научился видеть...

- …отчего печален, спрашиваешь? Понимаешь, Палыч, сегодня я понял.  Сегодня я увидел. Не случайно, как это было раньше, а осознанно.
- Да ладно гнать-то, Саш!
- Нет. Так вот, днём, когда я переезжал с объекта на объект, в метро напротив меня  сидела девушка, ей было лет двадцать, не больше, но пристально вглядываясь в её лицо (хорошо, что она спала, а то бы ещё приняла меня за какого-нибудь маньяка), я видел как она стареет, видел, как изменяется её лицо, я понял, каким оно станет через пять, через двадцать, через пятьдесят лет. Более того, на лице старухи я увидел все морщины и даже шрам. На лице девушки этого шрама не было, не было даже намёка на него, но я узнал, нет, не представил, а именно узнал историю этого шрама. Ей было шестьдесят восемь. Когда она спускалась с лестницы, ноги подвели её, она пошатнулась и упала, разбив лицо об одну из нижних ступенек.  Впрочем, нет, я не правильно рассказываю. Не упала, а упадёт. Потом я увидел, как её подберут, поднимут на ноги, но она откажется стоять, потому что будет бояться упасть ещё раз и присядет на скамейку около подъезда, где и просидит до приезда врача, который промоет ей рану и отвезёт в медицинский центр. Я чуть было не пропустил свою остановку и выбежал на Октябрьской, лишь когда по вагону разнеслось сообщение: «Осторожно, двери закрываются».
Там я провозился часа полтора, но всё-таки настроил сеть. Время позволяло  съездить на третий объект на Выхино.

- Это что же, на другой конец Москвы?

- Да, а  что делать? Работа есть работа. Войдя в вагон на кольцевой, мой взгляд упёрся в молдаванина, приехавшего в Москву на заработки. Он ехал в столицу по приглашению одной строительной фирмы, но когда добрался сюда, оказалось, что фирма развалилась, по крайней мере, ему так сказали. Однако, он всё-таки нашёл себе работу и почти полгода строил под Звенигородом дачу бизнесмену средней руки. Когда здание было почти готово, бизнесмен нашёл повод для скандала, обвинил его в хищении кирпича и выгнал, заплатив вместо обещанного столько, что даже на обратный билет до Кишинёва не хватало. Молдаванин погрустил несколько дней, но вскоре устроился разнорабочим на продуктовый рынок. Он таскал тяжёлые ящики с товаром, убирал мусор после окончания торгового дня, а порой даже заменял продавцов. Платили ему мало, зато предоставили жильё, кроме того периодически за бесценок ему доставались всяческие просроченные, но ещё пригодные к употреблению  продукты. Жить так было можно, однако возвратиться домой хоть с каким-то заработком не представлялось возможным. Сегодня он ехал договариваться, чтобы его взяли на стройку каменщиком. И его взяли. Он проработает три месяца и отошлёт своим родным не такую большую по нашим меркам, но вполне приличную сумму. А ещё через месяц он сорвётся с лесов с высоты четырнадцатого этажа.

-Ну начало, положим, он сам тебе рассказал, но конец?
-Нет, ты всё-таки не понимаешь. Всё это я увидел,  три перегона подряд смотря в лицо молдаванину. Потом перешёл на Таганскую ветку, взгляд мой приковала мамаша с маленьким мальчиком. У него в руках был большой надувной самолёт.
Этот мальчик не сможет закончить двенадцать классов среднего образования, потому что ему будет неинтересно изучать сухую школьную науку. Он предпочтёт учиться жизни самостоятельно, проведёт два месяца в следственном изоляторе, но его оправдают, и украденные деньги помогут ему начать собственное дело – завести собственную торговую точку на Царицынском радиорынке. Когда ему исполнится двадцать, за ним начнёт охотиться военкомат, он даст кому надо взятку и откосит от службы на два месяца. Потом этого «кого надо» посадят, и мальчика всё равно заберут. Отправят в маленькую военную часть, базирующуюся за полярным кругом. Там он прослужит целый год, а потом, умирая от скуки в глуши, сам напишет рапорт с просьбой направить его в одну из горячих точек – в Прибалтику. Его мать, пока он будет служить, разведётся с отцом, пристрастившимся к алкоголю и пропившим половину домашней мебели. А через месяц после развода она получит звезду героя за погибшего сына. Странно, но оставшаяся одна и потерявшая надежду, она будет жить ещё долго. Заведёт себе кошку, потом собаку, будет её выгуливать два раза в день. Устроится работать консьержкой в своём доме, и проработает четверть века. На её похороны соберётся весь подъезд.

На Выхино я колупался часа три. Не столько настраивал железо, сколько объяснял всяким бухгалтершам, как пользоваться системой. Кучу нервов потратил, и, поняв что четвёртый объект уже не осилю, отправился домой.  А Выхино, это хоть и конечная станция, но на ней всё время столько народа, что тому, кто входит в вагон последним, сидячего места уже не достаётся. Короче, я стоял, держась за поручень, а лицом ко мне сидело несколько женщин.

- Ну да, тебе лишь бы на женщин посмотреть…
- Слушай, дай я всё доскажу до конца, а потом ты попытаешься всё сразу откомментировать… Так вот, передо мной сидело несколько женщин. Я сконцентрировал внимание на одной из них. Это была жена одного чиновника, депутата Мосгордумы. Правда, когда она за него выходила, он ещё не был депутатом, но был простым студентом института связи. Два года они жили в общежитии, но потом её распределили на телефонный узел. Там она соблазнила ответственного работника, и тот выделил ей однокомнатную квартиру без очереди. Мужу она не стала рассказывать, как досталась ей квартира, но дала ему понять, что сделала огромное дело для семьи. Отработав ещё полгода, она ушла в декретный отпуск, родила дочь и не стала возвращаться на работу, целиком посвятив себя семье, как она это понимала. Воспитывала дочь и критиковала мужа за его невысокую зарплату, хотя тот, трудясь в НИИ спутниковой связи, приносил домой гораздо больше, чем, скажем, простой машинист метрополитена. С развалом страны НИИ перестали финансировать. Он попросил жену подработать и даже сам подыскал ей несколько возможных вариантов приобретения пусть небольшого, но хоть какого-то дополнительного дохода для семьи, но она, не переставая критиковать мужа за безденежье, не желала никуда устраиваться, говоря, что иначе некому будет заниматься воспитанием дочери, тогда уже ходившей во второй класс.
Хотя школа и была под окном, каждый день она провожала дочь до неё и встречала после уроков, боясь, что с девочкой что-нибудь случится по дороге. По этой же причине она запрещала девочке уходить гулять где-нибудь за пределами своего двора. Уже в третьем классе начались скандальчики, к седьмому классу превратившиеся в скандалы. Муж тем временем устроился работать в районную управу, получая среднюю, но стабильную зарплату, но не очень-то надеясь на повышение.
Когда дочь начала интересоваться мальчиками, она стала строго отслеживать все кандидатуры, поочерёдно отвергая их. Устав от такого прессинга, ещё в десятом классе  дочь начала каждую неделю находить себе нового кавалера, с каждым вторым из них доводя дело до постели. В конце концов, ко второму курсу, ей попался кандидат устроивший обоих. Ему было двадцать, он хорошо выглядел, умело орудовал языком, имел большой чёрный джип и отца с хорошим доходом.  Мужу тоже повезло. На очередных выборах в Мосгордуму партии власти нужен был незапятнанный кандидат, которым было бы легко управлять. Выбор пал на него, реклама сделала своё, и он оказался «у кормушки». Приобрёл трёхкомнатную квартиру в новом районе, обставил её модной мебелью, накупил  много хорошей европейской техники, но жена по-прежнему понукала его низким доходом, всё чаще и чаще ругаясь с ним.
Сейчас она ехала в ресторан на встречу со своими подругами, жёнами других депутатов (общаться со старыми институтскими подругами, одна из которых стала бухгалтершей разоряющейся фирмы, а вторая – продавцом в универмаге она считала ниже своего достоинства). Сейчас, она,  объявляет о помолвке своей дочери и кавалера с джипом. И дочь действительно выйдет за него, и уедет с ним жить в Германию.
Не пройдёт и трёх недель, после отъезда дочери, как мужу-депутату в кабинет его политические оппоненты привезут девочек, которые разденутся перед ним и начнут его обнимать. Это всё снимет скрытая камера, а видеокассету покажут в новостях. По этому поводу она устроит ему очередной скандал. Он наконец-то проявит характер и выгонит её на улицу. Она перед уходом возьмёт с собой пачку денег и, хлопнув дверью, пойдёт звонить дочери, но не найдёт у неё поддержки. Снимет себе номер в гостинице и за три дня растратит все деньги. Попытается вернуться домой, но муж её не пустит, на вопрос: «а куда же мне теперь идти?», ответив: «в ту квартиру, что ты заработала двадцать лет назад». И она действительно пойдёт в ту квартиру. А на следующий день её собьёт автомобиль.

На Полежаевской, как ты понимаешь, я вышел и решил дойти до дома пешком. Мне надо было подышать свежим воздухом и всё осознать – саму эту возможность видеть прошлое и будущее человека, читать по его лицу жизнь как книгу.  Ты, наверное, думаешь, что я печален из-за того, что меня расстроили чужие судьбы. И отчасти ты  прав. Но чужие судьбы – это чужие судьбы, а любая жизнь рано или поздно заканчивается смертью, поэтому жизни других меня не слишком опечалили.
А вот когда я пришёл домой – я посмотрел на себя в зеркало. Увидел своё лицо, своё детство, увидел, качели, в кровь разбивающие мой неудачно подставленный мизинец, гляди, шрам до сих пор остался; я увидел маму, пожар, Наташку, в первый раз прикоснувшуюся ко мне губами, Гарика, с которым мы постоянно курили после школы, Женьку, пытающуюся прикрыть свою наготу рукой, застывшего в дверях отца, знаешь, мне кажется он не столько был шокирован тем, что я уже вырос, сколько был восхищён Женькиной красотой, я увидел море, большой белый корабль и Снежанну, с которой мы объехали всё Черноморское побережье, я увидел шефа, лишающего меня премии, ты не поверишь, я даже увидел тебя, слушающего моё нытьё. Я увидел что завтра встану, как обычно в половину седьмого, протру глаза холодной водой, решу, что можно не бриться,  позавтракаю двумя йогуртами – клубничным и яблочным, одену серые брюки и чёрную рубашку, спущусь на лифте, поругаюсь с кондуктором в троллейбусе, выйду, дойду пешком до Полежаевской, сяду в метро… А вот как я выйду из метро – я не увидел, как ни старался. И дальше – всё в пелене.
Вот я и боюсь, что завтра будет мой последний день, а последнее, что появится перед моим взглядом – будет круглая лампочка на потолке вагона метро.

- Слушай, Саш, ну зачем ты так, может эта пелена значит, что судьба твоя ещё не определена и решится завтра утром?
- Хотелось бы верить, Палыч. Хотелось бы... Но если со мной что случится, ты прочитай вот это – здесь я написал, как можно научиться видеть так же, как научился я –  Александр протянул Палычу дискету – ну ладно, прощай.
- До свидания, Шурик – сказал Палыч закрывающейся двери и… сломал дискету…