История Ханса Кристиана Андерсена, почтового служащего

В Копенгагене моросил дождь. Он шастал по крышам и тротуарам, хлопал редких прохожих по плечу и тут же уносился прочь. Мокрые птицы выглядывали из-под козырьков домов и, надувшись, смотрели в небо, где вместо них летали сизые тучи. Тучи же смотрели свысока с выражением явного превосходства, шурша струями дождя и изредка попыхивая огоньком молнии. Гром гремел, словно…

"Господин Андерсен! Несмотря на Вашу фамилию, Вам следовало бы заняться делом, а не глазеть в окно!" – раздался окрик господина Брумгольда, старшего почтмейстера.

Почтовый служащий Ханс Кристиан Андерсен вздохнул и вновь принялся за работу. Работа его заключалось в том, чтобы проверять, хорошо ли, крепко ли запечатаны конверты, которые отправляются через Датскую Королевскую почту в далекие города. А то ведь как случается, закрыли конверт неплотно, заклеили небрежно, и вот уже порвалось родительское послание, с таким старанием написанное, и почернела дружеская весточка, и намокли нежные строчки признания. Так что Ханс Кристиан мог по совести гордиться собой, ведь дело он выполнял нужное и очень ответственное.

Вот только Ханс Кристиан не очень-то гордился, все казалось ему, что не ради этого он покинул родной городок и отправился в столицу, не ради того, чтобы вставать в полутьме и холоде, застегивать непослушными пальцами тужурку, спешить по мокрым от ночного тумана мостовым на почту, усаживаться за маленькую конторку и весь день напролет заклеивать чужие конверты.

Зато было в должности его и преимущество: письма к Хансу Кристиану доходили намного быстрее. Конечно, ему не с кем было вести обширную переписку. Матушка сама писать не умела, а каждую неделю просить священника записать ее письмо ей не хватало духу – мало ли какие другие дела есть у падре, более важные, чем записывать глупые бредни старой вдовы.

Так что и это преимущество было без толку, и дни проходили за днями, и один дождливый день сменял другой.

Но однажды утром бойкий Клаус, один из почтальонов, собирая в сумку письма, которые он собирался разносить, расхохотался на всю Королевскую почту, круглым, маслянистым смехом: "Глядите-ка! Нашему Хансу Кристиану письмо! Почерк-то дамский, сразу видно – дамский! И надушено, надушено-то как! Эй, Ханс Кристиан!"

Ханс Кристиан недоверчиво взглянул из-за свой конторки: "Мне?"

"Тебе, тебе! Ну, бери быстрее, мне еще почту разносить". - C этими словами Клаус сунул нежно пахнущий конверт в руки Ханса Кристиана, вскинул сумку на плечо и выскочил вон.

Ханс Кристиан поплелся к конторке, разглядывая письмо. Оно не могло быть от матушки, ее письмо он получил позавчера, да и почерк у их городского священника был вовсе не такой. Падре Юлиус писал мелко и твердо, буквы у него выходили квадратные, словно напечатанные в книгах, а имя на конверте летело, будто по ветру, и буквы вытягивались и раздувались словно паруса. "Господину Хансу Кристиану Андерсену в Копенгаген". - Вот что там было написано, и ни буквой больше.

Невнятное, бесподобное, волшебное подозрение захолодило затылок Ханса Кристиана. А что, если… Что, если это та милая девушка, что каждый месяц приносит письма для своей крестной в Оденсе? Она ни разу не подняла глаз на Ханса Кристиана, но он-то видел, он-то помнил и нежный румянец у нее на щеках, и локон, выбившийся однажды, только однажды, из-под скромного белого чепчика. Девушки этой не было прекрасней на целом свете, но Ханс Кристиан даже не знал ее имени.

Безумная надежда наполнила его душу, налила свинцом сердце, и затрясла пальцы. Дрожа, он вскрыл конверт, из которого выпал сложенный вдвое розовый листок и птицей опустился перед его мутным взором.

Весь листок был мелко исписан такими же летящими, наполненными ветром буквами, которые скользили и плыли перед его глазами.

"Здравствуй, мой милый Ханс Кристиан. Как ты поживаешь? Впрочем, не отвечай, знаю, знаю, ты только что приехал из Италии и как обычно жалуешься, что в Копенгагене солнца не дождешься целый месяц, и куда только смотрит Фея хорошей погоды, ведь в Италии солнца более чем предостаточно, хватило бы и на Данию, и еще немного можно было бы собрать про запас в добрые просмоленные бочки и оставить на следующий год. Но, мой дорогой, даже мы, феи, не можем делать все, что вздумаем. Ведь у нас на каждую страну есть точно отмеренный запас и солнца, и дождя – это только ветер может гулять где ему вздумается, попробуй, запри-ка его в кладовку. Он расшибет все дождевые склянки, все радуги перемешает, скрутит все пучки молний, и развязывай их потом полгода.

Вот видишь, на вопросы твои я уже ответила, так что могу переходить прямо к делу. Мы тут недавно с Феей отвратительной погоды пили чай, и она рассказала презабавнейшую историю, вот я и подумала, вдруг она пригодится тебе для следующей сказки.

В общем, история эта про одну бурю, старую и злую, которую уже давно посадили на цепь за северным полюсом, да только как-то она снова умудрилась выбраться. И надо же ей было полететь в один маленький городок, да и перевесить все вывески, представляешь? На театр повесила меню от ресторана, на дом бургомистра прилепила вывеску: "Зоологический сад". Вот потеха-то была, должно быть. А это Фея отвратительной погоды не уследила, ей потом пришлось письменное прошение подавать Господину Главному Ветру, чтобы он ей разрешил послать один из малых ветров вернуть все вывески обратно.
Смешно, правда?
В общем, вот такая история, она у нас уместилась как раз в три чашки чая.
Передавай привет Фее отвратительной погоды, она сейчас трудится у вас в Копенгагене, ну а я поспешу по делам. Пиши,
Твоя,
Фея хорошей погоды".


Еще и еще раз перечитал Ханс Кристиан это письмо. Он сперва понял только, что оно – не от девушки из Оденса, и разочарование заволокло его глаза горькой пленкой, так, что пришлось сморгнуть, и раскрыть глаза пошире, и перечитать, и вновь не понять, кто пишет, и о чем. Только на третий раз Ханс Кристиан понял все слова до одного, но смысл письма снова ускользнул от него, как, бывало, ускользали мелкие рыбешки от его удочки, когда он еще мальчиком ходил на реку, чтобы порадовать матушку за ужином. Взгляд его рассеянно метался по конвертам на конторке, по чернильницам и книгам, и книгам! Ну конечно, ведь это вовсе не ему письмо, как же он мог забыть.

Еще когда Ханс Кристиан поступил на работу на Королевскую почту, остальные служащие, едва заслышав его имя, начинали хихикать, а господин Брумгольд, главный почтмейстер, никогда не упускал случая сказать: "Принимайтесь за работу, господин сказочник", или как-нибудь еще позубоскалить в свое удовольствие. А все потому, что был еще один Ханс Кристиан Андересен, не чета Хансу Кристиану, почтовому служащему. Тот Ханс Кристиан был известным писателем, и был вхож в королевский дворец, и не подозревал о Хансе Кристиане, почтовом служащем, который изо дня в день испытывал насмешки из-за своего, - из-за их, - имени. Писатель Ханс Кристиан сочинял сказки. Но не те сказки, которые в детстве рассказывала Хансу Кристиану, почтовому служащему, матушка. Нет, от этих сказок не хотелось плакать, или прятаться под одеяло, или искать защиты у в материнских объятиях. В этих сказках оживали розовые кусты, и соловьи говорили человеческим голосом, и короли оказывались голыми, не смотря на все старания придворных портных. Ханс Кристиан читал эти сказки при слабом свете свечи, и в его маленькой комнатке становилось не так холодно, и не так пусто.

Вот кому было написано это письмо. Только правду ли говорят эти ветреные буковки, неужели письмо и в самом деле от феи? И говорится в нем о новой сказке. Как же так? Неужели все, что пишет господин Андерсен, на самом деле пишет вовсе не он, а феи? И неужели все это случается на самом деле, и розовые кусты, и соловьи, Оле-Лукойе со своим чудесным зонтиком?

Ханс Кристиан больше не мог усидеть за конторкой. Не обращая внимания на раздающиеся за его спиной крики Главного почтмейстера, он выскочил под струи дождя и что есть силы помчался по улицам Копенгагена, сжимая в руке письмо.

Ханс Кристиан давно уже знал, где находится дом господина Андерсена, на самой красивой улице, самой широкой и чистой. Однажды в воскресенье он брел по ней, просто, чтобы отдохнуть от узкой своей комнатенки, и услышал, как тучный господин, с трудом наклонясь к маленькому сыну, которого держала за ручку бонна, показал толстым пальцев на дом с тремя разноцветными ступенями и назидательно сказал: "А вот здесь, мой дорогой, живет тот господин, чьи сказки тебе читают каждый вечер". Другого мнения и быть не могло - это был дом господина Андерсена. Только его сказки читали в Копенгагене все, от королевской семьи до почтового служащего.


Запыхавшись, подбежал Ханс Кристиан, к дому с тремя разноцветными ступенями и вовремя, потому что из стоящей перед домом кареты как раз вылезал невысокий худенький человек с острым носом и начинающими редеть волосами. Слуги снимали с кареты большие чемоданы и вносили их в дом, а господин остановился у крыльца и с недоумением посмотрел на небо, с которого все также лил дождь.

"Господин Андерсен! Господин Андерсен!" - Закричал Ханс Кристиан, который сразу же понял, кто это. – "Постойте, господин Андерсен! Вам пришло письмо, и его прочитал я, потому что я тоже Ханс Кристиан, и его написала фея, и неужели в Италии правда так много солнца, а феи держат его в кладовках??"

Сказочник быстро взял Ханса Кристиана под руку и, пробормотав: "Не здесь, пойдемте со мной", - повел его по трем разноцветным ступеням вверх, прямо в свой дом на самой красивой улице Копенгагена, и привел его в комнату, где полки были сплошь уставлены книгами, и горел камин, и на полу лежал пушистый ковер.

"Садитесь, дорогой мой, садитесь", - указал сказочник на одно из кресел. – "Как Вы сказали, Вас зовут?"

"Ханс Кристиан Андерсен, господин Андерсен", - выговорил Ханс Кристиан, которому вдруг сделалось жарко-жарко, то ли от камина, то ли оттого, что на ковер с его тужурки и башмаков натекла уже порядочная лужица.

"Вот так встреча", – улыбнулся Андерсен. – "Садитесь же, мой дорогой, сейчас нам с Вами принесут чай. Рассказывайте, что Вас привело ко мне, но только, чур, по порядку, в каждой истории должен быть порядок".

Пока на маленьком столике возле камина, будто из ниоткуда, появлялись одна за другой чашки, сахарницы, конфетницы, блюдечки с мармеладом и блюда со сладкими булочками, Ханс Кристиан, запинаясь, рассказывал все по порядку - про маленький городок свой, и про матушку, и про Королевскую почту, и про господина Брумгольда, и про сказки, и про письмо, и про все свои мысли. Не рассказал он только про девушку из Оденса, будто испугался в последний момент чего-то.

"Господин Андерсен", - сказал он в конце концов. - "Как же так? Выходит, феи могут писать Вам письма? А Вы из этих писем делаете свои сказки?"

"Мой дорогой Ханс Кристиан – можно, я буду Вас так называть, Вы ведь вдвое младше меня, не правда ли?" – Ханс Кристиан-сказочник сложил руки "домиком" и с улыбкой взглянул на Ханса Кристиана-почтового служащего. - "Я же пишу про дриад, и русалок, и Оле-Лукойе, так почему мне не могут писать феи? Если они освоили столько магических рецептов, заклинаний и превращений, научиться азбуке для них – проще простого. И письма у них всегда без единой кляксы, без единой помарки – не те, что мне иногда приходят от людей. И порой, – разумеется, не в каждом письме, на такое не способны даже феи, - они рассказывают мне некоторые истории, по старой дружбе. К сожалению, феи не обладают литературным дарованием, не смотря на то, что имеют множество других замечательных качеств. Я не копирую свои сказки с их писем, если это Вас беспокоит. Намного больше историй нашептывают мне старые штопальные иголки, и подснежники, и солнечные лучи. Между нами говоря, Фея хорошей погоды из числа самых неумелых рассказчиц. Нет-нет, конечно, работу свою она выполняет преотлично – хоть нам в Копенгагене редко выпадает случай убедиться в этом, но вот сказок из ее историй не получится. Говорю Вам это как сказочник".

"Знаете, господин Андерсен. Я тоже хотел бы писать сказки". – Выдохнул Ханс Кристиан и понял, что вот они, именно те слова, которые вот уже который месяц ютились где-то на задворках его головы, у самого затылка, и никак не могли пробиться вперед, ко рту, им мешали другие мысли, о том, сколько дней еще осталось до получения жалованья, и что нужно купить свечей, и немного дешевого вина. Кажется, более важные мысли, а все же, когда пробилась-таки та, с задворков, оказалось, что важней-то ее и нет.

"Ну, дорогой мой, ведь письма читают все, а сказки… Сказки читает очень мало людей. Вот Вы подумайте, чтобы прочесть сказку, нужно отправиться в магазин и выбрать ту, что Вам по душе, а не каждый и выберет сразу, постоит-постоит да и уйдет ни с чем, потому что сказка, она как рубашка, должна быть по размеру душе человеческой, в ней дышаться должно свободно и на подвиги тянуть. Иной раз вроде подходит, как влитая сидит, а пройдет пару дней и что-то не так на душе, не по нраву сказка, натирает, и раздражение по душе идет. Редко, очень редко человеку больше пары сказок впору.

А письмо – оно как заказанный у портного костюм. Специально на Вас шилось, все шовчики, все складочки, все пуговки только для вас делались, и подбирались с любовью, и обрабатывались тщательно, и за пять лет не порвутся, не разойдутся, не протрутся.

А Вы, мой дорогой Ханс Кристиан – Вы Хранитель писем, Вы охраняете их от превратностей судьбы, Вы обещаете им мирную дорогу к тем, кто их ждет. Разве Вам этого мало? То, что проходит через Ваши руки, обязательно найдет своего адресата. А вот я, к сожалению, не могу сказать про свои сказки того же». - Сказочник вздохнул, но тут же снова улыбнулся. – «Знаете, что? Вы ведь служите на почте? Значит, изучили письмоводительское дело как свои пять пальцев, так? А мне как раз нужен кто-то, кто управлялся бы с моей корреспонденцией и не очень распускал язык насчет некоторых моих адресатов. А Вы, дорогой мой Ханс Кристиан, как я уже убедился, отлично умеете держать язык за зубами. Я предлагаю Вам работу, что Вы на это скажете?"

Ханс Кристиан мог только промычать на это нечто утвердительное, потому что наконец-то решился попробовать кусочек сладкой булочки, что так заманчиво высовывалась из блюда.

С тех пор Ханс Кристиан Андерсен занимался корреспонденцией Ханса Кристиана Андерсена, и ни один не мог пожаловаться на другого – потому что получилось, что жаловаться им пришлось бы на самих себя.