Неуютно для приезжающих только друг для друга, а не для дачи.
И вот они встретились в метро и каждый стал тянуть в свою сторону. Она - в свой уют, а он - к себе, где просторней, но еще мало ступала нога человека. Немного возбужденные предстоящим наконец домашним покоем (или - конечно же - не покоем!!) в мраморном подземелье они спорили о том, куда податься лучше, и все никак не могли перетянуть шутливый канатик в свою сторону. И в самый разгар осыпания дрыг друга доводами, она вдруг притихла, посмотрела на него с хитрецой и он, что она нашла настоящий довод. Она немного потянула, не пряча своего мелкого торжества и первенства в очередном решении. Он замолк, а она наконец произнесла с напускной кротостью: “Ванная, милый!”. И тем поставила точку в споре. Его ванная была лучше, просторнее... Ванная комната была пока единственным уголком в его квартире, который был уже готов служить хозяину почти полностью. И она этим выбором и словом сразу и сдалась ему и выиграла - положила на лопатки. Он даже не понял, кто победил. Осталось ощущение, что она с самого начала готова была ехать к нему. “Ах, какая она противная!” - с радостью подумал он и решил, что придется отыгрываться не на слове “где”, а на слове “что”...
И они вовлеклись в один из многочисленных людских ручейков равномерно шумящих подземных магистралей города. И они было подпихнуты кем-то сзади в вагон. И они ехали, уже привычно разглядывая друг друга, прижатые народом и тем вполне довольные. И они ехали... ехали... Ну, конечно, не так долго, как им показалось перед долгожданным домашним уединением... И наконец движущиеся ступеньки, несмело блеснув при выбеге на равнину наземного вестибюля, позволили им вынырнуть из равномерной духоты в позднюю грязноватую городскую осень. Для нас с вами, может быть, противненькую... А они этого не замечали.
Пока они шли в незаконченный ремонт, она рассматривала прохожих, обнятая за талию его нетерпеливой рукой и ощущала его бедро своим... особенно тогда, когда прохожие были мужеского пола. И она почти не думала уже о том, что и как будет... Она только хотела, чтобы все было не скомканно, и понимала, что и он настроен также. Так что - немножко тепла в трусиках, появившегося уже в метро, даже преждевременно - подумала она хихикнув про себя. А все-таки интересно, что думает он. Последнюю их встречу она увидела в нем проблески похоти, и это интриговало ее теперь. Она нашла в себе легкое желание откликнуться на эту его черточку. Она еще не знала, как, но знала, что откликнется... А он замышлял план мужского возмездия за только что полученное поражение, когда она, хитрюжка, переиграла его как давно уже не было - в чистую - показав и ум и женскую податливость одним этим словом “Ванная”. И мужской реванш не складывался у него. От ее присутствия в прохладе осени рядом с ним не хотелось думать о реванше. Только инерция их пикировок вяло толкала мысли вперед. А девушка, что шла рядом рассеивала прикидки своим спокойствием и податливостью его руке, прижимавшей ее к нему. Не вытанцовывался план. И ему было все приятнее, что ничего не выходило. Он охотно сдавался нереваншу.
Они поднимались к нему пешком. Она всходила по ступенькам впереди. Он любовался ею сзади. Такие подъемы были у них в чести. Она то убыстряла шаги, то ступала еле-еле. То вдруг начинала покачивать бедрами или показательно выставлять на ходу попку. Он откликался ее выкрутасам. Иногда он касался ее ног или попки сзади. Но они не останавливались и шли дальше, а только лучше настраивались на переливы настроения другого.
И вот они поднялись. Она походкой разведчицы подобралась к звонку и нажала кнопку. И оба стали наслаждаться тишиной за дверью. Никого! Он упер руки в стену, тем оградив ее от пространства лестничной клетки. В широком кольце его рук она развернулась лицом к нему и подарила откровенный женский взгляд чуть снизу. Он уже и так тлел страстью, а теперь - вспыхнул, и принужден был закрыть глаза, чтобы совладать с желанием запустить ей ладонь под юбку в нижней разрез плаща и прильнуть к губам. Сглотнул и почти вслепую, завозившись открыл дверь и жестом пригласил ее внутрь. “Мадам!”- вздохнул ей в проплывающее мимо ушко. Она вошла и из глубины коридора через плечо мурлыкнула “Мадемуазель!”. И оба заулыбались от пространного удовольствия быть здесь вдвоем.
Однажды она обнаружила обрывок его записок. Где некий “сэр... жадно ...сунул .. мадемуазели...”. Она поняла тогда, что ему нравится само это слово - “мадемуазель”. А ее одновременно смутила и зацепила пошлость слова “сунул” в тех записках. Это запомнилось им обоим и с тех пор они играли в “мадемуазель”... Он часто старательно выводил ее на это слово, а она одаривала его им, как теперь.
В квартире из мебели было полкухни, дживанище, шкафина и ванная. Она уже бывала в этом ремонте, и скрывала от него, что ей здесь нравится. И они стали пить чай. А потом она почти без перехода от чая взошла на разваленный им диван и стала раздеваться для него. Она даже не придумала это, как действо. Она просто пила чай с любимым парнем и теперь раздевалась для него. А он принимал ее одежду тряпочка за тряпочкой. А она радостно конфузилась, но продолжала... И это было несказанно приятно обоим. И полдня и вечер и ночь все было очень хорошо с ними. Совершенно без излишеств и изысков, которые раньше с ними случались. Какие-то все классические половые акты с долгими разборчивыми нежными ласками в промежутках. Почти без слов купание друг в друге. Обнимания и поглаживания. Все внимание телам целиком, а пенис находил устричку как бы ненароком...
И они несколько раз засыпали в обнимку за все это славное медленное время. И просыпались в плавных ласках. И сам собой все тек их взаимный мед нежности. А на утреннее пробуждение, которое стало для них то ли четвертым, то ли пятым за ночь, она пошла в ванную и наконец-то позволила ему то, о чем давно мечтала - мыть себя, как большую послушную девочку. Совершенно ничего не скрывая, а подставляя под теплые струи и пенные руки свои места и местечки, вся будто окутанная его теперешним знанием ее тела.
А он не торопясь мыл ее и орошал душем. Любовался ею. А она нежилась и подставляла сиси и попку под поцелуи. А мокрые набухшие губешки в межножьи и потемневшую полоску пушка радостно и притворно прикрывала от его губ и рук. А потом покорялась и охотно допускала его туда. И он млел от заварного крема ее вертикальных губок. Пенис почти не опускался и пару раз после ее позволения лизнуть желанные нежнокрасные оттенки, правое яичко даже уходило из мошонки вверх, а головка формой становилась похожей на фашистскую каску времен войны. Ей нравилось чувствовать его заботу и видеть, как на нее откликается его орган. И она знала, что вот-вот он снова возьмет ее. И еще недавно зудевшие на низкой ноте о пощаде половые губки, теперь под струями воды и нежными поглаживаниями воскресли и распускались маковым цветом перед новой утехой.
Наконец желание пересилило. И она сама поманила его. Повернулась к нему попкой, удобно расставила ноги и гибко прогнулась в пояснице, вытянув руки вверх на теплый мокрый кафель. Она предоставила ему распахнутой всю свою порядком встрепанную и разомлевшую сладость. А он от неожиданности глядя между ее услужливо раздвинутых ягодичек, еще лил некоторое время воду ей на спинку и наблюдал стекание струек и капание капелек с волосиков на пипе. Это было уже почти не сексуально, а более просто красиво... У него в голове всплыли слова о нефритовых и киноварно-красных пещерах китайских и индийских источников мудрости соития. Он блаженно улыбался и хотел продлить этот миг...