Август акварель

Подарок к Новому году. После третьего инфаркта маме сказали, что папачас наш протянет максимум ещё недели две. Мама перекрестилась, но господь её жест понял неправильно. Две недели растянулись уже на пять лет. И не видно им ни конца и ни края. Водка смешалась с мочой, а жизнь с дерьмом.
- Снег летом похож на дерматин.
- Почему?
- А кто его знает? Вот, скажем, пришла же сдуру в светлую голову Пикассо сомнительная мысль – обозвать голубя символом мира.
Он заглянул в распахнутое окно. Так летом смотрят в душу. Или в зеркало зимой. Душа от зеркала отличается лишь временем года.
Пьяные от любви воробьи, облюбовав вишню, занимались на ней любовью. Первый жёлтый лист под тяжестью солнечного света оторвался от ветки и маятником начал свой последний путь к земле. Полёт к смерти. «Скоро осень», - подумал он. Закурил. И…

…она бежала по пляжу, легко отталкиваясь от мелкой гальки, согретой бесшабашным солнцем. Стройная, как молодость и беспечная, словно лето. Уже не девочка, ещё не женщина. Она не любила солнце, но ею восхищались звёзды. И я. Её проклял дьявол, потому что благословил Бог. Она читала небеса, а в книгах видела только небо. Беспечный ребёнок травы и моря.
Зная, что ей нравится смотреть на то, как я прыгаю в воду, я этим беззастенчиво пользовался. Я забирался на скалу и, выдержав паузу (смотрит. Теперь можно), «ласточкой» устремлялся вниз. К морю. Полёт к жизни. Я люблю море, и оно до сих пор отвечает мне взаимностью.
Мы целый месяц провели вместе. Днём мы купались в море, и я кормил её мидиями, а вечером пили дешёвое, но вкусное сухое вино (дяденька, купи бутылку сухаря. А тебе зачем? Да, девчонка одна понравилась. Для храбрости) и танцевали на открытой танцплощадке. С ней я сосчитал все звёзды и стал мужчиной. Она со мной разучилась считать и познала радость разочарования, потому что я не любил её, и она об этом узнала в тот момент, когда последняя звезда упала в мой карман.
Странное дело, но память – штука избирательная. Я совершенно не помню, как познакомился с ней. Но хорошо помню старый сад моего деда, больше похожий на лес с зарослями ажины, кустами малины, смородины и крыжовника. В абрикосовой тени черешни и двух яблонь стоит деревянная скамейка. Рядом стол, покрытый простенькой белой скатёркой с синими цветами. Ими играет лёгкий приморский ветерок. На столе карты вперемешку со сливами всех цветов радуги. Над ними вавилонской башней возвышается недопитая бутылка дешёвого портвейна – путь к Богу. Я подхожу к столу, беру бутылку и, пока не видит бабуля, делаю два больших глотка. Глотку обжигает. И как только дед пьёт эту гадость? Я хватаю со стола сливы и жадно запихиваю их в рот. «Кто закусил, уже не безнадёжен». Бабушка в летней кухне. Жарит картошку с салом. Сало на сковородке аппетитно шкварчит. Ворчит недовольная жизнью бабушка. Она умерла за два года до моего рождения. А моего деда не помнит даже его дочь. Но дождь об этом не знает и затевает своё упругое фанданго. Он прогоняет с вишни сексуально озабоченных воробьёв и сбивает с алычи сливы. Солнцем налитые плоды падают и разбиваются о жестокую поверхность стола. Из них брызжет сок. Постепенно летнее фанданго превращается в танго осени.
Завтра в школу…


Спасибо Тане Кормилицыной за её «одностишье мадам Вишневской».

    25.07.03 г. Ялта