Охерень-трава и сапфировое колечко

Афанасий, купец и русский путешественник, возвращался из Индии.
Жёлтой лентой тянулась ногайская степь. Деспотичное азиатское солнце беспредельничало. Горячий воздух волнил линию горизонта, кривлялся шутом, издеваясь над среднерусской ностальгией путешественника:
Чу! Вот девок пёстрый хоровод в цветастых сарафанах стороною пронёсся, иль вдруг подзабытым запахом черёмухи повеяло…   

В бричке, запряжённой малорослым степным лошаком, лежало три мешка: с имбирём, тимьяном и кориандром.
Последний мешок придавливал корзину ручного плетения с крышкой, под которою томилась змеюка длинною, пожалуй, локтей в шесть или даже в семь.
Ещё у Афанасия была чудовная дудка, а в потайном кармане хрустел кисет с охерень-травой, что подарил ему белуджистанский раджа.
Вот приеду на большой рынок в Киев, - вернулся Афанасий к заветным помыслам, - Задудю в дудку - диковинный аспид заворопается и щёки раздует - зеваки собираться начнут…А я тут им и приправы-пряности духмянные представлю - будут хохлы в них сало валять и причмокивать! Только казну под гривны подставляй!

Тут лошак спотыкнулся и отрыгнул комок степной колючки.
- Ыть, ты убогая, не подведи ж ты меня! - в сердцах крикнул Афанасий.
 Лучше б я урблюда взял, - в который раз подумалось купцу, - аль урблюдиху. Ему представилось горделивое животное с красивыми человечьими глазами и  самомнением как у дочки богатого новгородского купца. Помнится, сватался он по отроческой дурости к такой, а отче ейный молвил: "Дщерь моя румяна да сдобна, сладка аки мёд липовый!  Не для того ростил, чтоб всяка навозна муха на неё саживалась. Ишь!"
Вот так и сказал ему, Афанасию тверскому купцу-середнячку.
Афанасий поиграл скулами и нашёл неожиданное удовольствие в том, что представил себе, как он такую урблюдиху поставил б и…

Чтоб отогнать греховные мысли, он достал из другого потайного кармана сапфировое колечко и залюбовался…

Помнится, поставил раджа резные костяные фигурки на клетчатую доску. Толмач на русско-татарском затрындил об игры закономерностях.
Слон, крестьянин, лошадь, падишах, бояре - кажинный ходит в меру природы своей и пожирают друг друга в том же соответствии. Чего тут непонятного?
Афанасий сам фигурки шевелил, а радже два брадатых старца на ухо шептали - он указания мальчику-арапчонку давал, мол, то туда передвинь, а этого съешь. Сам раджа дым из причудливого сосуда глотал, да облачка в сторону Афанасия пыхал. В углу палач маялся (молвили, что игра энта при всяком исходе работой палача заканчивается). Тут Афанасий возьми да и поставь коняку на F5 хитро так, что при любом ответе супротивник к большим убыткам приходит.
- Цугцванг! - всхлипнул один из придворных мудрецов и в отчаянии схватился за седую бороду.
Раджа щёлкнул перстами. Палач оживился.
- Мальчонку токмо не троньте! - взмолился Афанасий.
- Добро! - сказал раджа, а сам показывает: мол, молодому руки только отрубят.
Мы ж не сатрапы! - сказал безногий толмач. 

Раджа ещё раз перстами щёлкает - в залу дивы индийские вбегают. Не вбегают, лебедями плывут. Срамными местами вертют, а животы голыя! У Афанасия ажно голова закружилась. Глаза от греха подальше всё отводит, а сам-то думает:
 - Неужель ихние мужики их, созданья энти хрупкие, тож лапают. Таких тонюсеньких и приголубить-то боязно!
- Не робей россиянин, выбирай ту, что тебе люба - раджа тебя наградить хочет! - молвил толмач.
- Не нужны мне девки твои гаремные, - поклонился Афанасий, а руку правую положил на грудь там, где сердце, - а коль память о себе добрую оставить хочешь, дай мне то, чего на родине моей ещё не видывали! Да, и ещё колечко сапфировое с перста тваво безымянного хочу!   
У самого аж от дерзости своей сердце ёкнуло. Видано ли такое: от щедростей правителя тутошнего отказываться?
Забоялся…  И Анфиску свою сразу вспомнил: брюхатою её он в Твери оставил. Вот она колечку бы обрадовалась! Эх, хорошо б там мальчонка уродился…
Однако ж засмеялся раджа белозубо, стащил кольцо с пальца и швырнул Афанасию под ноги. А казначей мешочек ему протягивает: охерень-трава.

Лошак замычал жалостливо и завалился наперёд, мослатые ноги под себя подмямши.
Беда-то какая! И не одна: у кошёлки плетёной крышка сдвинулась, да и слизнула оттудова чортова гадина. Мигом одним. Как будто б только и ждала!
Кинулся Афанасий лошака водицей отпаивать. Да тот только пеной харкает, да красные глазища за веки заводит.
- Слышь, мужичок, курнём давай - с бедою твоей и полегчает! - супротив Афанасия торчала аки вбитый кол змеюка и, как ему показалось, лыбилась…
-Давай, давай! На то и травка! В дудку её законопать да огнивом подпали.
Подивился Афанасий змеюке говорящей, да и сделал, как велено было. Втянул в себя дым духмяный, ажно в очах потемнело.
- Дай-ка и мне пыхнуть, - змея нетерпеливо стучала хвостом, - ух, знатная трава! - От удовольствия она зацокала длинным языком, - ты лучше, Апанасий, вдуй-ка мне: надысь одурманет покрепше, - змеюка разверзла страшную пасть, - да не через дуду, дурашка, а в себя набери, да мне в уста прямо, в уста!!!
Собрался купец с силами, набрал полную грудь дыма, пригнулся…
Длинный, мокрый язык защекотал нёбо, рот опечатал холодный поцелуй. От ужастей таких затряслась нутрянка вся купеческая, да и рухнул он подле лошака мёртваго. Открыл глаза - девица стоит. Красоты неописанной - глаза зелены, волосы золотые, ножки, грудь точёные и вся -  нагая. В руках шкуру змеиную держит.
- Спасибо тебе, молодец, что от чар злых поцелуем меня избавил.
Сама поклон низкий по русскаму обычаю бьёт. Не гадина я вовсе, а королевна тмутараканская. Заколдовал меня злой чародей - восточный-колдун, в шкуру змеиную облачил, покуда поцелуй да любовь человеческая мне прежний облик не возвернут.
Брала его под руки белые, лобызала в уста сахарные. Разомлел Афанасий от ласк да милостей, закрыл свои очи. Навсегда…

Где-то в Твери, у белого домика с резным, затейливым палисадничком  сидела на крылечке Анфиска. Глядела привычно на восток, качала младенческую люльку. Где-то далеко, там за большими облаками Индия-Страна.
Не по годам рос малой. В отца весь статный уродился. Только вот что-то всплакнулось безо всякой причины. По-бабьи…      

Как и сотни лет назад кланяется ветрам седой ковыль. Вот вслед за блеющим бараньим стадом поскакал усталый киргиз - пасынок суровой степной природы.
Запел киргиз заунывную песню. Песню о тех, кто остался в этих древних, бескрайних просторах. О тех кто, кто не увидел дым родного очага. Смотрит: из-под землицы кость белеет. Соскочил киргиз с коня, дабы честь и память безымянному батыру отдать. Глядь - там же и колечко сапфировое лежит, лучом солнечным играет. Подивился ему киргиз и положил в туесок. Представил себе, как обрадуется колечку его Альнара. Петь-плясать будет…