Душа на поддержанье - глава 3

ДУША НА ПОДДЕРЖАНЬЕ

Глава 3


Все тянется к асфальту – веки, руки, уголки губ. Нижняя челюсть словно намагничена... Глаза упираются в тяжелые железные люки мостовой. От чужих, скверно стучащих шагов ресницы вздрагивают вместе с сизой зыбью луж. Печален город-мышь, промозглый и зябкий, в одно из тех ненавистных утр, когда небо становится ниже, серее и тяжелее с каждой минутой.
К полудню Игорьку нужно было идти на работу, мыть посуду в кухне-подвале таверны «У Карла», затерявшейся меж двух вымощенных брусчаткой мостов, на самом изгибе Генуэзской набережной.
В редких перерывах, – когда удавалось наконец оторвать глаза и мысли от нескончаемой горы медных и алюминиевых кастрюль, чугунных казанков, сковородок, колючей вереницы вилок и ножей, с тяжелым звоном плескавшихся в огромном, размером с ванную, резервуаре, через край которого то и дело выпрыгивали хлопья грязной, горячей и едко пахнущей пены, – Игорек любил следить за посетителями. Он осторожно, умело сохраняя бесшумность операции, раздвигал мокрой рукой обычно громко хрустящие бамбуковые палочки занавески, отделявшие кухню от залы, где разношерстные посетители столовались, где все они сидели сгорбившись и аппетитно чавкали, обгладывая скользкие от жира куриные ножки, прикладываясь жирными, лоснящимися губами к дешевым бокалам со столь же дешевым кислым красным вином. Он любил смотреть на них. Некоторые невзначай ловили его взгляд, но, почему-то видели в нем упрек и оттого быстро отводили глаза и продолжали разделываться с ароматной, сытной трапезой.
К вечеру Игорек совершенно изнемог. Видимо оттого он изначально и разыграл подобие нервного срыва перед Нечаевым, будто пытался выиграть несколько дополнительных секунд, чтобы сбросить усталость и войти в новую роль. И Нечаев про себя отмечал, что местами Игорьку его импровизация удавалась весьма и весьма прилично.
– Я не помню, как и до дома-то добрался! Трамвай-то, конечно, не ходил уже. Я, знаете, сымаю на вокзальной площади комнатку – раковина на этаже, туалет во дворе, ну, вобщем, сами знаете... есть, конечно, свой матрас. Письма, вот, не всегда доходят...
Игорек легко набрасывал на лицо выражение точно соответствовавшее тому образу, который по его мнению должен был возникнуть у слушателя. И не будь Нечаев Нечаевым, он бы запросто попался в ловко разбрасываемые сети. Игорек запинался и морщил лоб, будто мысли его спутались, подобно елочным гирляндам накануне Рождества, когда их уже нужно развешивать, а развешивающий все затянул, потому что, предвкушая праздник, засмотрелся на торт и на канапе с яркими солнышками красных икринок.
– В коридоре хоть глаза выколи, еле открыл... – продолжал Игорек. – А в комнате тоже выключателя нет, – надо непосредственно лампочку вкручивать.
При слове «непосредственно» Нечаев непроизвольно поднял глаза к потолку, но увидел, разумеется, не лампочку, а беспощадно перечеркивавшие потолок две полосы неоновых ламп. Неоновые лампы Нечаев сам же и заказал двумя неделями ранее, чтобы эффективнее вести дознания. Глаза его при прямом взгляде на агрессивный свет даже не дрогнули – сказывались годы тренировок.
Игорек продолжал:
– Подхожу я к лампочке. Знаете, удобно: когда ничего нет в комнате – ничто не мешает двигаться в темноте.
Нечаев медленно вернул взгляд в прежнюю точку. Игорек тепреь виновато улыбался.
– Чувствую – а лампочка-то горячая! Ну я и испугался. Я же с утра ушел! Напугался, а рукой-то машинально лампочку повернул. Зажегся свет, и... и...
Игорек небрежно провел по давно не стриженным волосам на затылке и, словно подражая Нечаеву, посмотрел на неоновые лампы, а потом медленно вернул взгляд в прежнюю точку. В отличие от него, Нечаев не улыбался.
– И тут уж я смутно помню...
Нечаев никак не реагировал, выжидающе сверлил Игорька взглядом, словно мысленно говорил: «что-то ты, парень, так или иначе должен помнить». Поэтому, наверное, и дрогнули уголки его тонких, плотно сжатых губ, когда Игорек продолжил:
– Помню силуэт в шляпе... черный плащ, вроде?... рядом, совсем рядом. Ровное дыхание. И кто-то повторяет монотонно и сипло так: «Аврора! Аврора! Слышите меня? Прием. Слышите меня? Это не церковь никакая...» – и все. Потом все. Ничего больше.
Игорек тяжело вздохнул.
– Хм, – сказал Нечаев. – Хм...