Наш

Наш.

   В нашем подъезде жил маньяк. Невысокий и худенький. Звали его Федор Иванович, он жил на седьмом этаже, рядом с Элеонорой Дмитриевной.
   Федор Иванович работал в НИИ с названием путанным и длинным, из которого мы пом-нили только одно знакомое слово «радиоэлектроника». Он был обладателем кандидатской степе-ни и курировал несколько студентов-дипломников и парочку аспирантов. Иногда студенты при-ходили к нему домой, в такие вечера в его окнах подолгу горел свет, и только поздно ночью вко-нец изможденные юноши покидали жилище Федора Ивановича и отправлялись домой пешком, прижимая к телу тубус и устало волоча ноги.
   Федор Иванович был научным сотрудником старой закалки – из работы идола не сотво-рял, но в институте сидел подолгу и нередко возвращался заполночь. Впрочем, по утрам он вы-ходил из дома поздно, по дороге охотно обмениваясь с нашими бабушками суждениями о погоде, о ценах на телефон и о планах по переустройству района.
   По выходным его нередко можно было застать у подъезда, беседующим с Елизаветой Павловной из сто тринадцатой квартиры. Елизавету Павловну весь подъезд величал Лизаветой, и только Федор Иванович звал ее по имени отчеству. Лизавета страстный садовод, она разбила ма-ленький садик под нашими окнами и коротает свободное время, пестуя многочисленные пестрые цветочки, акации и яблоню. Федор Иванович любил наблюдать за ее работой, а Лизавете нрави-лось слушать его неторопливые рассказы о жизни института с мудреным названием, из которого она знала только одно слово «радиоэлектроника».
   Сергей Васильевич с пятого этажа нередко подсаживался к ним и слушал Федора Ивано-вича с подобострастием, перетекающим в благолепие. Всю жизнь он проработал трактористом в далеком колхозе под Саратовом, и только на старости лет переехал к детям в город. По все види-мости, он хочет сохранить в себе как можно больше деревенского, для этого он курит исключи-тельно «Беломор», громко сморкается, а летом расстегивает до пупа рубашку, красуясь большим синим кораблем на груди, сохранившимся со времен службы на флоте. Он питает страстное ува-жение ко всем ученым людям, а уж Федора Ивановича просто обожал и всегда обращался к нему за разъяснением путанных вопросов из различных сфер человеческого знания, как например, «Станут ли троллейбусы на газу ездить, а то в газетах писали» или «Если на Илью-пророка дож-дичек прошел, то орехи будут или нет». Федор Иванович отвечал неторопливо и обстоятельно, чем приводил собеседника в совершеннейший экстаз.
   Наши бабушки, Пелагия Ильинишна, Марья Кузьминична и Элеонора Дмитриевна пер-выми замечали перемену, происходившую с Федором Ивановичем примерно раз в полтора меся-ца. Он начинал выходить из дома рано, вид у него становился болезненный, под глазами появля-лись синяки, а сами глаза проваливались куда-то внутрь и смотрели оттуда пугливо и остервене-ло. В такие дни Федор Иванович торопливо бежал к остановке, иногда даже забывая поздоро-ваться. Бабушки все понимали и не сердились.
   Федор Иванович становился нервным, что впрочем, никак не отражалось на его тихой, размеренной речи и обыкновенной для него обходительности, просто ключи, которыми он отпи-рал свою квартиру часто выпадали у него из рук и мы все переглядывались, доведись нам слы-шать звон, с которым они падали на кафельный пол лестничной площадки. Ел он в такие перио-ды мало, и бабушки перешептывались и причитали, обсуждая ввалившиеся щеки Федора Ивано-вича.
Обыкновенно это случалось в субботу. Федор Иванович выходил из дома чуть свет, оде-тый в походный костюм, резиновые сапоги, если погода была сырая, или в кедах, когда было солнечно. За спиной у него был рюкзак, из которого торчал большой красный термос. Федор Иванович отправлялся на вокзал.
   На этот день весь подъезд затихал так, что было слышно шипение папиросы Сергея Ва-сильевича с пятого этажа. Лизавета сидела в своем садике, бабушки переглядывались и вздыхали.
   Федор Иванович возвращался поздно вечером, а иногда даже утром в воскресенье, если пропускал последнюю электричку, в такие дни весь подъезд расходился спать в тревожном и смутном настроении. Возвращался он очень усталым, но довольным. На следующий день к нему возвращалось его обычное спокойствие, лицо заливал румянец, взгляд делался ясным и радост-ным.
   - Как дела-то, Федор Иванович? – спрашивали бабушки.
   - Хорошо все, спасибо, - отвечал Федор Иванович.
   - Хорошо, да? Нормально все?
   - Как обычно, без сюрпризов.
   С этого дня весь подъезд смотрел телевизор с необычайным вниманием, особенно бабуш-ки, у которых была возможность слушать новости в рабочее время. Как правило, в начале недели мелькало сообщение об исчезновении ребенка. Это были мальчики от шести до девяти лет, чаще светловолосые. Тело обычно обнаруживали в конце недели в одном из дальних пригородов, по телевизору звучали обещания приложить все силы к розыскам убийцы, и мы все проводили неде-лю другую в тяжелом ожидании служителей закона.
   Однако Федору Ивановичу никогда не изменяла его аккуратность, а внимание и осторож-ность, выработанные годами научной работы помогали ему предвидеть и обойти все трудности, с которыми была связано его опасное увлечение.   
   Бабушки тщательно следили за новостями и все-гда сообщали нам всем и Федору Ивановичу о ходе следствия. Эта заинтересованность побудила их выписывать множество газет, благодаря чему мы всегда были в курсе всего, что происходило в мире, а в особенности того, что предпринимало государство для борьбы с преступностью. Вре-мени у бабушек много, и они до сих пор читают газеты от корки до корки.
   Жизнь Федора Ивановича стала для нас примером того, что наша собственная жизнь не совсем пуста и не совсем бесцельна, что мы не настолько беспомощны, чтобы наше существова-ние значило не больше, чем существование песчинки на пляже черноморского курорта. Моло-дежь не смотрела на длинноногих стильных красавиц внизу вверх, что было бы логичным, учи-тывая разницу в росте, старики не бубнили проклятия, глядя на набритые потные лица бандитов у летнего кафе, расположенного недалеко от нашего дворика, мы знали, что у нас тоже кое-что есть. У нас есть Федор Иванович, обстоятельный, ученый и мудрый, Федор Иванович, способный в малые секунды убрать в этих лиц фальшивые маски благополучия. Мы смотрели на мир, как на садик Лизаветы из сто тринадцатой квартиры, чистый и ухоженный и, самое главное, наш.
   Сгубила Федора Ивановича его обстоятельность. Он не привык делать что-либо впопыхах, не поразмыслив, не насладившись размеренным темпом работы, структурой метода, атмосферой. Он сбежал от грибников, хотя, судя по всему, они и сами не горели желанием его догнать. Фото-робот появился уже в вечернем выпуске новостей. Прохожие начали оглядываться на Федора Ивановича, а коллеги по институту стали интересоваться, в какие походы он отправляется по вы-ходным. Потом пришла повестка из милиции.
   Мы собрались всем подъездом у Лизаветы, пили чай и грустили. Совершенно очевидно, мы не могли спасти Федора Ивановича от следствия, пришлось искать другие выходы. Денег на хорошего адвоката у нас не было, а Федор Иванович, всю жизнь отдавший науке был попросту неспособен вынести тяготы и неурядицы жизни в камере. Все понимали, что, отдав в лапы зако-на, мы уже никогда его не увидим, да и он будет медленно увядать, пока безысходность и тоска не погубят его окончательно. У нас всех было одна и та же мысль, но озвучить ее смогла только Элеонора Дмитриевна. Все замолчали, а Лизавета пошла заварить еще чаю.
   Сергей Васильевич с пятого этажа робким голосом произнес:
   - Может топориком по темечку, как коровку?
   Бабушки в один голос возразили, что у Федора Ивановича голова золотая, потому что он научный сотрудник. Кто-то предложил бензину поддать и в подвале… Бабушки возразили, что больно. Кто-то вспомнил про обезболивающее.
   Марья Кузьминична и Элеонора Дмитриевна в тот же вечер отоварили свои рецепты на снотворное, по нашим расчетам оказалось вполне достаточно.
   Под утро Лизавета, я и Сергей Васильевич с пятого этажа закопали Федора Ивановича в садике под окнами, а милиции сказали, что не знаем, кто таков и куда ушел.
   Из института с мудреным названием Федора Ивановича уволили тихо и незаметно, чтобы без шумихи. А на следующий день акация в садике Лизаветы завяла.