Полина

- Полина Владимировна! Отпустите меня, пожалуйста, на ночь домой, - Люсин голос прозвучал так искаженно, то старшая медсестра даже оглянулась, чтобы узнать, кто это может обратиться к ней с такой просьбой, - Юрка заболел, температура – сорок! Мне мама только что позвонила, он горит весь.
- Иди, Люсенька, конечно, все будет в порядке.
И в следующую секунду каблуки медсестры простучали на другом конце огромного больничного коридора. И в наступившей тишине пожилая женщина расслышала свою правоту: Люся одна растила сынишку и старалась быть для него и мамой и папой. «Иди, девочка».
Полина Владимировна Ольховская – в больнице старше всех. Ей – за семьдесят, но про эти семьдесят с хвостиком можно узнать только из ее паспорта. Кажется, что она моложе. Ухоженный вид – прическа, маникюр, подкрашенные глаза и губы. Взгляд – трудно сказать, какой, но не взгляд послеперестроечной пенсионерки: в нем ум, мудрость и что-то такое, что Бог дал не всякому. За это некоторые недалекие ее коллеги недолюбливают, называя графиней и еще позаковырестей как-нибудь.
Она одинока, но это не сделало ее эгоисткой или синим чулком. Она словно самодостаточна в своем одиночестве, но не одна. Жизнь ее проходит в больнице, где Полинушка (так ее называют за глаза молодые врачи и медсестры) словно тихий ангел всегда оказывается рядом с тем, кому нужна: больным и своим коллегам. Сорок лет проработала на этом отделении, нет уже ни одного человека, который бы пришел сюда работать раньше нее. Карьерой она так и не занялась, не стала главной медсестрой и когда-то не пошла учиться на врача. И всегда сдержанно говорила : «Я человек на своем месте».
Никогда не поддерживала разговоров на тему испорченной молодежи. Она всегда любовалась молоденькими медсестричками и молодыми врачами, похожими на античных богов, а античные боги называли Полину  Владимировну – ПВО: во-первых, из-за инициалов, а во-вторых, за то, что в любой передряге она заступалась за молодежь. Молодые врачи ее уважали, хотя немного побаивалась. Вид у Полинушки всегда бывал строгий…
Значит, сегодня она будет дежурить за Люсю.. Ну ладно, дай Бог, чтобы у нее Юрочка скорее поправился, а то малыши любят пугать мам температурой. Полина Владимировна поправила стопку историй болезней на столе, пробежала глазами назначения врачей. Услышала смех, доносившийся из ординаторской: тридцатидвухлетний дежурный хирург-красавец, разбивший сердце не одной медсестре своей недавней женитьбой, разговаривал по телефону с молодой женой.
Ночь на первой хирургии обещала быть спокойной… Но тяжелые торопливые шаги вдруг раздались на лестнице, они приближались, и, казалось, задыхались вместе с бегущим. Женщина встала и прошла по направлению к лестничной площадке: она увидела свою соседку по служебной квартире – Елену Петровну. Та бежала, тяжело дыша и держа что-то в руке.
- Леночка, что случилось?
- Полина, (какое-то время она не могла говорить – задыхалась), только что почтальон принес это… В руке у Елены Петровны была какая-то бумага. Понимаешь, Полиночка, (вдох – выдох) почтальон принес… Держи, это вызов на международные телефонные переговоры (вдох-выдох)… со Швейцарией.
Недоумение было таким сильным, что мешало проявиться любопытству. Полина Владимировна взяла бумагу и попыталась прочитать, совершенно забыв, что она не видит без очков.
- Что-то ничего не могу разобрать…, - руки тряслись и выдавали неизвестно откуда взявшееся волнение.
- Так очки одень, горе мое!
- Да…Действительно, вызов на переговоры…

Когда ушла соседка (они жили в маленькой коммунальной квартирке в больничном флигеле, каждая в своей крошечной комнатушке), Полина Владимировна взяла себя в руки и твердо решила, что это какое-то недоразумение. С одной стороны, можно было чисто теоретически предположить, что кто-то из ее эмигрировавших в незапамятные времена аристократических родственников вдруг вспомнил или узнал о ее существовании… Ну не наследство же ей хотят оставить.  Она улыбнулась этому предположению. Но надо работать, на ведь еще собиралась проверить журнал с  отчетом. «Узнаю завтра». И, как умеет только она, до утра ни разу об этом не подумала.



Мужской голос в телефонной трубке… Он говорит медленно и как будто с трудом, слова словно рождаются на свет в тот момент, когда произносятся. Голос …
- Полин… Вы, конечно, можете не вспомнить меня. Это было много лет назад…

Господи, дай сил.. Тысячи иголок, как осы, налетели и разом ужалили сердце, лицо и руки. Нахлынула горячая волна и захлестнула с ног до головы. Последние прожитые пятьдесят лет разбились на тысячи осколков. Герхард? Нет, не может быть, он же не говорил по-русски. «Милая» … да-да только «милая» , она сама его научила произносить это слово. А этот человек говорит даже без акцента, … медленно говорит… «Соберись, Полина», - говорит она себе и не может сшить в единое полотно лоскутки мыслей.
- Я Герхард , помните в Германии, война… Не удивляйтесь и не волнуйтесь. Я не имею права так вас волновать. Я говорю теперь по-русски. Я смог найти вас, мне помогли очень хорошие люди. Я держу билет на самолет. Завтра смог бы быть у вас, если вы позволите… Я очень долго вас искал..
- Я такая старая теперь, Гера, - сказала она по-детски беззащитно и заплакала.
- Мне тоже много лет. Я могу быть у вас завтра вечером? – волнение не давало ему говорить.
- Приезжай, Гера…

Она не помнила, как добралась домой. Легла, встала, накапала непослушной рукой карвалол, выпила и снова легла лицом к стене, стала водить рукой по старенькому ковру. И вдруг осознала, что она никогда и никому не рассказывала этой истории длиною в жизнь…

Война застала ее пятнадцатилетней девочкой в крошечной белорусской деревне. Отец погиб на фронте, мать осталась с детьми.. Пришли немцы, и Полину угнали в Германию, на огромный завод, пронумеровали – отняли имя. Она и сотни других девушек оказались в рабстве, без надежды на возвращение. Житье это она старалась не вспоминать. Однажды она упала в обморок прямо у станка, долго не приходила в себя. Вызвали врача. Пришел молодой, худой и серьезный мужчина. Да какой мужчина! Мальчик совсем. Осмотрел, сказал что-то по-немецки мастеру. Мастер ушел, оставил Полину наедине с врачом.  С трудом возвращаясь в сознание, Полина увидела глаза его и провалилась в них, в   эту мягкую, теплую глубину. Врач не сразу отвел глаза. Сделал ей укол и ушел. Полина пролежала какое-то время в изоляторе, он вернулся и сказал по-немецки: «Сегодня не работайте  больше. Вы слабы. Поняли меня?» Она кивнула, и под его взглядом медленно пошла в барак.
Прошло около месяца, но удивительным образом Полина поняла, что ее жизнь не умерла. Девушка грелась тем мягким  теплым взглядом, а возле барака увидела крошечное березовое деревце и загадала, что будет жить , пока будет жить эта березка. Молодой врач, которого звали Герхард, все чаще проходил мимо,  изредка поднимая на нее глаза, ничего не говорил. Потом, редко, оказываясь рядом с ней старался коснуться ее одежды, ее руки. Пришла любовь. Пришла без объявления, в месте и во времени, не подходящих для этого. Соединила ее с человеком, со страной которого ее страна вела жестокую войну. Но не было сил думать об этом: сердечко билось благодаря  любви. В один зимний день они, смертельно рискуя, познали друг друга. Вряд ли он был более опытным, чем она. Прошлое и будущее отлетели, как ненужные истлевшие лохмотья. Когда он целовал ее, она не закрывала глаз. Тягучая, горячая слюна мешала глотать, и в тот момент, когда они стали единым целым, Полина сказала : «Нас сшили..». Герхард на секунду перестал ее целовать и поднял лицо с изломанными чертами от смеси счастья и страдания от приближающейся беды и, казалось, понял слова, сказанные на неродном, но бесконечно близком языке. За горизонтами всеми орудиями оглушительно выла война, но близость смерти   освобождала из каменного кокона жизнь. В крошечном изоляторе они лежали на кушетке -  рука об руку, голова к голове, сердце с сердцем. Они проживали каждое мгновение, каждое огненное, бесконечное  мгновение. Герхард повернулся к Полине и медленно произнес: «У нас нет будущего. Но у нас есть будущее, когда-нибудь потом я буду просыпаться каждое утро рядом с тобой». Иголки жалили каждую клеточку ее тела, завтрашний день надвигался, как проклятье, которое непременно должно сбыться. Гера (как она стала его называть) сжал Полинину руку и почувствовал, что пульс крошечным мячиком рвался наружу из ее тонкого, почти прозрачного запястья. Они обнялись: обвили друг друга собой – два врага, двое влюбленных, две сросшиеся жизни…
Об этой связи скоро узнали. Полине почему-то никто не сказал ни слова, а Герхард исчез. Слез  не было, они камнем остались лежать  на сердце. А однажды, пожилой немец-инвалид, работавший мастером, мимоходом тихо сказал Полине: «Твоего Герхарда отправили на передовую»…
Березка уцелела. Пришли советские войска. Полина вернулась домой. Выучилась на медсестру. Через несколько лет вышла замуж за хорошего человека, забеременела, но родить не смогла, случился выкидыш. После этого не смогла больше жить с мужем. Они тихо разошлись и никогда больше не виделись. Полина работала медсестрой, помогая тем, кто в ней нуждался. Любовь ее к Герхарду никуда не ушла, просто свернулась уютным калачиком в сердце и жила там. Жила до этого телефонного звонка.
Настал следующий день. Полина Владимировна убрала комнатку, сходила в магазин, приготовила нехитрую еду, постелила чистую скатерть и села ждать.

Вошел высокий  седой мужчина. Снова тысячи иголок и пульс мячиком из запястья. Не было сказано ни слова. Они обнялись и снова срослись, как когда-то. Стояли обнявшись и сидели обнявшись. Оба не помнили, чтобы говорили, но Полина узнала, что Гера чудом остался жив, попал в Швейцарию, женился на женщине старше его на 5 лет, нелюбимой, но уважаемой и состоятельной. Он работал в клинике, принадлежащей ее отцу, закончил аспирантуру и стал уважаемым профессором. Двое сыновей пошли по отцовским стопам. Но для счастья не хватало худенькой, как березки, Полины. Долго Герхард даже не знал , жива ли она и боялся ее искать, потому что не мог причинить ей вред. Но рана кровоточила. Помогли друзья: через  десятые руки узнали, где она… Только после смерти жены Герхард счел возможным связаться со своей Полин.

- Гера, как ты говоришь по-русски, откуда?
- Я очень любил тебя и не знал, как заглушить боль. Познакомился с русским врачом  - эмигрантом, работавшим в моей клинике, у него жена – швейцарка, он стал учить меня русскому языку. Мы пили водку…редко, и он меня учил. Когда я говорю по-русски, у меня не болит сердце. Моя жена знала обо всем и никогда не попрекала. Она была благородным человеком…  Я знаю, что ты не замужем. Это так? – он не смотрел в глаза, словно боясь услышать опровержение.
- Так. Я не смогла помнить о тебе и жить с другим.
- Моя Полин… , - Герхард не смог договорить, слезы в горле стали преградой для слов.
- А у стариков тоже, оказывается, бывают романы, - попыталась засмеяться Полина Владимировна, но осеклась, потому что слова были не нужны…

Свет долго горел в ее окне и что-то говорил наступившей ночи. Но разве можно узнать, о чем?