Птицы и тишина

«… когда-нибудь все люди, которые хотят жить, будут на вид… этакими силуэтами, вырезанными из желтой папиросной бумаги,.. и при ходьбе они будут шелестеть»
Франц Кафка
«Описание одной борьбы»



Сочные спелые листья, пропитанные соками и слезами, пропитанные жизнью, томно плыли, колыхаясь на ветру. Их движение было почти незаметно, они были похожи на миллионы зеленых живых лодок, привязанных к маленьким мостикам на пристани протертыми ненадежными канатами. Цвело лето. Плавучий и душный воздух заполнил мои легкие, как вода заполняет легкие утопленника, как слезы застилают глаза. Я сидела на скамейке в сквере и слушала летнее знойное беззвучие. Вокруг меня летали тысячи темных птиц. Они кружили, мелькали перед глазами, вытесняя воздух, они беспорядочно и беззвучно шевелили сильными крыльями. Неба не было видно, только изредка среди перьев и клювов проглядывали то голубые, то угрожающе синие его островки. Времени почти не было, почти так же, как не было звуков, почти так же, как не было меня. И меня не было тоже «почти». Пожалуй, самым резким и самым подвижным в этом застывшем и приевшемся хаосе было тихое и свинцовое «почти».

Листья желтели, теряя силу, обнажая свои отмирающие сосуды, оживляя желтизной черную мелодию птичьих крыльев. Листья опадали. Они покрыли землю тонким шелковым вязким ковром. Птицы теряли перья. Мысли не шевелились, постанывая от предсмертной духоты уходящего лета. Осень ворвалась вихрем, расшевелив пейзаж и встревожив еще сильнее и без того взволнованных птиц. Осень была профессиональной плакальщицей. Как натурально и безутешно она проливала слезы! Она притворно утешала всех несчастных и радовалась вместе со счастливыми, тихонько думая про себя: «Мне бы ваши проблемы…». Осень была искренна и натуральна в своем природном лицемерии. Ей действительно ни до чего и ни до кого не было дела. Но природа щедро платила ей за эти слезы миллионами своих природных жизней, опустошая деревья, убивая зеленую беззвучную музыку, принося осени тысячи тысяч жертв.

В один день птицы начали умирать. Они падали безжизненными перьевыми комками к моим ногам, как и прежде не издавая не звука. Они падали одна за другой, как капли дождя. Небо постепенно становилось все отчетливей: ровная серость сменяла глухой хаотический трепет.

Последняя птица написала в сером небе черный магический знак и села мне на плечо, оцарапав кожу острыми коготками. По моей спине будто стекали ручьи ледяной воды.

- Ну? Какое спокойствие ты любишь больше? Какая тишина тебе по душе? – спросила меня птица.

Я бросила взгляд на свои висящие, как петли виселицы, руки, представила свой давно уже равнодушный взгляд.

- Я не люблю спокойствие! Мне нужна стихия, которая меня проглотит. Мне нужно, чтобы все умирало и заново рождалось светлым и обновленным. Я хочу, чтобы этот процесс был молниеносным, всегда разным, всегда новым. Мне нужны звуки, похожие на звук рвущейся бумаги, на крик ребенка, на пронзительный ураганный визг!

- Что ж.., - сказала птица. – Если ты не любишь то, что видишь, если медлительность и равномерность кажутся тебе похожими на мертвую собаку, изъеденную червями… Ты просто не знаешь, ЧЕГО ты хочешь, НА ЧТО обрекаешь себя…

Я промолчала. Я ничего больше не хотела слушать. Я устала от пустых шорохов и бесцветных бликов.

Птица встрепенулась, облетела мое лицо и резким точным движением выклевала мои глаза. Своим мощным клювом она искромсала мое тело, отрывая от меня целые куски мяса, выдалбливая из скелета костную ткань.

… единственное, чего не было в этой боли, - это тишина…

А потом, напоследок, перед тем, как умереть, птица тихо шепнула:
«Но ты все равно останешься с тем, что у тебя есть, и с тем, чего у тебя теперь нет».