Memento

Заранее приношу свои извинения тому, чьи фразы и прочие проявления
использованы в данном произведении. Знаю, что он воспримет это со свойственным ему чувством юмора, но на всякий случай делаю попытку заявить, что всё нижесказанное не имеет отношения к реальности и прочее и прочее.


                "Об ответе на любовь, опоздавшем  навсегда".                Журнал Афиша
               

- Доброе утро, Вера. Хорошо спалось?
- Утро…, - жмурясь от солнца...- Вправду, утро. А мне что-то снилось…Так долго и муторно… Кто вы?
- Что ты говоришь, Вера?
- Я говорю: кто вы? -натянула простыню до подбородка - Я вас знаю? Я должна вас знать?


- Вы только, пожалуйста, не плачьте. Я хочу сказать, я же стараюсь. Но не могу. Я не знаю этого места. Вот хоть убейте. А где мой дом?
А какой он?…


- Это ваша свадебная фотография.
- Похожа.
- Кто?
- Я. На себя.
- Это мой сын. Твой муж.
- Красивый. А я его любила?
- Очень.
- А он меня?

- Ну что вы плачете…Я и не знаю толком, что делать, когда люди плачут. А раньше знала? Я была ласковая? А как я вас называла?


"Осмотр произведён 6 февраля, в четверг. У пациентки наблюдается полная потеря памяти. Причины неизвестны. Установить вероятные сроки восстановительного периода на данном этапе представляется невозможным. По просьбе родных переведена на амбулаторное лечение"

                -1-

Ты готова, милая? Андрей сел на полу и поднял на неё глаза. Вера вежливо улыбнулась. Она сидела на диване, сложив руки на коленях, терпеливо и правильно. Она никогда не была такой: ни терпеливой, ни правильной. Андрей помнил об этом, и его это злило.
Она была резкой, прямой, дерзкой и ироничной, жёсткой и обидчивой. Любой, но не такой, как сейчас. Он не мог, не умел рассказать ей, какая она. И сходил с ума от бессилия. От её и от своего.
- Ты не жди, пока я начну, Вер. Ты так не умеешь. Ты смеёшься, забрасываешь вопросами, теребишь…
- Я всегда такая была? Не умела ждать?
Андрей хотел ответить "да", кричать "да", крушить их общий дом и кричать, что хватит заниматься ерундой и трепать друг другу нервы, что ты можешь ни черта не помнить, не помнить меня и всего, что со мной связано, но ты должна была, не могла не остаться собой…
Но однажды она ждала. Он положил голову ей на колени, неумело обхватил её ноги и начал рассказывать.
Ты помнишь,- я говорил, мы вместе учились,- он посмотрел на неё, испугавшись, что, может быть, и это она уже успела забыть. Вера кивнула, не отрывая от него сосредоточенного взгляда. - Ты была…Ты раньше меня поняла…В общем, ты всегда меня любила. Ты часто это говоришь, когда мы ссоримся и вообще…что ты всегда меня любила. А я, ну дурак был, понимаешь, серьёзные отношения - это всё пугает, конечно. Да и в целом, разве поймёшь так вот сначала, что такая любовь не на каждом углу встречается, и как это важно, когда тебя так любят. Я сложно говорю, ты следишь?
- Я слежу,- ответила Вера,- и будто бы в доказательство, как прилежная ученица, повторила: Я тебя любила. А тебе это было неинтересно, пока ты не повзрослел и не испугался, что больше тебя так никогда не полюбят. Комплекс, наверное, какой-то, задумиво проговорила она.
- Шутишь. Ситуация небезнадёжна, как я посмотрю. Всё не так, конечно, примитивно. Мне с тобой было потрясающе интересно, комфортно, хорошо, здорово, понимаешь? Но мне казалось, что не хватает искры какой-то, страсти, что ли. Я тогда не знал, что любовь такая и есть. Вера, ты почему плачешь?
- Я не плачу, мне себя жалко. У меня, наверное, была страсть…
Она аккуратно убрала его руки с колен, подошла к окну и неуклюже, неумело закурила.
Раньше она никогда при нём не плакала. Он не был уверен, что она умела это делать в принципе.
Его жена неумело плакала и неумело курила у окна. Очень красивая и совершенно чужая. Плачущая от жалости к девочке, которая "тебя любила".
 
Они завтракали, когда она спросила. Не так, как обычно, безучастно, а даже как-то весело: Почему у нас нет детей?
Она была заспанная, сонно улыбалась, рассыпала сахар и не собиралась его вытирать.
Андрей засмотрелся на неё. Он хотел её обнять и не мог её обнять. Как будто не было этих бесконечных лет совместной учёбы, когда она прикрывала его от преподавателей и писала за него домашние задания. И ходила с его зачёткой и проставляла ему зачёты, рассказывая, что у него воспаление лёгких, и смешно при этом сплёвывала через плечо, и плевать хотела, что все видят и понимают… А весь его госэкзамен читала ему билеты по мобильному, и не отходила от кабинета даже покурить, и единственная не поздравила его с тройкой, потому что знала, что он достоин большего. И каким-то совершенно непостижимым образом она всё это делала ненавязчиво, и даже с иронией, с шармом. Так, что иногда ему казалось, что всё это затеяно ей просто от безделия.   
Что ты спросила, милая? - Я спросила про детей.
Не успели ещё. Мы с тобой всего год женаты. Но вообще-то планируем троих. Хотя мне поначалу казалось, что норма - это двое.
Она задумалась, подперев рукой подбородок. Потом без обиды, с детским любопытством: А ты хотел?
- Конечно. А ты… хотела?
- Не знаю.

Шёпотом: Андрюш, ну как Вера?
Мама Андрея, Елена Аркадьевна, поставила перед сыном чашку крепкого сладкого чая. Чай был невкусным, как будто впитал в себя эту новую атмосферу холода, болезни, беспокойства, отсутствия Веры.
- Она ничего, мам. Молодец. Ты её знаешь,- Андрей мягко улыбнулся. - Спокойная. Только совсем другая. Даже не знаю толком, в чём…
- Ты ей рассказываешь всё, слушаешь музыку её, стихи её любимые читаешь ей? Она что же так ничего и не помнит? Совсем?
- Пока ничего. Мне даже кажется…ей всё другое нравится. Вещи, которые она сто лет не носила, духи, о которых я и не знал, фильмы, помнишь, она про такие говорила: смотришь два часа, а чем кончилось непонятно. Все ушли в темноту. Сквозь туман проступают титры.
- Андрей, послушай, а у вас…как бы это сказать, ничего ещё не было? Всё таки это такая эмоциональная встряска, может…?
Андрей встал, достал из ящика старые Верины сигареты. Раньше, когда-то давно, ещё до свадьбы она курила крепкие. Потом не курила никаких. Но сигареты всё равно лежали в ящике как напоминание о какой-то прошлой, не совместной ещё, неправильной, должно быть, жизни.  Подумал, надо купить ей других разных, на выбор. Может, теперь ей понравятся другие какие-нибудь…сигареты.
- Нет, мама. Я не могу. Даже поцеловать не могу. Я ей чужой пока, понимаешь…Мама, ты не плачь, она вспомнит. Это же моя Верка.
- Я просто вспомнила, Андрей, просто вспомнила, как она раньше на тебя смотрела. 



                -2-

Андрей и Вера гуляли по Тверской. Вера зачем-то надела весеннюю куртку, несмотря на то, что холод. Куртка Вере очень шла. Они оставили машину у Белорусской и пошли вперёд по улице. Вера с детским любопытством озиралась по сторонам, а когда они переходили дорогу, нерешительно взяла его за руку. Рука была маленькая, с гладкими розовыми ногтями, и тонула в его ладони. Андрею было жаль, что когда они ступили на тротуар, она убрала руку и деловито засунула в карман.
- Андрей, купи, пожалуйста, сигареты.
Он подошёл к ларьку, а она отошла в сторону, и смотрела не на него, отвернувшись, и даже потрогала, кажется, витрину, как бы проверяя, помнят ли пальцы наощупь холод стекла.
Она так и стояла, одна, в чёрной весенней куртке, свитере с большим воротником, хрупкая, маленькая, несмотря на вечные каблуки, уверенная в себе, как будто стоит по какому-то важному делу, как будто ждёт не его.
Андрей купил сигареты, подошёл к ней, осторожно обнял её за плечи, развернул к себе лицом…- Андрей, давай зайдём выпьем кофе. - Конечно, куда ты хочешь? Там дальше…
- Я хочу здесь.
Только не в "Готти". "Готти" было своего рода запретной темой их отношений. Туда не приглашали друзей, там не пили кофе с подругами, не заезжали на романтический чай вне дома.
В "Готти" Андрей ждал на свидание другую девушку, не Веру. Это было задолго до брака и до романтических отношений в принципе. Роман с девушкой длился сколько-то недель. Ни лица её, ни имени Андрей уже не помнил. Страсть отгорела так же быстро, как вспыхнула. Он и о факте романа легко и беспроблемно мог бы забыть, если бы не Вера.
В тот самый день, когда он познакомился с той безымянной девушкой, имя им легион, у них с Верой было назначено то, что она с улыбкой называла деловыми свиданиями. Лёгкий, высокоинтеллектуальный флирт (Вера кокетничать не могла, поскольку не умела казаться слабой), обмен информацией и учебными материалами, потом: Тебя отвезти? - Нет, спасибо, я сама, хочется прогуляться, к тому же мне не домой.
Тот вечер был в целом таким же, как и все остальные. Вот только Андрей, сам не до конца понимая, зачем, рассказывал Вере о девушке. И о том, что она потрясающая. И что он подарил ей цветы. Редкого оранжевого цвета. Вера искренне улыбалась, почти не курила, сидела, сложив перед собой руки, пальцы замочком, и только костяшки пальцев были ну совершенно белые. И когда он сказал, что ему пора, она вдруг суетливо достала сигарету, и закурила, и попросила его подождать, пока она не докурит. Потому что ей важно покурить, а пять минут ничего не решают, и вообще не сложно ведь пять минут посидеть, особенно, теперь, когда у него есть девушка мечты, а счастливые часов не наблюдают, не то, что минут, и всё прочее. Будущая жена, - с напускной горделивостью поправил её Андрей. Вера замолчала, внимательно посмотрела на него, затушила сигарету, улыбнулась, встала и вышла.
И больше никогда его ни о чём не просила.
Он позвонил ей, как только пришёл домой, ещё в куртке, держа в руке ключи от машины. Она не подошла к телефону, но он всё же дозвонился ей на следующий день. Деловые свидания возобновились, и всё, казалось бы, было по-прежнему. Спустя месяц Вера стала первой, кому он сообщил, что с девушкой расстался. За этот месяц о ней не было сказано ни слова, потом тоже.
Тогда Вера была девушкой, к которой он возвращался. Потом она стала девушкой, на которой он остановился. Той, с которой он остался, его женой.
Его Вера. Где-то в подкорке он всегда знал, что останется с ней.
Но в "Готти" они всё равно больше не ходили. Никогда.
До сегодняшнего дня.
Вера села за столик у окна, спиной к двери и улыбнулась Андрею.
- Здесь мило. Мы сюда ходили?
- Пару раз до женитьбы. Ты не помнишь?
- Нет. Здесь произошло что-то запоминающееся? Знаковое?
- Вовсе нет. Ничего такого не было. Кафе как кафе.
- А почему мы не бывали здесь чаще?
- Нам разонравилось.
- Мы были странные. Из непризнанных аристократов?
- Из полупризнанных. Мы просто любили всё новое.
- И пользовались этим как предлогом разлюбить старое?

Она заказала омлет, ананасовый сок, чай и каких-то пирожных:
- Ты смотришь на меня так, как будто обычно я не ем.
- Столько не ешь.
- А ты уверен, что я это я?
Она резала омлет маленькими кусочками, и смотрела в окно, и постукивала каблучком в такт нового хита новой популярной радиостанции. Она не смотрела на него и, судя по всему, не думала о нём. Он решил тоже посмотреть в окно и через несколько минут поймал себя на том, что смотрит на её отражение.

Вера сидела на краешке кровати. На ней почему-то была его полосатая пижама, та которую они купили в Лондоне, в магазине Marks and Spencer: из рукавов и штанин не выглядывали даже кончики пальцев, вообще не было видно Вериного тела, только глаза... Взгляд её был устремлён на их с Андреем фотографии на стене напротив. Фотографии делал друг семьи, профессиональный фотограф. Вера на всех смеялась, смотрела на Андрея, и было видно, какая она красивая, и что у неё веснушки. На одной из фотографий он стоял у неё за спиной, обнимал её за плечи. Вера всё равно каким-то непостижимым образом смотрела на него. Очень похожая на себя. Андрей на этих фотографиях себя не узнавал. И даже спросил об этом как-то у Веры. Я просто знаю, что это ты, - так она тогда ответила.
Знала ли она это сейчас? А если да, то было ли это знание таким же простым и естественным?
На стене были и другие фотографии, непрофессиональные, недавних студенческих лет. Здесь они были всегда в компании, стояли обычно по отдельности, разделённые огромным количеством одногруппников, однокурсников и прочих, сейчас уже смутно знакомых. Вера переводила взгляд с фотографии на фотографию, не задерживаясь ни на одной. Когда Андрей вошёл в комнату, она перевела взгляд на него. Она сидела прямо и смотрела на него до предела внимательно. У неё были потрясающе красивые глаза. Чёрные и глубокие. Когда однажды она спросила, что в ней есть красивого, он совершенно чётко, не задумываясь, ответил: глаза. В ней многое было красиво, но глаза - что-то вроде бесспорной величины.
- Кто это на фоторгафиях?
- Наши друзья. Мы вместе учились. Андрей растерялся: называть ли их всех по именам, рассказывать ли истории, связанные с ними, или для этого ещё рано в их с Верой новой жизни, или это запутает её ещё больше.
- Общие?
- Ну конечно. Твои и мои.
- Странно… Какие же это друзья, если я смотрю на них и ничего не чувствую.
Он обнял её, и притянул к себе, и зарылся лицом в её волосы, чтобы она не догадалась, как ему страшно спросить…
- Но ведь ты и когда меня увидела, ничего не почувствовала? Вопрос или утверждение в конце? А, ладно, уж как получилось
- Нет.
- Что нет? - не успев подумать
- Ты мне понравился.
Андрей засмеялся и посмотрел ей в глаза. А ещё говорят, что в браке теряется новизна, - успел подумать он.

Ткань, Боже мой, сколько здесь ткани, что это, это пуговицы, они разучились расстёгиваться. Он добирался до её тела по запаху, он целовал её, и полосатую пижаму, и воздух, и даже, кажется, эти чёртовы пуговицы. Он был с ней. И не помнил ничего больше. Только бессмысленно и потерянно шептал: "Вера", и задыхался от  того, что переполняло его, и знал, что названия этому никогда не узнает, да и не нужно было. Вера всё время молчала, и только один раз, на выдохе, будто выпуская из себя душу, со вселенской нежностью, как было раньше-всегда, сказала: Андрюша.
Под утро, когда комната уже стала серой, и привычные утренние тени заплясали по стене, пытаясь неуклюже подсунуть руку ей под голову, он сказал громко и отчётливо: Я люблю тебя.
Вера спала на левом боку, отвернувшись к стене, её светлые волосы разметались по подушке, дыхание было ровным и тихим.

                -3-
                До.

Солнечные лучи воровато пробирались сквозь шторы, скользили по постели, забирались в самую сердцевину сна, заставляли морщиться и натягивать на глаза простыню. Простыня отчего-то не натягивалась, лучи множились, Андрей упрямо спал.
Вера стояла в дверях спальни, прислонившись к косяку. Ей не хотелось не будить его, но отрывать от него взгляд. Начать скучать по нему, когда он ещё рядом, но уже не видим. Она подошла к кровати, села на край и протянула руку. Рука легко пробежала по ёжику тёмных волос, коснулась лица, руки, пальцы скользнули в ладонь, переплелись с его пальцами, утонули в них.
Андрюша, вставать пора, - прошептала она ему на ухо. Прядь волос щекотала его щёку, он пробормотал что-то и зарылся в подушку. Вера легко засмеялась, обхватила его руками и, укачивая, словно ребёнка: Вставай, будешь завтракать, и пить чай, и курить сигарету. Будет здорово, вот увидишь, - всё ещё смеясь.
Вера, я сегодня на работу не пойду,- прорычал Верин муж из подушки, отбиваясь свободной рукой от назойливых лучей.
- Хорошо. Я только твой мобильный принесу, чтобы, когда тебе начнут звонить, ты мог подойти к телефону.
- Вера! Спаси меня!
- Не сегодня. Она поцеловала его правый глаз, глаз открылся. Небесно голубой, самый любимый на свете глаз смотрел на неё с нескрываемой мольбой.
- От чьего крика предпочитаешь проснуться: от своего или моего?
- От своего, естественно, - закрывая глаз.
- Хорошо, - через несколько секунд Вера полила Андрея из чайника.
- Вера, ну какого чёрта! Я что не имею права не вставать, когда я не хочу вставать!? Ты же не мой начальник, в конце концов!
Спать уже не хотелось. Андрей всунул ноги в холодные тапочки и отправился в душ.
В душе он пел, а она в это время готовила завтрак. Она любила готовить завтрак под его пение, это было лучше любой радиостанции.
Через полчаса водных процедур он естественно страшно опаздывал. Вера стояла у плиты и наблюдала за этой каждодневной спешкой, - омлет с вилки, бутерброд в руку, заглянуть в холодильник, глоток чая (ну горячий же, пить невозможно! У тебя-то холоднее, наверное, я твой попью), всё, я больше не успеваю, бутерброд завернуть, где ключи от машины, и телефон, и…ну да, кажется, всё.
Потом поцелуй, летящий, куда-то в область между губами и началом щеки (помнится, в юности она всегда обозначала ближе к губам, или к щеке) и ещё один, в висок, уже совсем выходя, и я позвоню.
Потом посмотреть с балкона, как выезжает, и что называется, свобода. Книжки, газеты, уборка, телевизор, приготовить что-нибудь потрясающее к ужину, можно позвать друзей, но это лучше в пятницу, придумать что-нибудь на выходные, запомнить тысячу интересных вещей, которые собираешься ему рассказать, и ждать.
А иногда только ждать. А иногда поехать вместе ужинать и в кино на последний сеанс. Или, не дожидаясь отпуска, ткнуть пальцем в атлас и… Да какая в принципе разница, если теперь всё с ним. С мужем. С Андреем. 
Перебивая друг друга: нас нет дома, по всей видимости. У нас масса интересных занятий. Оставьте своё сообщение после звукового сигнала, пожалуйста! Ну, пожалуйста! Ну, мы ненавидим, когда молча вешают трубку!
- Верка, ты где!?
- Успела! Мыла посуду и между тарелкой и сковородкой услышала тебя. С полученным зарядом энтузиазма сковородка пойдёт на ура! Как работа?
- Встречаемся с продюсерами, потом - монтаж, буду позже, чем обычно. Хочешь - ложись.
- Я дождусь.
- Верка - ты жена декабриста.
- Я - жена телевизионщика. Это менее овеянный легендами, но более героический труд.
- Я тебя целую
- А я тебя люблю.      

                - 4 -

В пятницу пришли друзья. Эту традицию всегда поддерживала Вера. Она покупала продукты и готовила что-нибудь особенное, и даже придумывала, чем заняться, когда приедаются обсуждения творческих успехов и общих знакомых. Она напоминала всем, чтобы были без машин и занимала раскладушку у соседей "на всякий случай". Обсуждала чужие успехи, искренне радовалась за общих знакомых и последней ложилась спать.
Андрей задерживался на работе, приезжал последним, был встречаем хохотом, поцелуями, упрёками в неизменной необязательности, "Верусь, как ты его терпишь!?", уютом своего дома.
В эту пятницу встретиться было идеей Андрея. Весь день он ломал голову над "как сделать просто и не отвратительно", "как сделать что угодно, только быстро", "где можно всё купить, когда ничего не успел сделать" и "как называется то вино, которое Вера всегда покупает".
Получилось неумело. Но неплохо получилось для первого раза.
Друзья ввалились толпой, слегка смущённые болезнью, едва ощутимым, но, как кажется, неотвязным запахом лекарств в доме, и тем, что Вера не встречает их в коридоре, смеясь и целуя каждого в щёку, а сидит в гостиной на диване и не смотрит в их сторону. Впрочем, бутылки были откупорены, и всё пошло по накатанной: успехи, знакомые, "Да ладно дурака валять", "А ты не меняешься".
Вера в разговорах не участвовала, а только молча и пристально наблюдала за каждым. Вика - самая успешная карьера, добытая упорным трудом с начальной школы. Дима - вечный жених Вики, одна из самых успешных карьер. Да с карьерами ни у кого особенных проблем не было. Ещё Лора - первая любовь Андрея, и Оля - самая весёлая, мечтающая не работать, чтобы было время ходить на выставки, пить кофе с подружками "и вообще". И Алексей со Стасом, и их девушки, каждый раз разные и неизменно, как это говорится, - sexy.
Все они дружили с самого первого курса. Кроме Веры, конечно. Вера появилась в их компании уже потом. Даже не так. Они, конечно, общались с Верой, но частью компании она стала уже когда они с Андреем поженились, и начались эти пятничные посиделки. Да, наверное, так.
 К десяти часам вечера ситуация была примерно такова: Андрей включил телевизор в предверии своего эфира, Лора рассказывала, как Андрей, бывало, засиживался у неё до ночи, звонила его бабушка и требовала его домой, а он всё равно никогда не ехал. Оля, Стас и Алексей искали кассету со студенческим Новым Годом на Ольгиной даче. Дима расспрашивал Веру о самочувствии. Начался эфир, все замолчали и развернулись к телевизору, Андрей потребовал рассредоточить внимание, и Вика сказала:
- Ну кто бы мог подумать, Андрюш, что ты способен на серьёзную работу. С твоей-то всем известной ленью и, - улыбнувшись, - способностями  так высоко взлететь. Выпьем за это.
Вера отвернулась от Димы, встретилась глазами с Викой, сидевшей прямо напротив, и, отчеканивая слова, но всё ещё по инерции улыбаясь, ответила:
- Выпьем за то, чтобы мой муж вопреки вашему желанию и дальше так же легко добивался того, чего у вас никогда не будет.      
Она пригубила бокал, поставила его на стол и всё в той же мёртвой тишине: Я пойду спать, Андрей.
А может нам и не надо,- оглянулась на дверь Лора и засмеялась.
Андрей взял со стола залитую вином пачку сигарет и вышел на кухню.  Когда он открыл окно, помещение заполнилось холодом, и казалось, этот холод был живым - дышал, шевелился, шептал.
- Фу, холода напустил, - Вика села за стол, достала сигарету из пачки Андрея. Она с улыбкой смотрела ему в спину. Лора тебя ждёт. О съёмках расспрашивать.
Андрей молчал.
Вика выпустила в потолок дым: Надо же, потеряла память, а всё так же готова за тебя глотку перегрызть. Она всегда была чудная. В смысле, ничего, конечно, девочка, но со сдвигом на твоей почве. Помню, ты ещё в институте как-то при ней какой-то девчонкой восхитился. Знаешь эту историю, нет? Андрей всё так же молчал, и невозможно было понять, слушает он или нет. - Ну, Вера пару отсидела нормально, виду не подала, а потом мы в курилку поднимаемся…Вика долго и со смаком затянулась,- а она плачет. Знаешь, так сидит молча, и слёзы по лицу текут. Ну, мы ей говорим: чего ты, мол, по нему убиваешься. Ничего в нём нет выше среднестатистического, ты уж извини, Андрюш. Да и он тебя не любит. Что это, спрашивается, за любовь такая. Бесполезная, что ли. Тут Вика снова затянулась и требовательно посмотрела в спину Андрея. А она, я на всю жизнь запомнила, знаешь, спокойно так слёзы вытерла и говорит: А вам и не снилась такая любовь.
Вот такая история. Вика задумчиво поводила красным блестящим ноготком по столу.
Я всё думаю: может, и не зря мы тогда против были. Не твой это тип. И вообще…
А вообще, - сказал Андрей, душевно подходя Вике и закуривая от её сигареты, - ты сейчас пойдёшь вон. И всех остальных заберёшь с собой. И вы это сделаете тихо и культурно, потому что у меня жена спит.
Он не слышал, как захлопнулась дверь, а может, и вовсе не стал этого дожидаться. Он вошёл в спальню, лёг на кровать рядом с Верой и подсунул ей под руку плюшевого медведя. А потом обнял её и долго шептал: "маленькая моя". Пока не уснул.   
         
                - 5 -
                До.

Солнце заливало светом кафе, и Олегу нестерпимо хотелось надеть тёмные очки. Он давно бы уже это сделал ещё и потому, что тогда можно было бы придать лицу и позе независимый вид и не думать о том, каким идиотом выглядишь, вот так не отводя взгляд от двери. Единственное, почему он их не надел, да и не наденет, судя по всему, это то, что он прекрасно знал, сколько разных насмешливых слов скажет Вера и об этикете, и о бондовских повадках, и бесполезно думать, о чём ещё. Просто не хочется ввязываться, - сказал он себе.
Он допил кофе и заказал ещё. Может быть, Вера придёт ещё до того, как его принесут.
Получилось не совсем так. Вера пришла одновременно с кофе.
Она влетела в кафе, засовывая что-то на ходу в сумку, разулыбалась, увидев его ещё у дверей, пролетела через кафе, выбрав самую неудачную и длинную из траекторий, звонко чмокнула его в щёку и принялась делать тысячу дел одновременно: выложила всё из сумки: две книжки, леденцы Бон Пари, пудреницу с помадой, ещё одну пудреницу, на которую посмотрела удивлённо, наморщив лоб, бумажник, ворох листов, наконец достала сигареты, зажигалку, побросала всё в сумку, просмотрела меню, сделала заказ, закурила, и только теперь посмотрела на Олега, протянула руку мягко потрепать его по плечу: Привет. Злишься?
- Да нет, - протянул Олег, в очередной раз в своей жизни жалея, что не начал курить тогда, в пятнадцать лет. Теперь было бы, куда деть руки, и не нужно было бы придумывать, что сказать. Был бы вроде как занят вроде как важным делом.
- Извини. Ты же знаешь, я не опаздываю. Опаздываю, но не так, - поправилась она, перехватив его недоумённый взгляд. Нет, ну раньше опаздывала так, а сейчас совсем не опаздываю. Знаешь, кто-то из двоих должен постараться быть обязательным. Иначе безобразие. Вера радостно улыбнулась и сделала огромный глоток кофе. Чёрт, забыла, что горячо. Ты-то как?
Я ничего, - сказал Олег, с каждым её словом вспоминая её всё больше, и, будучи не в силах противостоять этому, захотел вспомнить до конца, перечеркнув за секунду то, как долго и тяжело пытался забыть. А ты как?
- Пытаюсь сделать так, чтобы в сутках было как минимум в два раза больше часов.
- Ты всегда пытаешься,- улыбнулся Олег
- Всегда пытаюсь, но сейчас должна смочь. От шарлотки одно название. Зачем в неё напихали изюм?
- Ты бы и не того напихала
- Да, но зачем? Ой, - спохватившись, как будто забыла о чём-то важном. Я теперь готовить умею. Безумное количество вещей: и супы, и салаты, и мясо, и ещё всякую ерунду.
- А ещё чем занимаешься? - вроде и не хотел спрашивать. Вообще затрагивать эту тему не хотел и даже вроде как надеялся, что и она не затронет, но прорвался этот дурацкий мазохизм.
Вера посмотрела на него быстро, но Олег мазохизма не выдавал, хотя сам уже точно поставил диагноз.
- Знаешь, - расслабилась Вера, перестав скрывать вселенское обволакивающее счастье, которое и скрыть-то было невозможно, разве что не умереть от него, - никогда не думала, что подготовка к одному, пусть самому счастливому в жизни дню, проходит так долго и сложно. Вроде экзамена. Иногда думаешь, прямо сейчас пошёл бы и сдал, а вынужден месяц готовиться, и чем больше готовишься, тем больше боишься, что не сдашь. Наконец в день экзамена просыпаешься, точно зная, что теперь уже не знаешь ничего.    
- И чего ты боишься? Что передумаешь? Олега затягивало это сладко-мучительное нечто. Противостоять этому он не мог, и не хотел и может быть, даже нравился себе таким - циничным слегка, но нашедшим в себе силы остаться другом.
- Да ты чего? - Вера поперхнулась от смеха. Я не к тому. Просто чем дальше, тем больше хочется, чтобы это было…красиво и необычно…и лучше всего на свете. Звучит как романтичная муть, но ты потом поймёшь.
- Как в мультфильме "Русалочка" хочется? Олег разозлился за это её "поймешь". Как будто он не говорил ей тысячу раз, что ему уже ничего не с ней не захочется. Это он зря так, конечно, сказал. Вот и Вера замолчала и отвернулась, пожалев, видно, что согласилась прийти и поверила ему, когда он обиженно заметил, что друзья в отличие от них видятся время от времени. А как он тебе предложение сделал? - спросил Олег, отчасти для того, чтобы разрядить обстановку, отчасти, потому что ему это действительно было интересно.
Вера мягко улыбнулась. Сказал: Давай поженимся? Знаешь, мы сто раз это обсуждали. Даже когда…ну ещё до всего. В шутку. А тут я поняла, что в этот раз всё серьёзно. Обняла его…Вера подняла глаза на Олега и осеклась: в общем, сказала "да". А свадьба через две недели. Придёшь?
То ли не услышав вопроса, а скорее выигрывая время, так как сам для себя ответа ещё не нашёл, Олег вдруг вспомнил: Помнишь, Вер, он тебя считал недостаточно женственной?
- Это было сто лет назад. Показалось, или улыбка на самом деле стала напряжённее. - С тех пор я стала значительно женственнее, и ему всё нравится.
Олег не принял возможность отшутиться: Да не в нём дело! Ты всегда была женственной. Самой женственной из всех, кого я знал!
- Многих ты знал.
   Олег поставил чашку на хрупкое блюдце. Нежно дотронулся до Вериной руки: Он не любит тебя, Вера. Ты не можешь этого не понимать. Он привык, ему удобно. Конечно, удобно, - рассмеялся он от облегчения, приходящего, когда, наконец, разрешил себе всё сказать, смело и задористо глядя в лицо ухмыляющимся последствиям.      
          Вера всё сделала предельно медленно. Так медленно, что он даже не сразу понял, что она уходит. И только уже стоя у двери, обернувшись, и глядя прямо на него, будто выстреливая взглядом, Вера не тихо, не громко сказала:
Просто ты не знаешь, что такое любовь. Ты не очень на это способен, а я тебя никогда (слышишь, - кричали Верины глаза, -никогда!) не любила. Я всегда любила Андрея. И буду любить его всегда. Какой удар для закомплексованного самолюбия!
- Знаешь, Вера, а ты умеешь быть жестокой. Олег летел в пустоту, и глупо было сопротивляться.
- Да, но ты мог об этом так никогда и не узнать.
Дверь за ней закрылась. Оказывается, давно стало пасмурно, и не было уже никакого смысла надевать тёмные очки.