Подарок

— Катька, ты опять мою блузку надела!
Серые глаза угловатой четырнадцатилетней Лизы смотрят на сестру, а прямой носик, кажется, еще больше заостряется от возмущения.
Катя сосредоточенно, не обращая внимания на близняшку, сооружает перед зеркалом «непослушную» прядку. Лиза трясет каштановыми волосами и ждет ответа. Не дождавшись, тараторит:
— Ну, Катька! Я тоже гулять хочу!
— Иди. Кто тебя держит? — снисходит, наконец, сестра.
— Сама мою блузку надела, и сама же...
— Надень мою!
— Чтобы меня с тобой спутали? Никогда!
— Ну и дура! — бросает Катька. Она уже покончила с прической и теперь подводит губы.
Собственно, последнюю фразу Лиза не должна была произносить. Катька фыркнула не зря. Фокусы с переодеванием случались и раньше. Правда, нечасто. А начались они, кажется, еще в детсадовском возрасте, когда вечно спешащий куда-то отец однажды перепутал дочерей и одел Катю — Лизой, а Лизу — Катей.
Сестры по жизни обречены были носить одинаковое, отличаясь лишь мелкими деталями. Шапочками. Рубашками. Катька цепляла мальчишек своим значком с расшеперившейся черной кошкой и надписью: «Не подходите близко!». Лизе такой значок был не нужен. В конце концов, она не возражала против одинаковости одежды — это уравняло бы ее с Катькой. Но сестра и тут оказалась первой, вытребовав себе право выбирать. И вот уже года два она была «законодательницей мод» —выбирала одежду. Обувь. И прическу. Лиза вынуждена была мириться с длинными волосами, которые до невозможности тяжело отмываются и приглаживаются! И каждое утро, расчесывая непослушные локоны, она тихо плакала от бессилия и злости на Катьку. Почему Лиза должна страдать только из-за того, что Катьке нравятся рассыпающиеся по плечам каштановые волосы? Но возмущаться не имело смысла — сестрица побеждала всегда. Единственное, что Лиза отвоевала — эту несчастную блузку. Самую обыкновенную. Но у сестры такой не было! И вот сейчас Катька посягнула даже на нее — невзрачный символ нелегкой Лизиной победы.
— Отдай блузку!
Катька, все так же стоя перед зеркалом, показала длинный язык. Лиза отвернулась. Дернулась губка. Правда, если честно, Катька ни при чем. Блузка — лишь повод.
Лиза с Катькой ругались по двадцать раз на дню. Из-за игрушек. Из-за одежды. Из-за того, кому выносить мусор или мыть посуду. Из-за того, какой фильм смотреть. Да мало ли еще из-за чего можно поссориться! Сестры ссорились сколько себя помнили. И даже раньше. Мама говорила, что они изводили ее еще до рождения. Возились и пинались в животе. И с тех пор все никак не могли успокоиться.
Сейчас мамы не было. И папы тоже. Они уехали на двадцатилетие своей институтской группы. И потому Катя с Лизой изводили только друг друга. Когда родители собирались уезжать, сестры клятвенно пообещали не ссориться. И, похоже, сами в это поверили. На полчаса. Но Катю все равно оставили за старшую. Хотя вполне могли оставить Лизу. Ведь она всего на несколько минуточек младше сестры. Несколько минуточек не считаются!
Под вечер сестры обычно мирились. Ритуал примирения был проработан давно. Укладывались спать молча, не глядя друг на друга. Так же молча кто-нибудь гасил свет. Спустя несколько минут в одном из углов рождался вздох. Потом еще один. И еще. Потом журчал чей-нибудь жалобный голос:
— Мне холодно...
Второй вздох раздавался из противоположного угла и следом звучало привычное:
— Иди, согрею.
Мирились строго по очереди и даже ссорились, если кто-нибудь этот ритуал нарушал. Чаще всего начинала мириться Катя. Она появилась на свет первой и тут же требовательно, не думая о еще не родившейся Лизе, заорала. С тех пор Катька не считалась ни с кем. Тем более с Лизой. Катька вообще была первой. Хоть на несколько минуточек, но первой. Она раньше сестры пошла. Раньше сказала первое слово. И раньше начала гулять с мальчиками. Еще в тринадцать. Катька вообще с детства вертела ими как хотела. И целыми днями пропадала на улице. А Лиза сидела дома. Читала. А на мальчиков только смотрела. Издали. Сейчас она вздыхала по высокому десятикласснику с темными усами, пробивающимися над пухлой губой. Будь на ее месте Катька, она давно бы узнала его имя. Познакомилась. Гуляла и целовалась напропалую.
И Катька гуляла. И целовалась. А Лиза сидела дома. Мама говорила, что Катька — «властная натура». И еще она говорила: «Бери пример с сестры, ну что ж ты — тихоня тихоней...» Ну вот такая она, Лиза!  Не всем же быть похожими на Катьку!.. К сожалению.
Чувства свои от сестры приходилось скрывать. Потому что года три назад Лиза Катьку оговорила. Со страху. Разбила вазу с вареньем. И показала на сестру.
Катька не отпиралась. Наказание снесла молча. А вечером они помирились. Но Катька вполне могла в отместку за старый Лизкин грех познакомиться с Ним. И увести. Точно так же, как весной отбила Женьку у Аньки Звягинцевой. Та даже хотела за это расцарапать Катьке всю мордашку. Но почему-то не расцарапала.
Мама, конечно, сказала бы, что Лиза на Катьку наговаривает, что сестра на это неспособна, но Лиза-то знала, что Катька может. Что она все может. И потому Лиза вздыхала тайно. Так сильно, что однажды не выучила историю. А историчка ну как чувствовала! Глянула из-под очков. И прямо в сторону парты сестер Снятковых.
— Лизавета, расскажи-ка нам...
Лиза похолодела. Но к доске уже летела Катька.
— ...Молодец, Лизавета! Можешь ведь, если хочешь...
Катька смущенно улыбалась.
— Спасибо, сестренка! — шепнула Лиза, когда Катька приземлилась с ней рядом.
— Старшие должны присматривать за младшими, — отозвалась та.
Младшая стиснула зубы и после звонка опрометью выскочила из класса, чтобы не видеть Катьку. И замерла. Он стоял возле окна с какой-то девчонкой. Страшненькой (ну правда же!). Та смотрела на Него снизу вверх. А Он что-то ей объяснял. Наверное, домашнее задание.
Лиза следила за Ним. А Катька следила за ней. И Лиза видела, что Катька следит. Только Он ничего не замечал. А Лиза видела все. Что Он не матерится. По крайней мере, при девчонках. Спокойно и почти ласково разговаривает даже с этой страшненькой. Одевается с иголочки. Но при этом не задирает нос, как ее любимая сестричка.
— Тебе очень нужен этот усатый таракан? — небрежно спросила Катька, когда они вышли из школы.
— Ты о ком?
— О Генке из десятого «а».
Почудился длинный Катькин язычок. Вот так! Лиза была уверена, что Катька узнает его имя. Но не для нее же она это сделала! Ну не могла она узнать его имя для сестры. Наверняка для себя. Ну, Катька!..
Прошлой весной Лиза попала в больницу. С воспалением легких. Рассердилась за что-то на Катьку и ушла гулять по городу в легкой курточке. Чтобы заболеть. Чтобы доказать Катьке, что хоть на что-то да способна. И добилась.
Катька бегала к ней каждый вечер. Лиза однажды заикнулась о якобы брошенных ради нее Катькой мальчиках, но сестра сказала небрежно:
— Посмотри в окно.
Внизу торчала съежившаяся от холода фигурка.
— Тебе его не жалко? — поинтересовалась Лиза.
— Не он мне нужен, а я ему, — ответила Катя. — Так что пусть подождет.
— А ты смогла бы вот так же, под окном? Ради кого-нибудь? — спросила Лиза.
— Не знаю, — спустя несколько секунд проговорила сестра.
— А я — смогла бы! — убежденно сказала Лиза. — Значит, ты просто никого не любишь!
— Я тебя люблю, — произнесла Катя. — Не веришь?
То же самое говорила мама. Постоянно. «Катя же любит тебя, ну почему вы все время ссоритесь?» «Тогда почему она меня постоянно дразнит?» — резонно спрашивала Лиза. И мама не находила что ответить.
На следующий вечер Катька доказала свою любовь. Она прибежала в больницу с обожаемыми Лизой бананами. С огромной связкой бананов, купленных на собственные деньги. Лиза оценила не бананы. Катькин поступок. Ведь сестра бредила плеером и копила на него уже несколько месяцев. Так что это был абсолютно царский подарок. Но тут же засвербила мысль — Катька может себе позволить, она снова показала свое превосходство. Она опять — первая!
И Лиза «пустила слезу», как говорила мама. А Катька не поняла. Она сидела на Лизиной кровати, гладила спутанные каштановые волосы сестры и смущенно повторяла:
— Ну ладно, Лизка, ну чего ты...

— ...А у лесятого «а» завтра тоже шесть уроков, — пропела, будто невзначай, Катька.
— Ну и что? — спросила Лиза.
— Да так... — уклонилась сестрица.
— Не буду я с тобой учить уроки! — ни с того ни с сего заявила Лиза и, собрав учебники, ушла в комнату родителей.
— Лизка, ты чё? — удивленно спросила Катя.
— Ничего! — раздраженно бросила та, хлопая дверью.
— Дура! — крикнула в ответ Катя.
— Сама такая! — отозвалась сестра.
Лиза сидела перед учебником литературы, обхватив длинными пальцами каштановую голову. Значит, его зовут Гена. Гена его зовут...
Сердце замирало от его спокойного, ровного голоса. Возле Него всегда крутилась малышня. Около злых не крутятся. Лиза это точно знала.
Они с Катькой выходили из школы, когда Лиза увидела Гену. А рядом пищали его «воробышки». Он с добродушной улыбкой о чем-то им рассказывал, а они семенили рядом. И дрались, чтобы оказаться поближе.  Лиза, кажется, и сама была готова драться и отпихивать всех, кто крутится рядом с ее Геной. Даже сестру.
Ну как же с ним познакомиться, как обойти Катьку? Как?! Можно проследить за Геной и узнать, где он живет. Случайно очутиться возле его подъезда. Притвориться Катькой.  И вместе пойти в школу.
Но этот план никуда не годился. Они с сестрой слишком разные. У Лизы глаза просто серые. А у Катьки — с прозеленью. И вообще — разве можно спутать вихрь-Катьку с бризом-Лизой? На это способна лишь рассеянная полуслепая историчка. Сейчас их не путает даже папа. А Гена... Он же такой умный — сразу почувствует обман. Значит, остается одно — самой познакомиться с Ним. И бороться за себя. Против Катьки.

Лиза лежала на спине, глядя в смутно белеющий потолок. И мечтала о Гене. О том, как подойдет она к нему завтра... Нет, завтра нельзя — тринадцатое число. Значит, послезавтра.
Назавтра подворачивается случай. Гена выбегает из класса, на ходу пряча в сумку дневник, но мимо несутся какие-то шестиклашки, чуть не сбивают Его с ног, и дневник летит на пол. Лиза делает шаг вперед — поднять, но не успевает («А Катька бы успела!» — с ревностью думает она). Гена, застегнув сумку, подходит к ней, легонько жмет руку и тихо говорит:
— Привет, Лизок! Я немного опоздаю, жди меня там же.
И исчезает в толпе. Лиза тупо смотрит на то место, где несколько секунд назад стоял Он. И не может сообразить, откуда Гена знает ее имя. Потом думает, что ему его назвала Катька. Но откуда это фамильярное — Лизок? И где «там же» его ждать? И вдруг холодным душем — где-то под сердцем: Он видел в ней Катьку. Выходит, сестрица назвалась ее именем? Зачем? Опять захотела подразнить? Лиза смотрит на свою руку, которую только что пожал Он, и сердце ее начинает биться сильнее.
А после звонка с последнего урока Катька, собирая сумку, как бы невзначай спросила:
— Сестренка, ты ведь сейчас домой?
Лиза подозрительно посмотрела на Катьку. И на всякий случай сказала:
— Не-а.
— А куда? — тоже подозрительно проговорила сестра.
— Я не обязана перед тобой отчитываться!
— А я думала, сумку мою отнесешь... — уже более ласково и даже слегка заискивающе попросила Катька.
— Я тоже иду гулять!— крикнула Лиза. — И целоваться. Вот!
— Дура, — сказала Катька. И для большей ясности покрутила пальцем у виска.

Весь следующий день Катька пыталась заговорить. Лиза молчала. Не выдержала она лишь, когда...
— Катька, ты опять мою блузку надела!
— Какая тебе разница? — бросила Катя, роясь в Лизиной шкатулке. Вытащила нефритовое кольцо, натянула на безымянный палец и покрутила кистью, разглядывая, хорошо ли смотрится.
— Катька, оставь мое колечко!
— Не-а! Мне нужнее. А тебе оно до дня рождения не понадобится.
День рождения... В семье Снятковых он всегда был днем полного примирения. Катька не дразнилась и не подменяла подарки. Лиза не ругалась с сестрой и угощала конфетами из своей коробки. А Катька уступала Лизе. Во всем. Ну, почти во всем. Но впереди — еще две недели ссор.
Когда за сестрой захлопнулась дверь, Лиза бросилась на кровать и проревела часа два. Потом уснула. Проснувшись, не включая свет, села возле окна и с высоты седьмого этажа уставилась на двор. Было очень поздно. Было так поздно, что Лиза даже испугалась за Катьку. Никого не было видно. Может, и в самом деле во дворе никого. Приподъездный фонарь разгонял тьму. Падал снег. Лиза следила за его мокрыми хлопьями. Они ложились и таяли в грязных лужах. И вдруг внизу появились две фигуры. В одной Лиза признала Катьку. А в другой... Ну конечно, ну так она и знала! Рядом с ее любимой сестренкой, держа ее за руку, стоял Гена.

...Две фигурки у подъезда припадают друг к другу. Лиза в отчаянии орет:
— Катька! Ну что ты делаешь, Катька!..
Генка поднимает голову и смотрит наверх, откуда только что спикировал Лизин крик. Катька что-то лихорадочно говорит, отвлекая Генку, потом, приподнявшись на цыпочках, целует в лоб. А потом быстро скрывается в подъезде. Слышится натужный звук лифта.
Зазнобило. Чтобы не видеть сестру, Лиза быстро сбросила халат, юркнула в кровать. Закрылась с головой одеялом и долго дрожала, пытаясь согреться. Прошла вечность, прежде чем в прихожей раздался тихий шорох Катькиной куртки.
— Лизка, ты с ума сошла! Он не должен тебя видеть!
Мучительно рождался страх. Рос. Катька пыталась затолкать его подальше (не дай бог увидит Лиза!), но сестра заметила его отголоски в уголках глаз и сказала торжествующе:
— Не должен?! Значит, он меня увидит! Завтра же!
— Лиза, не делай этого! — извивалась Катька. — Будет только хуже. И тебе, и мне. И ему. Поверь, все будет прикольно!
— Не верю! — отрезала Лиза.
Ритуал примирения впервые был нарушен.

Лиза лежала, уставившись в потолок, и мечтала о послезавтрашней дискотеке. О том, что Гена перепутает ее с Катькой и пригласит танцевать. А уж там она постарается, отвоюет его у Катьки. Отвоюет... И решительная Лиза провалилась в сон.
— На дискотеку ты не пойдешь! — заявила утром Катька. — Прибираться будешь. И есть готовить. Завтра твоя очередь.
Очередь и правда была Лизина. Но Катька могла бы не напоминать! Могла бы и не напоминать... Но она не могла не напомнить. Ей обязательно нужно подразнить сестру. Всегда! А познакомиться с Геной проще всего на дискотеке. Лизе нужно быть там! Но Катька оставлена за старшую. И, значит, качать права бессмысленно. Остается только умолять сестру. Стиснуть зубы и умолять.
— Катя, ну пусти-и! — твердила Лиза. — Ну что тебе стоит за меня подежу-урить? А? Ну, Катя-а! Ну давай сегодня вместе наготовим побольше, а-а? Катька!
Лиза глянула в серо-зеленые глаза сестры. Увидела сузившиеся зрачки и поняла — бесполезно. этот взгляд она знала с детства.
— Нет, сестренка! — сказала Катя. — Ты мне там не нужна. Ты мне только все испортишь.
— Ну Катя, мне нужно с ним познакомиться! — с дрожью в голосе проговорила Лиза.
— Не сможешь, — констатировала сестра. — Даже не пытайся. Хотя Генка — романтик. В самый раз по тебе.
— Катька, оставь Гену! Он — мой!
— Он? Твой? — усмехнулась сестра. — Пока еще нет. Подожди.
В Лизином горле что-то заклокотало, она закрыла рукой рот и бросилась в коридор. Но перед входной дверью, обогнав сестру, встала Катька.
— Лизка, ты никуда не пойдешь! Уже поздно. Иди учи уроки. Я тебя каждый день выручать не буду.
— Значит, тебе можно в два часа ночи возвращаться, а мне — нет?! — взвилась Лиза.
— Чё орешь? — спокойно спросила Катька. — Я старше.
— Ну почему ты с ним гуляешь? Дразнишь меня, да?! — Лизу прорвало. — Ты же знаешь, что я его люблю, знаешь?! Сестра называется!
— Ничего ты не поняла, сестричка! Ты мне еще спасибо скажешь!
— Я? Никогда! И на том свете не дождешься! — бросила Лиза.
...Из Катькиного угла раздался вздох. Потом еще один. И еще. И следом прозвучало жалобное:
— Лиза, мне холодно!..
— А мне — жарко. Даже слишком! — отрезала Лиза. И отвернулась.

Катька уходила каждый вечер. В Лизиной одежде. В Лизиных фенечках. Возвращалась домой заполночь, и они с Геной еще долго стояли возле подъезда. Лиза ревела и от бессилия сжимала кулаки. А Катьке было плевать. Ей всегда было плевать на сестру.
Было больно. Было очень больно. И не столько из-за Гены, сколько из-за сестры. Неразделенную любовь к Нему пережить было бы проще, если б рядом с Геной была не Катька. Лиза же видела, что Гена сестре не нужен. Не ну-жен! Тогда зачем?..

Вот уже несколько дней Катьку провожал какой-то белобрысый парень. И Лиза успокоилась. Воспряла духом. И однажды сестры снова, как неделю назад, лежали, согревая друг друга. И Катька шептала:
— Ну прости меня, Лизка! Ну ты простила? Я тебе такой подарок ко дню рождения готовлю! Ты просто упадешь, когда увидишь. Честное слово! Шикарный подарок. Мне бы такой... Но он — твой, и только твой. Он будет твоим, я тебе обещаю! Ты наденешь свою любимую блузку. Я ее завтра постираю. И колечко свое нефритовое наденешь. Ты будешь самая красивая. Даже красивее меня. И я тебе обещаю — больше никогда не буду брать твои вещи. И с Геной гулять не буду. Честное слово! А сейчас давай спать...
До дня рождения оставался день. Лиза успокоилась, и лишь мысль о том, как же все-таки познакомиться с Геной, свербила и причиняла боль. Пожалуй, выход один — еще раз попросить Катьку. Пожалуй, сегодня — самое время. Они ведь помирились. Лиза уже открыла рот, чтобы... Но тут Катька подошла к Лизиной шкатулке... Достала нефритовое колечко... Потом влезла в Лизины джинсы... Натянула черную Лизину водолазку и поверх нее — джинсовку. «Ты же обещала, Катька!» — хотела сказать Лиза. Но язык вдруг стал огромным и заполнил весь рот.
Катька покрутилась перед зеркалом, пряча под беретик каштановый завиток, потом выпорхнула на лестничную клетку и захлопнула дверь.

Лиза мечется по квартире. Долго. Потом останавливается, точно ее поражает внезапная мысль.
— Да, наверное, это выход... — медленно произносит она.
Идет на кухню, открывает холодильник. Достает начатую бутылку водки, дремавшую там в ожидании, когда кто-нибудь из Снятковых простудится или обморозится. Наливает четверть стакана и, закрыв глаза, выцеживает все до дна.
По телу разливается непривычное тепло. Улетучивается, уходит куда-то страх. Лиза идет к столу, вырывает из тетрадки, которая больше никогда не понадобится, листок и, стараясь писать красиво (а буквы все равно мечутся), выводит: «Мама и папа, простите... Гена, милый, я так и не смогла сказать тебе, что люблю...» Она задумывается, потом резко зачеркивает последнее слово и решительно пишет сверху: «любила тебя... Катька, ты своло...» Не успев дописать, Лиза вымарывает слово, бросает на листок ручку, нетвердой походкой идет на лоджию...
...И переваливается через перила. Вниз. Туда, где обычно прощались Катька с Геной.

Катька опускается на колени и смотрит в безжизненные, широко раскрытые от последнего страха, глаза сестры. Ветер треплет каштановые волосы.
— Дура ты, Лизка! Зачем? — шепчет Катька. — Я тебе обещала шикарный подарок? Обещала? Завтра Генка был бы твоим. Поторопилась ты, Лизка...
Задыхаясь, взбегает на седьмой этаж, чтобы вызвать «скорую» — может, все-таки еще не поздно?
— ...Девочка, не балуйся, — говорят на том конце провода.
— это правда! — в истерике кричит Катька. — Приезжайте, может, еще успеете...
— Адрес! Выезжаем.
Катька падает на стул. Придвигает ближе клетчатый листок. Безмысленно скользит глазами по мечущимся буквам. Взгляд цепляется за последнюю строчку. Катька вертит листок, вглядывается в зачеркнутое сестрой слово, смотрит на просвет, но, так ничего и не разобрав, рвет записку. Выходит на лоджию. Ветер подхватывает надорванные буквы.
Внизу уже суетятся фигурки в белых халатах. Катька видит, как сестру кладут на носилки, укрывают с головой и задвигают в карету «скорой помощи».
— Лиза! — орет Катька, внезапно понимая, что сестру увозят. И не надолго — навсегда! — Лиза-а-а!
Она выскакивает на площадку, жмет на кнопку лифта, стоит несколько секунд (почему он ползет так медленно?..), внезапно срывается и летит вниз по заплеванным ступеням, выскакивает в ночь.
«Скорая», вильнув задом, скрывается за углом.

Дня рождения не было. Была смерть. В их с Лизкой комнате. Гена пришел. Нарядный, точно в день рождения. Костюм-тройка. Галстук-бабочка. И цветы в руках. Катя вытащила из букета одну гвоздичку — для себя. Остальные оставила сестре.
— Прости, Генчик, — сказала она, — но день рождения отменяется. Лиза выбросилась из окна. Я не успела тебя предупредить.
Генка несколько секунд тупо смотрел на Катьку. Потом спросил:
— А разве Лиза — это не ты?
— Я — Катя. А Лизы... больше нет. Она тебя любила. А подойти боялась. Пришлось мне. За нее. А потом она увидела нас вместе. И... Я ей объясняла. Правда!.. Она не поняла.
Катька махнула рукой и отвернулась.
— Значит, это она из-за тебя? — помедлив, спросил Гена.
— Я только хотела сделать ей подарок... — проговорила Катька.
— Подарок — это я?..
Катька не ответила.
— Ты что, не могла нас познакомить?
— Сначала я должна была тебя в нее влюбить, — уверенно произнесла Катька. — Иначе она просто смотрела бы на тебя как на бога. И у вас ничего не получилось бы.
— Зачем ты лезла в чужую судьбу?
— Я любила сестру. Правда...
Генка помолчал. Потом спросил:
— Где ее комната?
— Пойдем.
Катька попыталась взять его за руку. Не вышло. Тогда она пропустила Гену в комнату, проскользнула сама и тихо затворила дверь.
В углу стоял портрет в траурной рамке. Гена вгляделся в темные Лизины глаза и потребовал у Катьки:
— Дай мне ее фотографию!
Он подчеркнул — «ее», будто Катька сейчас могла выдать свою фотографию за Лизину.
— Да вот же! — удивленно произнесла она, кивнув в угол.
— Здесь она неживая. Мне нужна живая!
Катька кинулась к шкафу, рванула ящик на себя и лихорадочно начала вышвыривать на пол альбомы. Когда они закончились, поднялась. Руки безжизненно повисли. Катька смотрела на Генкину спину.
— Уйди, — не оборачиваясь, жестко сцедил он.
— Я же для нее это сделала! И для тебя! Сегодня вы были бы вместе!.. — почти в истерике прокричала Катя.
— Уйди! — презрительно повторил Генка. И добавил тише. — Сволочь ты!..
Катька, наконец, разобрала зачеркнутое Лизой слово. Захотела вздохнуть. Но не смогла. Попыталась собрать в комок волю. Но не нашла. Катьку выдавило в коридор, а из него, едва набросив курточку, она вылетела на улицу.

Катька ни при чем. Она читала официальную бумагу, которую выдали Снятковым в милиции: «...В крови Снятковой Е.И. обнаружен алкоголь. ...Дело закрыть за отсутствием состава преступления.» Значит, она, Катька, оправдана. Она — ни при чем.

Генка вытащил из кармана фотографию. Лиза смотрела с нее обиженным ребенком. Уголки губ опустились, из глаз вот-вот брызнут слезинки. Генка прикоснулся горячими губами к холодным девичьим.
— Прости, Лиза... Я не знал... — тихо произнес он.

29 апреля — 31 июля 2000 г.