Muscle museum

«Наращивание мышечной массы – признак мужественности». «Мужественного мужчину любят женщины». Эдвард читал эти объявления и хотел, чтобы его любили женщины. Он мечтал об этом с детства. Ещё когда никто и не помышлял искать у него мужественность. Мог он подойти к стеклу магазина с рекламой красивой женщины и представлять, как она будет любить его, если у него будет мужественность. Эдвард стоял во дворах и на улицах целыми днями и представлял себе это.
Иногда в его представлениях женщина любила его напористо, требовали от него поступков и громких речей. Иногда, например, напротив рекламы нижнего белья, красивые женщины любили Эдварда всем своим телом. Эти женщины увлекали его в постель, и длительное время заставляли или позволяли заниматься с ними сексом.
На некоторых ступенях бытия в мечты юного создания приходила любовь нежных, сентиментальных девушек, которые никогда не были ближе десяти метров от него. Сидя у окна или за любимым делом такие девушки сами мечтали об Эдварде, тихо и беспрекословно подчиняясь своему благоразумию и хорошему воспитанию.
Герой своих многочисленных романов, Эдвард вырос и начал постепенно осуществлять мечту, жившую в его шарообразной голове ещё с мальчишеских лет.
Вывеска, на которую он теперь смотрел, гласила: «Посетите наш тренажерный зал». Так Эдвард и сделал. Целых два года тренажерный зал принимал Эдварда в свои объятия. Бицепсы принимали форму веретена, на которое накручивают все больше нити. Эдвард смотрел в зеркало на свою большую и качественную мышечную массу. Он не видел рядом с собой женщины, которая любила бы его. Рядом с ним были только мужчины с накачанными, отполированными потом телами. И даже эти мужчины питали ко всему только безразличие и расчетливый интерес.
Но ведь женщины, о которых успел помечтать Эдвард, любили его, мускулистого и мужественного. И Эдвард всерьез взялся за дело. Его мышечная масса выросла втрое.
Появились первые ласточки, которые говорили об успешном продвижении к заветной цели. Иногда к супермускулистому боку Эдварда прижималась женщина и оставалась проводить с ним ночь. Как на рекламе нижнего белья, такие женщины любили его всем телом, терлись об него и длительное время позволяли или заставляли заниматься с ними сексом. «Сильнее!», «Выеби меня!», «Давай!» – кричали женщины громко. Эдвард довольный смотрел на женщину и радовался этому, хоть немного осуществленному желанию. По утрам, правда, такие женщины уходили, чтобы никогда не возвращаться к мускулистому Эдварду.
Решение углубить успешное начинание дополнительными усилиями посетило Эдварда. И он посетил лавку с пилюлями и порошками. Силы ожидать такого же медленного успеха, как и раньше, покинули Эдварда. Пилюли и порошки должны были увеличить мышечную массу в тысячу раз быстрее. И он налег на прием препаратов. Прием препаратов увеличил мышечную массу до небывалых размеров. Теперь ещё чаще женщины прижимались к сверхмускулистому боку Эдварда и оставались с ним на ночь. И кричали они гораздо громче.
Но никакой тихой любви на расстоянии десяти метров, никакого требования громких речей и поступков не поступало от них к Эдварду. И он затосковал.
Привычно поглощая пилюли и порошки, Эдвард перестал ходить в тренажерный зал, лишь изредка позволяя себе прогулку. Потеряв даже громко кричащих женщин, он принялся за изучение факторов, влияющих на женскую любовь.
Эдвард перерыл и просмотрел женские журналы, сериалы, видеоклипы и дамские романы. Он обнаружил, что мышечная масса уже не так сильно ценится женщинами, как предполагалось им. Изменив в корне свое представление и отношение к женской любви, Эдвард принимает решение о невозможности больше довольствоваться жизнью в отсутствие любви. Ощущая великую, необоримую тоску по сердцу, проникнутому любовью к нему, Эдварду, последний титаническим усилием воли к претворению мечты в жизнь разрешает сложную дилемму. Теперь наличие большой мышечной массы не будет средством получения этой жизненно важной любви.
Подойдя к высокому дощатому забору с торчащими из него гвоздями, Эдвард сильно потерся о них плечом. Треугольник напряженных мышц, идущих от плеча к шее, остался висеть на ржавых кривых железяках. Теперь появилась возможность свободно поворачивать голову и видеть, какие мышцы ещё стесняют движение, и делают скудной двигательную активность. Вместе с этим пришла способность ножом, зажатым в руке, срезать бугры, долгое время наращиваемые путем тренировок и поглощения пилюль. Эдвард сорвал некогда драгоценные волокна, соскреб остатки излишней уже мясной массы. Боль оживляла в его воображении долго лелеемую надежду и постоянно удаляющуюся возможность обрести женскую любовь. Собрав в полиэтиленовый пакет все куски своего мяса, Эдвард отправился дорабатывать вновь обретенное тело. Тащить мешок было тяжело, за неимением практически никаких мускул, кроме оставшихся невредимыми лицевых, которые теперь работали за все тело, перекашиваясь, напрягаясь и изображая крайнее страдание.
Прибыв домой, Эдвард по памяти о перекормленных любовью мужчинах из сериалов и книг, опрыскался найденным в квартире одеколоном и начал вкусно пахнуть. Хотя плоть его, оголенная и изрезанная, обрушила на сознание поток боли и съежилась в соприкосновении с составляющими парфюмерной жидкости. Желание обрести любовь озверело и приняло безжалостный по отношению к окружающим и Эдварду облик. Под влиянием этой безжалостности, Эдвард пошел прогуляться для поисков любви, но ни с чем вернулся и обессилено уже продолжал злиться. В попытках исчерпать злость были открыты и с треском захлопнуты дверцы шкафов, в которых некогда стояли порошки и пилюли, а теперь были разложены обрывки мышечной массы. Два или три мускула при открытии шкафа летели в лицо, и Эдвард едва успел отирать его.
Вечером организм, лишенный всякой надежды и цели, воспротивился трате сил и Эдвард свалился в глубокий сон посреди гостиной. Организму снились тысячи томов на деревянных полках. Организму было понятно, что написано в этих книгах, в каждой-каждой. Это были дамские романы про любовь и журналы с описанием идеального мужчины. Цвета обложек так пошло блистали розовым, красным, зеленым и подмигивали золотыми буквами, что руки от раздражения схватили одну и сжали ей глотку. Тяжелый том оказался оплетенным в дорогую кожу, золотые буквы благородно темнели во мраке библиотеки, и представляли собой древнюю надпись на абсолютно непонятном языке. И Эдвард знал, что этот язык неизвестен никому, никто не объяснит ему, Эдварду, что написано в книге и даже о чем она.
Ещё не решив, что делать с бесполезной, драгоценной, бесценной непонятной находкой, Эдвард обнаружил, что книга стекла на пол и превратилась в голую женщину. Женщина сидела на полу, раздвинув широко ноги, и смотрела на Эдварда с расстояния десяти метров, тихо и беспрекословно подчиняясь своему благоразумию и хорошему воспитанию. Все книги стекли с полок и смотрели на Эдварда полными любви глазами. А Эдвард проваливался, проваливался куда-то вниз, и проснулся, хотя не хотел. Куски мяса ползли к нему, как черви, извиваясь, мечтая прилипнуть, а Эдвард все не просыпался, хотя очень хотел. Яркое солнце вперило в ободранную тушу свое злое око и жарило изможденную плоть.
- Выеби меня!!! – крикнул солнцу Эдвард от безнадежности и злости обманутого отчаяния.
…
- Может, это и есть любовь? – Сказала ему соседка. – Я уже чувствую её приближение.
- А в чем она выражается? – Ожив слабо и не наверняка, спросил Эдвард.
- Да ни в чем. Во всем. – Ответила соседка.
- Я не понимаю тебя. – Эдвард терял нить, а он не любил терять нить.
- Нет, это не любовь. Отстань от меня. Ты невозможен.
- Так ты сказала, это любовь. Значит, что-то было такое. Что? Красивое тело, читал какие-то книги, слушал музыку, работал по какой-то профессии?
- Да это все неважно. Слушай, отстань ради бога.
- Ну тебе нравится тело?
- Да, нравится.
- А что тебе нравится?
- Все. – Соседка блаженно улыбнулась.
- Ну, какое оно?
- Такое… исстрадавшееся. Немного жира, немного мышц. Тело, как тело.
- А если бы оно было бы другое, ты ведь не любила бы?
- Да любили бы. Да ну тебя! Какое есть, такое люблю, а с другим телом – это игра в параллельные миры… Надоел ты мне.
- Но ведь есть что-то, других ведь ты не любишь.
- Да я бы и другого любила бы, совсем другого, только сейчас - этого.
- Но от чего-то зависит. Ведь так?
- Ну да, от чего-то зависит… Хотя нет, ни фига не зависит. – Соседка блаженно улыбалась и смотрела сквозь Эдварда.
- Это дурдом какой-то… - Злое солнце снова просунуло свои тощие ручонки сквозь прутья оконной решетки и пощекотало шею Эдварда, нарочито задев безмясый болезненный шрам.
- Не какой-то, а вполне определенный. – Соседка встала и наклонилась над ним. – В восемь будет обход, а в семь ужин. Обычно – творожная запеканка.
Не выдержав очередного отсутствия любви на лице ещё одной женщины в своей жизни, Эдвард изо всех отчаянных сил рванулся своей лишенной мускулов тушей, и воткнул голову в живот соседке.
Санитары отволокли ободранного Эдварда в комнату, прикрутили к кровати и воткнули в него лекарства. Лежа в полном одиночестве, Эдвард наблюдал за кусками мяса, что ползли по потолку, и шлепались ему на лицо. И даже не было возможности отереть лицо рукой, потому что руки были плотно прикручены санитарами к кровати.
Утром Эдвард лежал уже на своей кровати, но со скрученными руками. Соседка лежала на соседней койке и ковырялась в носу. Заметив скошенные глаза, она показала Эдварду язык. Эдвард в ответ показал свой.
- Это точно любовь. – Соседка улыбнулась кривой улыбкой. Эдвард в ответ тоже криво улыбнулся.
- Что ты знаешь о любви?!
- Да уж побольше тебя… Ничего не знаю. – Соседка надула щеки и выпучила глаза. Эдвард ответил тем же.
- Того гляди поженимся.