Как наступает завтра

Аллитерация. Я. Ты? Над макушками пронеслась птица. Птичка-невеличка пронесла своё счастье в клюве. Или горе своё. Не узнать нам. Ни её, ведь вполне может быть, что уже видели её и не раз. Ни её горя-счастья – никогда не догадаться.
Иду. Идём. (Забываю пользоваться множественное число.) Меня за руку держат. Крепко. Идём. Может быть, молча. Может быть, шёпотом. Но всегда мелкими, незатейливыми шагами на встречу с будущим. Сегодня кажется неважно-незатейливо, как будто всё на ладони... как будто. Нахально упираюсь в это слово, пытаясь вытолкнуть его из строки. Остаётся.
Хочется чувствовать в том, кто за руку держит, что-то большее чем спокойствие. Что-то меньшее, чем шум. Хотя слова все ограничивают. То, что нужно... очень нужно, в слова не вместить. Не получается. Да и что это за рукодержание такое? Назойливо-обидное. Кому-то первое... кому-то второе. Поменять местами. ?..  назвать всё одним именем и написать на заборе...

Через какие-то пространства времени... расстояния... реальности... вымышлености, оказываешься вдруг здесь. Ощущаешь себя на месте, чувствуешь себя. А на самом деле-то не ты всё это. А как? Как же так получается? Чувствуешь. Тянешься рукой на какую-то кнопку нажать... а всё равно не то это.
Выпил много? Курил?.. или может удар, так сказать, солнечный... или дрался с кем-то? Может вообще что-то не помещающееся в голову случилось?
Копаешь память. Роешь. Глубже. Глубже. И понимаешь, что нет в ней порядка. Не было никогда... никогда и не будет. (Не признак ли гениальности этот беспорядок?) Не следил с самого начала за этим, так что ж теперь спохватился. Что ж теперь... как будто бы и поздно уже... а лучше так... всё же, чем может бы и никогда руки бы не дошли. А на самом деле лучше ли? Осознание беды... чем не понимание оной.

Литера. Литера это буква. Если оставаться в пределах один к одному. Устно – звук. После – скопление звуков. Дальше слово.

Сонность разгорячённых, накалённых улиц шепчет прохожим о жарком, невыносимом. Асфальт – символ нашей цивилизации – накалён так, что голой ногой на него не ступишь. А тонкие каблуки в нём вязнут. Проваливаются. Тонут, оставляя неизлечимые, вечно-угадываемые дырочки шрамов. Опытному следопыту будет не сложно отыскать свою длинноногую... чуть не выскользнуло слово – жертву. И я, как опытный нажиматель клавиш, оставляю слово выскользнувшим. Нечаянно.

Комары летят на свет. Мухи на сахар. Человеки - ?

Вчера. Как будто. Возвращаясь вечером после фильма домой, прошла по асфальтированной дороге-аллее. Вечер был, около десяти. А днём, весь день буквально (то бишь буквы все валом пошли), небо корчилось в ожидании дождя, стоило из себя хмурое, но так и не... не пролилось. День до этого тоже было... тошно от жары. Зато вечером... если можно употребить сейчас это зато, ибо всё было незначительно... упало из него пару капель. И эта самая дорожка покрылась липким слоем чего-то непонятного. И только сегодня идя по той же аллее, я поняла... деревья плакали сладким соком, не выдерживая жаркости. Он капал на асфальт. Сладкий сок липовых деревьев. (Ах, как хочется, чтобы это была чья-то цитата). И потому липли подошвы туфлей. Приклеивались к прессованному камню, покрытому чьими-то слезами. 
И не столько к деревьям какие-то сопереживательные чувства проявились... сколько к асфальту. Что ему от того, что они над ним свои соки-слёзы льют? Он не поймёт, не прочувствует. И нет на нём рубашки, что впитала бы эти слёзы. И нет у него рук, чтобы пожалеть... и глаз нет. и ответов.

Как будто важны нам ответы кого-то из-за случайного поворота. Со случайной скамейки в случайном парке. Пусть я даже живу по соседству всё вокруг остаётся случайным. Риск большого города... и мой город ещё провинция. Случайная провинция случайной европы. Слишком много случайных случайностей на квадратный метр.

Выдыхаю словом «ты». Ни к кому не относящееся. Никому не принадлежащее. Куда подевался тот, кто держал за руку?.. приснилось. ??? да скорее всего. Или? Что-то никак не могу решить, где реальность, где ... то – что не-реальность. Какое дать тебе имя, неизвестная противоположность. И есть она. Это точно известно. Ибо на этом – на противоположностях и построен наш мир. иду. (К единственному числу привыкать не надо, оно вечно... рядом.) Лето. Бабочки порхают...

Сегодня в метро я видела мальчика. Маленького... лет пять. У него в руках крепко был зажат сачок. Такой, каким бабочек ловят. Я в детстве о таком часто мечтала. А потом прошло. Не хочется иметь их дома. Тем более в засушенном виде. Сухие они напоминают постоянно о прошлом. Своей незадачливой красотой, посыпанной пыльцой, они напоминают о том, что всё не вечно. Что «красота» только в засушенном виде нам доступна. А нашей не станет никогда. Никогда... повторяюсь. Проскальзывает. Выливается, как вода из сита.
Но мальчику я позавидовала. Ибо есть в нём ещё то, чему он радуется, не осознавая своей погрешности.

Дети не могут быть безгрешны. Я протестую. И не о зачатии речь. Хотя как бы не было прекрасно личико ребёнка, зачатие скрыто от чужих глаз. Умалчивание. Хотя что остаётся от этого обычного образа, когда приближение будущего и пробирочных детей так очевидно. Так обидно. Но не об этом.
Дети не безгрешны, ибо то, что они не ведают своего греха, ещё не спасает их от ответственности. И грех не в том, что мальчик провинится перед богом... в которого он может и не верит... и не поверит, может быть. А в том, что он радуется, когда губит чью-то жизнь, надевая её на иголку. И наш, взрослый грех, что мы разрешаем ему радоваться... радуясь вместе с ним... за него.
А младенцы? Может быть они и чисты – первые часы своей жизни вне утроба. (Если утроба матери его от этого спасает... от мира. От влияния.) А после они уже пропитываются восприятием мира. Сливаются с ним во едино. Деля с нами наши, непознанные грехи. Детский грех в нашем – «взрослом». От этого и страшно. Что навязанность какая-то получается. Необоснованная, вечная. Как пуповина. Вроде бы завязана... а все знают, что на животе как будто шрам.

В Бога я не верю. даже с большой буквы не верю. может быть и устал он... а может быть просто ушёл в отставку. Его дело.
Грех измеряется нами самими.
Становясь то-ли совестью... то-ли забитым сонным кроликом, которого уже не услышать разуму.

На камне кошка лежала. Очевидно беременная, пузатая. Чёрная с коричневым отливом. Ей не понравилось, когда я её пуза коснулась. Она громко мяукнула. Как будто запротестовав, что это её пузо, не лезь, мол. Но гладить себя она давала с удовольствием. Потягивалась, тянулась. Как будто улыбалась. Здесь таких кошек редко встретишь, чтобы гладить себя давали. И на «кс-кс-кс» не отзываются. Одинокий образ кошек-недотрог в Германии. Как и хозяева – вечно сами по себе. И по весне тоже.
Накормить её колбасой.

Дома какая-то сонливость нападает. Книга в руках, кошка рядом. На полу... на паласе солнце. Стакан вина. Красного. Сладкого. Кошка греется на паласовом солнце, выставив живот. Я греюсь написанным в книге (A. Генис – «Билет в Китай»). Кошка похрапывая жуёт свою колбасу. Я, с наслаждением пью поочерёдно вино и уже пьянящие слова. Предложения. Абзацы.

Кто-то мягкий подходит и протягивает мне руку. «Пора» - уж больно киношным голос звучит этот голос. слишком мягко, сонливо, поразительный всё таки голос. я протягиваю свою руку, всё ещё ощущая только мягкость этого некто и ничего больше. Причём ощущая не физически, а трансцедентально. Восторженная. Витаю в облаках. Почти что влюблённость. Нахальная, головокружительная влюблённость без человека, что смог бы воспринять. И нет лица у этой нежно-мягкости. Не было. Глаз... конечно тоже. Руки обращённые ко мне. Сколько их было? одна... две... три? Целеустремленность. Не моя. Чужая, не материальная, а почти экстравагантно-возвышенная. Над землёй. Небом. На восток. Почему?
И... я дала руку. Почувствовала мягкость ещё более затягивающую, чем до этого... мы соприкоснулись. Теперь уже физически ощутив друг друга. Склеились. Что «пора» я тоже вдруг почувствовала. Конечно, это и было тем, что так давно крутилось в мозгу и никак не могло освободиться от других мыслей, под которыми и было спрятано. Пора. Утопаю в мягкости, больше ничего... никого. Ах. Как же моя кошка? Она же беременна. Наклоняюсь к загорающему ковру, тянусь. Ещё чуть-чуть, надо достать. Поднимаю кошку левой рукой, правая уже по локоть в мягкости, нежности... в неописуемости. Левой рукой. Кошка не сопротивляется. Цепляется коготками в кожу. Нежно, чтобы удержаться. Ей тоже хочется со мной в мягкость. Только поудобней устраивается она на моей руке, как-то странно выставляя живот в бок. Ах да... она беременна. От неё тепло и спокойствие. Теперь всё на месте. Правая моя сторона тела уже утонула... и я одним левым глазом смотрю, как же хорошо там моей правой стороне. Меня, как будто, две становится. Две. Одна половина наблюдает за другой. А потом правая сторона наблюдает за левой... и всё моё целое вдруг понимает, что кошки у меня ещё не было... что это не моя. Чужая... чья-то. Но уже «пора» проглатывает меня целиком. Вместе с не моей кошкой.

Открываю заспанные. Глазищи. На улице следующий обжигающий день. наступило завтра. Почти растоптало зазвеневшим будильником.
Кофе. Шкаф. И может быть булка с маслом.