Дневник Дианы. Вторая часть

Ничто не вечно в нашем бредовом мире безумной
круговерти и нелепой  погони за счастьем. Мы
поступаем крайне глупо, прося продлить тот или
иной ослепительный миг… Но еще более глупо не
пользоваться этим, пока оно у нас есть.
                F. Sebastien


Чувства, разум, мысли…

Жизнь снова вильнула куда-то в сторону и сделала крутой поворот. Поворот, на котором необходимо было удержаться и не попасть под власть бокового ветра, не испугаться сигналов машин и яркого света фар встречных машин. Удержаться и не вылететь в кювет, иначе – стопор. Стопор надолго, навсегда.

То, что казалось вполне реальным и ощутимым вдруг преобразилось, и приняло другой облик, другой смысл. Вдруг все это стало невесомым и призрачным, тая на свету как утренний туман. Я продолжал твердить себе, что такого быть не может, потому что не может быть никогда. Но услышал голос свыше: «Не верь глазам, не верь чувствам. Сегодня – это одно, завтра – другое. Все, что ты видишь – это не вещи, а только представление о вещах. Ты не можешь знать о том, что есть на самом деле. Может быть, вообще ничего нет. Может, это ты сам все придумал и остановился в неведении о том, что же теперь делать дальше?»

И я пытаюсь преодолеть эту преграду своими силами. Пытаюсь каждую секунду, каждую минуту. Прикладываю все свои чувства, мысли и эмоции, пытаясь быть честным пред самим собой.

Часто чувства становятся над разумом и мешают двигаться дальше. Тогда приходит сильная усталость. Усталость от жизни, от окружающих, от своих мыслей. Они наваливаются и безжалостно бьют, уничтожая, хотя в самый последний момент удается от всего этого избавиться, чтобы в дальнейшем снова накапливать силы, а потом вновь и вновь падать в изнеможении под напором жизни. Раз за разом все вновь возвращается к тому самому моменту, с которого все и начиналось. Аксиома, - доказательство которой не требуется, - всего лишь круговерть, в которой есть начало, но нет окончания, есть причина, но нет следствия. И с каждой секундой она, словно водоворот, кружит все быстрее и быстрее, все сильнее и сильнее.


В песок рассыпались два года. В старых часах не осталось ни крупицы истинности, которая бы не упала на дно. Каждый день ко мне приходили и уходили от меня многие из великих людей. Я беседовал с ними, вел долгие разговоры, приглушая свет, зажигая свечи, и слушая далекую тихую нежную музыку из глубин веков.

Иногда я видел незнакомые лица, но казалось, что уже где-то их встречал – в толпе на улице, в ночных клубах.

Теперь я познал и Баха, и Маркеса, и Кафку. Некоторые из них уходили, так и не переступив порог моего дома, другие становились мне добрыми друзьями, которые учили меня жить и радоваться каждой секунде происходящего. Они наполняли меня своими знаниями и старались сделать так, чтобы и мне было легче учиться, открывая неизведанное, и узнавая все еще непознанные для меня стороны жизни. Они учили доверять, открывая свои тайны, до которых не дотронулась ни одна рука смертного, и уводя в прошлое все мои раздумья так, чтобы мне стало легче.

Все это проплывало мутным туманом мимо меня. Он был таким плотным, что сквозь него на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно, словно кто-то разлил молоко.

Иногда я выходил на крышу своего одинокого дома и смотрел на звезды. Мне казалось, что там, на других планетах, в других мирах, где есть жизнь, все гораздо проще, чем здесь. И так и хотелось взмахнуть крыльями, махнуть на все рукой и, оттолкнувшись, ринуться ввысь, преодолевая пространство и время, чтобы через сотую долю секунды оказаться там, где никто никогда еще не был. Окунуться в янтарные реки, посмотреть на багровые тучи заката, почувствовать на губах прозрачные капли дождя, увидеть и ощутить на вкус чуть солоноватый запах прибоя.

Я строил крышу над собой, ставил стены с большими прозрачными окнами, чтобы ни один враг не подкрался незаметно. Сейчас даже время стало моим самым заклятым врагом. Стрелки часов с грохотом отсчитывали минуты, убегающие прочь.

Этот дом стал моим кровом, который скрывал от гроз и бурь. Они непременно обходили стороной, едва завидев издалека блики заходящего солнца, играющего на безупречно прозрачных стеклах окон.

Стекла стали отражением и моей души. Можно было без особого труда разглядеть то, что скрывалось внутри все эти годы. Иногда, когда я стоял перед зеркалом, меня самого это сильно забавляло.

В какой-то момент я даже научился видеть в этих стеклах, то, что сам хотел, прокручивая жизнь сначала и до конца, а потом в обратном направлении: смешно было видеть как фигурки маленьких человечков двигаются задом наперед.

Я старался сделать так, чтобы меня поняли, распахивая свои окна напоказ всем. Теперь я сам старался научить людей доверять, старался донести до них то, что узнал от своих друзей, открывая тайны бессмертных и разгадывая загадки, которые преподносили они мне долгими вечерами. Но людям не важна была моя душа. Они смотрели в глаза и восторгались: «Какие красивые у тебя глаза! Как у человека с такими глазами может быть такая душа?!»

И они ни на секунду не опускали взгляда ниже моего подбородка, чтобы увидеть то, о чем говорили. Может, они просто боялись? Боялись ошибиться и тем самым поколебать свою веру?

Я часто задавался этим вопросом, но у кого бы не спрашивал из тех, кто появлялся на моем пути, они только замолкали, обходили меня стороной, и удалялись прочь, словно вдруг чего-то испугавшись.

Потом, сколько бы я ни старался, я так и не смог встретить кого-нибудь их них, чтобы опять задать им этот вопрос, считая, что время на обдумывание у них было...


* * *


Было бы слишком неправдоподобным просто все взять и забыть. Самообман на грани самоотречения от себя самого, от своих мыслей и поступков.

Диана дарила незабываемое ощущение жизни. Я наслаждался и не мог мечтать ни о чем другом. Мы были созданы друг для друга как две неразрывные части одного целого.

Мы были. В сердцах нежно храня любовь, в каждый миг нашего существования, безвозмездно передавая ее друг другу.

Я был, я есть, и я остался таким, каким меня сделала она. Я не хотел меняться ни в лучшую, ни в худшую сторону, считая, что венец ее творения нельзя разрушать, чтобы ни произошло. Для меня она была и оставалась ангелом, божьим духом.

Бывало, я вспоминал наши нелепые ссоры из-за пустяков, которые так или иначе постоянно преследовали каждого, в том числе и нас с Дианой. Но мы всегда старались потушить даже самые маленькие искорки, чтобы пожар не разгорелся с новой силой. Однако некоторые искры не потухли со временем, и так и остались тлеть на пепелище. Дым от них поднимался к самым небесам. Как я мог его не заметить? Как слеп я был и как глуп.

И теперь мне казалось в моих самых страшных кошмарах, будто бы я жду приговора некоего, непонятного уму и несуществующего в реальности, суда. Даже во сне я чувствовал себя виноватым во всем, даже в том, что она не смогла сказать и никогда не сказала бы мне. Я признавал свою вину и в том, что не успел ее выслушать. Три громких удара молотком – приговор вынесен, суд удаляется, приговор обжалованию не подлежит.

Я знаю насколько бывает трудно произнести эти слова - в горле стоит комок, и постоянно ловишь себя на мысли, что сейчас выплеснешь все свои чувства горячим фонтаном на поверхность, и  подлые слезы могут выдать в любую секунду. Но очень трудно удержать в себе все это: будто бы стоишь на краю глубокой пропасти, и если сделаешь  шаг, то непременно оступишься, канув в лету. Это ощущение последнего шага неустанно следовало за мной все время - шаг, другой, еще один и далее до бесконечности: возможных вариантов много, правильный - один. И как выбрать его при наличии остальных? Слушать сердце, разум или чувства? Что выбрать, какой дорогой идти вперед? Как узнать, что ждет впереди?

Мои минорные тональности задали тему всей пьесе. Кто-то гадкий и мерзкий копошился в моих мыслях, прогрызал себе дорогу вперед, вглубь, к самому дну лишь для того, чтобы утопить меня в моих же слабостях, которые неожиданно всплыли к свету из мрачной темени.


***

...Иногда в молчании проходили целые дни. Мы не разговаривали не потому что не хотели или ссорились, а просто по той причине, что, казалось, уже все давно сказано и не нужно слов. Пьеса для двух актеров, которые знают свои роли до последней запятой в сценарии, заученные и отточенные.

Мы ловили взгляды друг друга и улыбались. Мы все прекрасно понимали без слов. Стоило ей только протянуть руку, и я понимал, что сейчас она не может обойтись без своей любимой книги или журнала. Как только меня начинало клонить в сон, она замечала это и бросала мне подушку... борьба на подушках.

Но однажды я обратил внимание на то, что она прячет свои глаза. Когда она входила в комнату, у нее всегда находилась причина, чтобы увильнуть от моего взгляда. Сначала я делал вид, что не замечаю этого, но потом не замечать стало невозможно. Живя в любви и согласии слишком трудно не замечать.

В любви? В согласии? – я заметил удивленные лица, шепот волной прокатился по залу.
Почему вы задаете мне эти вопросы? Да, в любви и согласии, в тех нежных чувствах, которые называются этими словами.

Я слишком много пропускал мимо себя, надеясь, что все то, что происходит – это правильно и не следил за тем, что происходило. В какой-то момент я понял, что все же упустил что-то важное - то, что давало нам надежду на эти слова. Но было уже слишком поздно - червячок точил изнутри, прогрызая новую дорогу. Наши души были сплетены, и когда она попыталась освободиться от меня таким нелучшим способом, я просто взял ее за руку, – какая холодная, – и спросил, что бы это все значило?

- Ты знаешь, может быть нам необходимо разобраться в самих себе? Может мы просто устали друг от друга? Нам надо отдохнуть... Все стало слишком сложно в последнее время. – Ее голос дрожал.

- Ты можешь что-то предложить? Что-то конкретное?

- Я думаю, это не очень тебе понравится. – Взгляд голубых глаз был устремлен за мою спину, словно она разговаривала не со мной, а кем-то другим, с воображаемым Саймоном, который стоял позади меня.

- Говори то, что есть. И не надо скрывать, потому что если ты не скажешь сейчас, потом нам будет еще сложнее.

- Я думаю, что мож... необходимо, - поправилась она, - провести некоторое время на расстоянии друг от друга. Пообщаться с другими людьми, посмотреть мир, окружающую нас жизнь...

- Говори! – Конечно, я понял, о чем говорит Диана, но хотел, чтобы она сказала мне об этом сама, здесь и сейчас, сделав последний, самый главный  шахматный ход в игре, который расставит все по местам и определит победителя.

- Я думаю, - она на секунду замолчала, - нам необходима... свобода. – Король был загнан в тупик, и свергнут со своего трона.

- Свобода? Свобода от чего?

- Просто свобода друг от друга...

- ?! – Тот, другой Саймон, тоже удивился.

- Я хочу побыть немного другой, изменить себя изнутри и посмотреть, что получится из этого. Я хочу понять надо ли мне это, может быть, все вернется обратно... – Она продолжала смотреть в сторону, боясь поймать мой взгляд и тот укор, с которым я смотрел на нее.

- Ты действительно хочешь этого?..

- Да. – Она оборвала фразу. Минутное молчание. - Я знаю, что тебе очень больно. Я сделала так же больно тебе, как и себе... я не хотела этого, но ты должен все это понять. Пожалуйста, прости. – Диана на мгновение замолчала. - У меня тоже есть душа. Я тоже хочу любить и быть любимой.

В любви? В согласии? – в зале раздались презрительные смешки, на лицах красовались ухмылки.

Я услышал, как внутри меня заговорил, давно спящий, вулкан.

- Но я люблю тебя…

- Не надо слов. Слова – это просто слова. Бездоказательные звуки, которые сотрясают воздух.

- А если потом ничего не изменится, и мы уже не будем такими, как и прежде?

- Что ж, значит так оно и надо. И значит незачем поворачивать вспять, чтобы спотыкаться на своих собственных ошибках. Для того, чтобы все начать сначала, совсем не обязательно оборачиваться назад, снова и снова возвращаясь к точке отсчета.
- Я не хочу этого. Пойми, просто не хочу.

- Знаю. Я тоже не хочу, но все так складывается и нам не уйти от этого, как бы мы сильно не хотели. Нежелание рождает в нас только недопонимание, к которому мы сейчас пришли и от которого мы так старательно пытаемся бежать.

- Почему? Почему иногда мне кажется, что ты просто не слышишь меня? Я как будто наталкиваюсь на бетонную стену, в которой нет ни малейшей крупицы души.

- Я слышу. Я очень хорошо слышу.

- Нет, ты не слышишь. Ты не слышишь того, что я хочу тебе сказать. Я хочу, чтобы ты услышала меня не ушами, а своим сердцем. Но я не могу этого сделать. Чтобы сердце слышало, необходимо, чтобы оно еще и могло говорить. Что, что мне нужно еще сделать, чтобы ты меня услышала? – Я был побежден. Вот так, очень просто и гладко, она поставила меня на колени, дав понять то многое, о чем я даже не подозревал. Я готов был признать ее победу прямо сейчас, лишь бы сейчас задержать ее. Проснувшийся вулкан был готов разразиться горячим потоком лавы.

На короткое мгновение я все же смог заглянуть ей глаза, уловив то ли смятение, то ли страх оттого, что она сейчас сказала, то ли страх перед неизвестностью будущего и неизбежностью произошедшего. Но это был страх. Тот самый страх, в который зарывается человек перед встречей с неизведанным. Я почти слышал, как билось ее сердце, колотя маленькими молоточками изнутри, прося выпустить его наружу.

- Не говори этого. Ты же знаешь, что все не так. Иногда все не так как кажется или так как тебе хотелось бы думать. Мы не можем идти против жизни. Надо принимать ее такой, какая она есть. – Она попыталась найти тропинку в своих мыслях, по которой можно было бы скрыться от лишних вопросов. Но я успел уже расставить всех своих часовых, чтобы избежать этого.

- Но почему? Почему ты так жестока? Ведь можно попытаться... – предупредительный залп в воздух.

- Знаешь, возвращение к самому началу – не лучший способ уйти от настоящего. Мы начинаем путаться в своем выборе, и не приходим ни к чему, кроме как к раздору с собой. Стремясь к новому, быстро забываем о старом, с которым нас связывают лишь воспоминания. Но это только лишь одна сторона медали. Когда ты перевернешь ее, увидишь совсем другое – то, что действительно есть истина. Помнишь игру в монетки – орел или решка – попробуй, угадай?

- Временами мне и правда начинает казаться, что это лишь игра - лабиринт с ловушками. И мы мыши в нем, которые боятся своей собственной тени, бежим, блуждая в поисках выхода, лишь бы не попасть в тупик, а поскорее выбраться на свободу к своему законному куску сыра.

- Мы не играем в жизнь – жизнь играет с нами. Ее следующий ход пока не известен, но она знает, что будет дальше и тем самым дает нам понять, что супротив ее законов всякое движение бесполезно, а иначе мы просто будем похожи на беспорядочно движущиеся атомы.

- Но мы и так постоянно движемся в хаотическом движении, повторяя раз за разом все то, что давно должны были бы запомнить с самого начала. И постоянно натыкаемся на свои же ошибки, порой, не замечая их и проходя мимо.

- Суеверные глупости.

- Это не глупости. Нельзя назвать глупостью то, что дает нам веру в жизнь, в любовь. Иначе просто некуда и не к чему будет стремиться.

Зал уже не просто смеялся – он хохотал. Хохотал до слез. В любви? В согласии? Они увидели, что возводимые мной стены истины рухнули в одно мгновение и, конечно, не смогли сдержать этого приступа смеха. Для них казалось простым разрушить эти стены словами. И опять возникли образы шапито где-то на далекой улице.

- Сейчас мне хорошо. Просто хорошо и спокойно там. Я не задумываюсь ни о чем, что могло бы нанести мне боль. Хотя временами... Знаешь, мне казалось, за все это время мы должны были привязаться друг к другу. Но почему-то сейчас я вдруг перестала хотеть всего этого. Я просто закрываю глаза и забываю обо всем.

- Я могу дать тебе гораздо больше, чем ты даже можешь себе представить...
- Понимаешь, в этом-то и вся проблема. Я не хочу всего этого.  Понимаешь?! Просто не хочу! – Еще немного и она сорвалась бы на крик.

- Но почему?

- Ты мыслишь материальными понятиями, я мыслю всем своим существом, которое стало словно птица в клетке. Мне надоело это все. Я хочу свободы.

- Свобода? Опять ты говоришь о ней. Что есть она для тебя? Ты хочешь свободы? Свободы от чего? От любви? От этого мира, который тебя постоянно окружает? – выстрелы один за другии разрушали наш идеальный мир.

- Я не знаю.

- Есть еще время, чтобы притормозить, а не делать рискованный шаг в пустоту. Что будет после этой твоей «свободы»?

- Пустота.

- Вот видишь, ты и сама это прекрасно понимаешь.

- Но я хочу этого, я хочу этой пустоты. Что для тебя Диана? Кто она для тебя? Что ты хотел, когда меня придумал? Ты надеялся, что плод твоего воображения можно вот так просто запереть в клетке и  постоянно держать его при себе? Только лишь теперь я понимаю, что кроме этого маленького мирка есть другой. В сотни, в тысячи раз больше, чем этот.

- Он нужен тебе?

- Да. Я хочу его. Я хочу, чтобы он был во мне, и я хочу быть в нем. Я хочу наслаждаться и разочаровываться, смеяться и плакать. Я хочу все этого – бед, неудач, ошибок. Я хочу сама отвечать за свои поступки. Мне надоело однообразие.

- Я могу сделать все, что ты захочешь.

- Нет. Я хочу это сделать сама...

- Но как же мы?

- Это понятие для тебя еще существует?

- Да.

- Я не знаю. Может быть... после.

- У меня есть шанс вернуть все обратно?

Уже и обломки зданий осыпались градом на землю. То, что еще несколько минут красовалось в лучах полуденного солнца, сейчас больше напоминало город, по которому пронесся торнадо, сметая все на своем пути. 

- Глупый вопрос. Может быть...


***


«30 декабря 1996 года

Огромный вишневый весенний сад, наполненный звуками нового дня: пением птиц, стрекотанием цикад, шелестом травы. В теплых лучах солнца постепенно высыхала роса на листьях деревьев. Но утренний туман все еще парил тонкой, почти незаметной дымкой, и сквозь него уже отчетливо проступали тонкие вишневые ветки на самых макушках деревьев.

Она бежала среди деревьев, утопавших в облаках белых цветов, бежала к своей мечте, зная наверняка, что за следующим деревом непременно будет стоять он. Но кто он и каким он будет?..

Вплотную приблизившись к толстому стволу старой вишни, она остановилась. Было безумно страшно сделать следующий шаг. Она боялась двинуться навстречу к нему. Пьянящий аромат цветущих деревьев кружил голову, наполняя ее хмелем. Казалось, еще секунда и она упадет на этот мягкий зеленый ковер травы…

Но вдруг, она почувствовала в своей руке его руку. Теперь он стоял за ее спиной, словно призывая ее повернуться. Его мысли переплелись с ее собственными.

- Кто ты? – она еле стояла на ногах, боясь упасть.

- Повернись и ты увидишь меня, – знакомый до боли голос, но все же трудно угадываемый. Некоторые его интонации она точно где-то слышала, стараясь теперь вспомнить.

- Я боюсь.

- Не бойся, ведь я рядом, ты всегда этого хотела и теперь я  больше никогда никуда не уйду. Я просто не смогу этого сделать.

- Ты так уверен? А что будет, если я захочу?

- Что же. На то есть твоя воля, точно так же, как ты можешь повернуться сейчас или пойти дальше, никогда не оборачиваясь. Я даже могу просто исчезнуть, если ты этого захочешь.

- Почему ты вдруг оказался позади меня? Ты тот, кого я знаю? Тот, с кем что-то связано в моей жизни?

- Повернись, и ты сама меня увидишь. – Он говорил тихо, почти шепотом, но она ощущала всем телом вибрацию его голоса.

- Ты уверен, что я знаю тебя?

- Да.

- И я знаю тебя достаточно хорошо?

- Знаешь или знала, или будешь знать потом. Но этого как раз достаточно для того, чтобы просто повернуться ко мне лицом.

- А ты не ошибаешься, может быть, я не есть та, за кого ты меня принимаешь?

- Я не могу ошибаться. Твои золотые водопады волос, твои глаза нельзя спутать ни с одними другими на всем свете. К тому же… Твой запах так сладок, как сладок запах распускающегося бутона розы. Я все это помню.

-  Я не могу…я не могу заставить себя сделать это. Я не могу обернуться и увидеть твое лицо.

- Попробуй, если ты этого действительно очень сильно хочешь...

- Да,  - чуть слышно прошептала она. Это скорее было мыслью, чем произнесенным словом.
Его дыхание, казалось, обжигало ей спину. И она медленно начала оборачиваться...»


* * *


Сон ли это, наваждение? Дурная явь хуже плохого сна.

И там и тут осколками битого стекла я ранил себя, приводя в чувство. Я просыпался по утрам, думая, что все это лишь очередной бред подсознания, но ловил себя на мысли, что все это именно так и не иначе. В отражении зеркал постоянно я видел одно и то же - обломки. Ничто не сумело противостоять удару, который нанесла жизнь, разбивая на множество граней все, что было у меня. Все поделилось, и не осталось ничего целого - грань Дианы, грань Саймона, грань Дианы и Саймона - словно груда необработанных алмазов на столе ювелира - и  с самого начала распадается на несвязанные внутренним целым кусочки.

Грань Дианы и Саймона – то будущее, в котором они могли бы быть. То будущее, ради чего это все начиналось – свой маленький мир, свой маленький дом в этом маленьком мире, малютка Энни, размеренная жизнь без штормов и бурь. Все такое маленькое и неприметное чужому глазу, чтобы ни у кого не было причин для зависти. И против всего этого те, другие, грани одиночества этих людей, в которых уже больше ничего нет.

Их можно было разложить как мозаику. Я осторожно перебирал пальцами эти осколки, надеясь хоть на мгновение приблизить все то, что осталось теперь так далеко позади. И пускай я осознавал это, все равно пытался.

Я рвал себе душу этими крохотными лучиками солнца, нанося болезненные раны. И вот, когда мне уже казалось, что мозаика почти собрана в единое целое, легкое дуновение ветра рушит все то, что создавалось с особой тщательностью в течение долгого времени и приходится начинать сначала, что порой бывает сделать очень непросто. Но, превозмогая эту ужасную боль, которая сковала мое тело, я пытаюсь снова и снова, хотя знаю, что попыток на возврат уже нет, и не будет.

Все-рав-но. В какой-то момент мне стало абсолютно все-рав-но. Я даже не задумывался над тем, что делаю - просто машинально пытался собрать нужный мне рисунок. В том что это никак не получалось я не видел ничего удивительного. Раз за разом пытаясь, и раз за разом приходя к тому, что все мои попытки заканчивались неудачей, болью и бессилием. Но пальцы уже не слушались меня, и продолжали свою игру с этими маленькими лучиками солнца.

Я дошел до полного автоматизма, с безразличием взирая на то, что делают мои руки отдельно от сознания, потому что моя голова была занята абсолютно другими мыслями.

Возможно, если бы я посмотрел сейчас на себя со стороны, то понял бы причину всего происходящего, понял бы причину этой безумной игры в пазл. Может быть, я просто пытался ухватиться за хвост той самой птицы удачи, которая так стремительно пролетела мимо; а может, я просто сошел с ума. И никто вам не скажет сейчас наверняка… никто не почувствует этого. Даже я сам, прошедший этот путь от начала и до конца не смогу точно ответить на этот вопрос, объяснить все то, что происходило со мной в те минуты.


Почему же было так трудно? Казалось, что что-то из дел не завершено и оно, этим своим незавершенным грузом, тянет все ниже и ниже к земле. Пытаясь устоять на ногах из последних сил, удерживая равновесие, я все же чувствую себя в этот момент богом, который может все. Нет, конечно, не тем Богом, что стоит над всем, безмолвно повелевая, а просто маленьким божком – идолом, тем самым Золотым Тельцом, которого придумали себе люди и поклонялись веками, а потом… а потом они выдумали себе другого Бога, которому воздают молитвы по сей день, и совершенно забыли о том, другом божке, который теперь растворился в забытьи и существовал лишь в древних легендах.

Именно таким я и стал – забытым людьми божком. Я мог все, но не мог ничего. Я был сегодня, но буду ли здесь завтра или кану в вечность, потому что найдется лучшая замена?
Но что бы ни случилось, во мне уже жило это «все-рав-но». Оно на правах полноправного хозяина ловко устроилось в моих мыслях. Я даже не ощущал себя в нем, просто поддавшись на эту провокацию. А что было, что будет? И успокаивал себя тем, что все идет так, как надо и изменить ничего не получится.

На какое-то мгновение, прислушавшись, до меня, наконец, дошло. Тишина. Неимоверная Тишина вокруг. Тишина, в которой я потерялся окончательно. Она создала этот барьер между мной самим и тем, что называется «окружающим миром». Я дышал ею, молчаливо внимал, думал только о ней, об этой Тишине, и с замиранием сердца вслушивался в нее.

Я не верил в одиночество и не мог даже подумать, что это когда-то произойдет. Одиночество и Тишина вокруг меня создавали однообразную картину серости и неприглядности окружающих вещей. Я шел по кругу который раз, и который раз понимал, что это все уже было когда-то. То ли давно, то ли совсем недавно. В пелене прошедших дней, как будто в затуманенной дымке.

Я шел по кругу к своей цели. Десятый, сотый, стотысячный раз, преодолевая все эти изогнутые повороты, и каждый раз все равно оказывался здесь же, на этом самом месте, и сознание смутно подсказывало мне, что уже ничто не сможет мне помешать сойти с этого заколдованного круга.

Но как счастлив тот упрямец, который все-таки, несмотря на все препятствия и преграды, добивается поставленного результата... Как и я сейчас...

Одиночество – не цена, а прикуп.

Я добился того, чего хотел и решил, что пора разорвать этот круг. Проткнуть иголкой этот надоедливый пузырь.

Остановившись на осознании того, что смысл жизни был достигнут, не позволял даже подумать о том, что же дальше. Что потом произойдет? Что я искал, чего я хотел, и что получил  в конце концов? Остановка, на которой я так несвоевременно вышел в никуда из автобуса из ниоткуда. Соскочил с подножки, напоследок показав язык водителю, которому, так же как и мне, было «все-рав-но» куда и откуда он едет.

А теперь? Что же теперь? Что будет дальше?

Слишком непропорциональна была вся окружающая меня действительность, называемая жизнью, слишком неадекватна. Она толкала меня в спину, навязывая свою странную игру. Все в ней кажется ненастоящим: любовь, измены, ссоры. Играя в любовь, игра превращается в некое подобие, так называемой, жизни, потому что только тогда можно постараться уловить ее движение, стук и ритм. Играя в измену, игра превращается в войну, и хочется, чтобы она скорее закончилась. Как можно скорее. Кто запрещает любить? Кто запрещает находиться с тем, с кем действительно хочешь быть? - Кажущееся наличие морали, через которую не каждый в силах переступить, потому что тогда надо будет переступать и через себя. Кто-то сделает этот шаг очень легко и просто, не задумываясь ни на секунду о последствиях, другой будет сопротивляться до тех пор, пока не поймет, что все могло бы быть гораздо лучше и интересней, не будь он таким упрямцем. Стоило лишь сказать себе «да» и продолжить движение. Но, несмотря на это, он до сих пор ощущает под ногами эту невидимую линию, барьер, переступить через который он не в состоянии. И все это происходит не специально - на каком-то подуровне бытия, который очень трудно контролировать - это просто другая сторона его жизненной объективности.

Я же, в свою очередь, только выбирал путь, на котором, как мне казалось, будет меньше всего колдобин. Но, как ни посмотри, кочки, канавы и ямы то и дело попадались под колеса и вылетали со звонким свистом градом мелких камней. Некоторые из ям были такие большие, что приходилось останавливаться, остужать двигатель, заливая его водой и, спустя несколько минут, задумчиво почесав затылок, продолжать это бессмысленное путешествие. Однако проблема заключалась в том, что по этому пути нельзя было вернуться обратно.

Все время мой путь пересекался с другими тропками, дорожками, международными трассами, мокрыми, липкими и скользкими от дождя. Иногда попадались широченные магистрали, и даже некоторое время шли рядом, но моя дорога и сама не знала, что будет дальше, какое направление лучше выбрать - может быть, они опять разойдутся, а, может быть, на протяжении долгих лет, до самой смерти, будут виться одной колеей.

И хотя в подсознании осмысленно билась аксиома, о двух параллельных прямых, которые никогда не  пересекаются, они нагло меняли ход всех вещей. Казавшееся еще вчера сном, сегодня становилось реальностью; вчерашняя ложь становилась правдой. Все зависело лишь от того, кто что хочет понять и осуществить.

Окружающая действительность была просто одним из вариантов ландшафта, в котором, несомненно, присутствовали свои плюсы и минусы. Смутно догадываясь, что потом будет другой ландшафт, уже с другими плюсами и минусами, я бессловесно принимал веру в то, что если по истечении определенного жизненного срока так никому и не довелось понять, что же ему действительно необходимо, то и в дальнейшем он будет натыкаться на ту же стену.

Я стоял, в растерянности смотря по сторонам, и не мог понять, зачем мне все это. Что-то вроде соприкосновения судьбы с  вопросом: «Что, обманул меня? Не ты первый так думаешь...»

А я и не думал. Я не позволял себе думать о таких вещах.

Я думал совсем о другом. Мои мысли были далеко отсюда. Вдали от моего бренного существования. В этом изменчивом мире изменчивых истин, то выглядывающих, то вновь скрывающихся за облаками бегущего времени, где каждая душа должна найти свою половину, чтобы знать, чтобы понять, чтобы просто быть.

Я никогда еще не был так далеко от себя самого. Мне казалось, что все можно изменить прямо сейчас, лишь щелкнув пальцами в стиле испанского фламенко. Всего одно движение и все вокруг меня опять будет по-старому. Необычные образы приобретут свой первоначальный смысл и предназначение. Но все так близко и так далеко. Ее глаза, ее губы, руки, ее теплый нежный взгляд. И все сомнения в том, что это несбыточная мечта исчезали, когда я, доверившись своим мыслям, сотрясал пальцами воздух и каждый раз стыдился своей глупости, потому что ничего не происходило.

Я постоянно умолял себя не верить в придуманное мной, как мне тогда казалось, спасение. Потому что это было не спасение, - я  убеждался все чаще и чаще, - это было бегство от самого себя. Казалось, чем дальше бежишь, тем все становится проще и понятней. Но только на первый взгляд. Приглядевшись повнимательней, я понимал, что бегство, – не тот истинный путь к спасению, - это лишь временный отдых, после которого либо опять надо будет бежать еще быстрее, либо возвращаться обратно и, в конце концов, предпринимать какие-то решительные действия. Но, Бог мне судья, если я не сделал этого сразу только потому, что боялся. Нет, страха не было. Просто безумно хотелось обойтись как можно меньшими жертвами, чтобы в очередной раз не причинить большого вреда ни себе, ни памяти, которая все еще продолжала жить во мне.


* * *


Толкнув дверь, я вошел в холодную комнату, которая давно уже не слышала голосов, искрящегося смеха Дианы, тихих ночных шепотов. Пыль покрывала стоящую в ней мебель ровным слоем. Моя рука потянулась к выключателю, и я зажег ночник, который залил комнату нежным перламутровым светом. Несколько мгновений я просто вдыхал тяжелый воздух, повеявший на меня сквозняком, пытаясь уловить знакомый аромат яблок среди разнообразия остальных.
Я бы так и стоял в дверях, не решившись перешагнуть порог, если бы мое внимание не привлекла потускневшая от времени фотография, лежавшая на комоде.

Осторожно ступая на цыпочках, словно боясь нарушить многолетний покой и тишину, царящую здесь, я подошел к комоду и взял в руки фотографию, чтобы рассмотреть ее поближе.

Лучезарная улыбка Дианы ударила мне в лицо.

Сразу вернулось все. Прошлое вихрем закружилось вокруг меня, засасывая в свой круговорот, напевая эхом голосов, радостных улыбок, памятью тех летних дней, яркой зелени вокруг, запахом лилий, которые я подарил ей последний раз.

Комната будто преобразилась. Это была уже не та комната, в которую я вошел – яркие солнечные краски вдруг заблестели на зеркалах, шум ветра врывался полураспахнутое окно, пытаясь увлечь, очаровать, уверяя в том, что все хорошо и было вчера, и есть сегодня, и будет всегда. Детские голоса звенели с улицы, по которой туда-сюда кавалькадой проходил праздничный парад в честь Дня Независимости. И она, моя Диана, посреди всей этой кутерьмы в своем голубом с белом халате, накинутым на обнаженное тело, улыбалась мне, что-то мурлыкая себе под нос. И вот уже ветер играл в копне ее золотых волос, раскидав их по плечам. Она протянула ко мне руки, будто бы пытаясь обнять меня, и я даже сделал шаг навстречу...


Было ли это правдой? Или опять дурной сон, наваждение как это уже случалось однажды, когда в ту ночь я открыл для себя состояние между сном и реальностью.

Обнимая Диану, я просто закрыл глаза, как вдруг из абсолютной темноты стали вырисовываться  некие очертания. Сначала неясные и расплывчатые. Но с каждой секундой они становились все четче и четче... и вот, полминуты спустя, передо мной стояла женщина - монашка в рясе до самого пола, на голове – капюшон, полностью скрывающий ее лицо. Какое-то мгновение я смотрел на нее, и вдруг она пропала. Ее образ опять сменился непроглядной мглой.

- Знаешь, - подумал я, мысленно обращаясь к Диане, - мне только что приснилась женщина в черном.

- Мне приснился тот же сон. – Вдруг неожиданно я услышал ее голос в своей голове.
Неужели вот так просто можно общаться мыслями, без слов? Вот так просто?! Я не поверил в это.

Старик Бах говорил об этом как о пространстве-времени... но я слишком приземлен, чтобы верить в такую чушь. Его уроки крепко засели в моем подсознании, которое работало сейчас на полную катушку.

Однако, кто-то читает мысли? Пожалуйста, сколько угодно, но подловить меня на таком пустячке было бы сложно. И даже если бы кто-нибудь мне рассказал об этом, я попросил бы его забыть и не повторять эти глупости. Но когда это происходит с тобой, не поверить в это не получается.

- Диана?! – мысль метнулась как молния.

- Да, Си.

- Ты можешь читать мысли?

- Ты тоже можешь это делать...

- В это сложно поверить.

- Сложно.

Очевидно, произошло что-то, что позволило нам общаться на уровне подсознания. Мы совершенно случайно оказались в одном состоянии, далеком от реальности, но очень близком ко сну, словно ходили по какой-то очень тонкой нити, осторожно на ней балансируя. Наши тела поймали волны, исходящие друг от друга и настроились на них.

- Если ты меня еще слышишь, - я придумал проверку, - то погладь мое плечо своей левой рукой, – глупо и по-детски.

Ее левая рука нежно легла на мое плечо. НЕВООБРАЗИМО!!! Я сдерживал себя от крика, боясь навсегда потерять это ощущение. Я открыл для себя новую реальность и в ней, в этой реальности, было все для меня ново. И теперь главной задачей было удержать это состояние как можно дольше.

- Диана, - мысленно шептал я, - Диана, ты моя самая любимая, добрая, хорошая. Мой плюшевый мишка, – необузданный прилив нежности охватил меня. А она все крепче прижималась ко мне, а потом рассмеялась своим звонким заливистым смехом.

- Саймон, - вдруг посерьезнела она, - как много тебе еще неизвестно.


…И вот опять она в своем голубом с белом халате и опять улыбается мне сейчас и опять я не в состоянии отвести глаз от нее. Я помнил... я помнил все. Каждое движение, каждый жест... Она словно плыла ко мне, не оставляя следов на глубоком ворсе ковра - так нежны и мягки были ее шаги.

Я глубоко вздохнул, пытаясь замедлить гулкие удары сердца, и крепко зажмурил глаза. А когда снова их открыл, то увидел, что комната пуста. В мерной тишине все тот же слой многолетней пыли, которая скрывала все предметы под собой от неизбежного бега времени. И только на комоде остался прямоугольный след от фотографии, которую я сейчас держал в руках.

Не в силах больше оставаться в этой, навевающей воспоминания обители, я так же осторожно вышел из комнаты, погасив свет и плотно закрыв за собой дверь, с фотографией в руке.

Уже потом я стер с нее пыль и оставил на время лежать на камине, до лучших времен. До тех пор, когда я буду готов к осознанию того, что Тишина и Одиночество покинули меня окончательно. Но, конечно, это была ложь...


* * *


Я перебирал пальцами золотую паутину ее волос. Она переливалась на солнце, блестя, словно слиток дорогого металла.

Диана была рядом, и этого мне было достаточно. Легкий ветерок играл ее волосами. Все как будто замерло в этот миг. Нет ни слов, ни движений. Лишь над нами колыхались гроздья спелой пшеницы, склоняясь под тяжестью крупных зерен. Они, как и мы, могли упасть на землю в любую секунду. Одни из них потом сгниют, другие, упав, пойдут в рост. Те зерна, которые потом соберут огромные комбайны, будут безжалостно перемолоты машиной времени - каждому свое. Все повторяется год от года, из века в век.

- Саймон, - Диана прервала молчание, - о чем ты думаешь сейчас?

- О нас. О том, что мы с тобой, по сути, такие же зерна пшеницы. Просто наш мир немножко побольше, нежели тот, о котором знают они.

- Ты читаешь мои мысли, Си. – Она хитро улыбнулась и нежно обняла меня руками. – Мне хорошо с тобой. Я ничего больше не хочу, лишь только быть с тобой.

Я прижал Диану к себе и мы, со смехом, покатились по золоту пшеницы, оставляя за собой широкий след примятых колосьев от наших тел.

Мы наслаждались нашей нелепой игрой. Ее нежный смех разливался над полем. Но ничто  не нарушало той гармонии природы, которая окружала нас. Ее смех сливался с ветром, с этим самым полем, с тихим шелестом листьев на деревьях, с запахом созревших зерен...

А потом, отдавшись внезапному порыву, мы просто целовались. Я чувствовал ее нежные губы, такие сладкие и упоительные. Усилившийся ветер разметал ее волосы. О, Боже, до чего же она была прекрасна! Каждую секунду я ловил себя на этой мысли.

Закат. Море спелой пшеницы. Опьяняющий запах колосьев и аромат ее тела. Кто сказал что нет идеала? Возможно, просто некоторые его плохо ищут.


* * *


Как-то раз мне приснился настоящий Бог. Оказалось, что Тот-Который-Может-Все, оказался маленькой девочкой лет 11-12 с длинными светлыми волосами и голубыми глазами, в которых радостными искорками светилось счастье.

Я не знаю как это получилось, и почему я вдруг решил что это и есть Он. Просто Он рассказал мне все обо мне. Обо всем том, что я уже давно забыл и даже о том, чего я еще даже не помнил.

Он рассказал мне все обо мне самом, и, почему-то, сделалось сразу так легко и хорошо, что даже в глазах навернулись слезы. Чистые слезы – слезы оттого, что я почувствовал себя свободным, я почувствовал себя в стороне ото всех ужасных проблем. Однако даже самые хорошие мысли иногда приводят к самым печальным последствиям.

Никто не знал, никто не хотел об этом думать, никто не сделал ничего, чтобы выслушать Ее, - об этом Она рассказала. Только я случайным прохожим оказался на Ее пути, который смог остановиться, послушать, услышать и понять ее слова, все то, о чем Она хотела сказать. И весь смысл был не в Ее словах, а в той интонации, с которой Она обращалась ко мне.

Я слушал звук ее голоса и понимал, что Она пыталась донести до меня то, что никто никогда еще до меня не понимал и не мог понять, потому что обращал внимание на пустые слова, и никто раньше не прислушивался к этим интонациям.

Ее тревожило все то, что происходит на Земле, но сделать с этим Она ничего не может, как бы ни хотела. Пусть говорят, что Бог всемогущественнен, но вся его мощь только для него самого. Все что Он создал и во что вдохнул Жизнь когда-то, теперь было не в Его власти.
Эта головоломка, называемая Жизнью, тщательно собиралась тысячелетиями до тех пор, пока не сложилась окончательно. Как кубик Рубика – щелк-щелк, щелк-щелк. С последним щелчком, когда она была окончательно собрана. Но тут что-то произошло, замкнуло, и разорвать или сломать ее оказалось невозможным. Оказалось, что Мир идет к саморазрушению с самого начала. И то, что все считали его развитием, всегда было самоуничтожением.

Но утром, как это ни странно, - словно и не было ночи - я проснулся с единственной мыслью в голове, Бог – это женщина. Это принесло мне некоторое успокоение. Значит, все будет хорошо, если Она правит этим миром, эта девочка с нежной улыбкой на устах и смеющимися глазами.

- Ди?

Вопрос так и остался без ответа.


* * *


«30 декабря 1996 (позже)

Его дыхание, казалось, обжигало ей спину. И она медленно начала оборачиваться.
Время растянулось в бесконечность.

Конечно она увидела его. Он стоял, прислонившись спиной к старой вишне в полушаге. Тревожный холодок пробежал по спине. Лицо… она не видела его… как будто размытая картинка. Она не получила того, к чему стремилась. Но какие знакомые и одновременно абсолютно чужие черты лица.

Он молчал.

- Я сделала это, я сделала то, что ты хотел.

- Ты сделала не то, что хотел я, а то, что ты сама хотела сделать. Хотела сделать это давно.

- Ну и что? Что из того, что я сделала это? – она почти сорвалась на крик. В эту секунду она сама услышала себя, свой голос. Он ей показался совершенно чужим.

- Еще мгновение назад ты была готова упасть в обморок от своего страха, но теперь крепко стоишь на ногах. – Кажется, он улыбнулся, хотя она не могла сказать этого наверняка – пелена все еще закрывала его лицо. – Но все же ты так и не избавилась от него окончательно. Какая-то частичка твоей души все еще принадлежит ему…

- Но зачем? – теперь она решила все высказать вслух. – Но зачем я все это проделала? Зачем я боялась? Зачем я обернулась? Зачем я хотела увидеть твое лицо, которое все равно я не могу увидеть? Зачем, скажи мне, зачем?

- Потому, что какая-то частика твоей души все еще принадлежит твоему внутреннему врагу, ты и не можешь увидеть меня. Ты всегда ощущала страх, будь то детский страх наказания за проделки, будь то юношеский страх перед первым свиданием или страх вины за бездействие. Ты всегда боялась, помнишь это?.. Ты боялась смерти – своей или чужой... ты помнишь Робби или ты стала забывать о нем? Впрочем,  может быть, если ты избавишься от своего страха, то сможешь понять происходящее, и сможешь найти ответы на все свои вопросы. Ведь то, что происходит сейчас не случайно. Может быть, ты даже сама догадываешься об этом…

- Но почему, почему так трудно?..

- Трудно? Нет. Просто ты должна почувствать.»


* * *


Я перезвонил Мишель позже. В Тот-Самый-День - День ее рождения. Часы с лихвой отсчитали два года, ни на секунду не замедляя свой ход.  С некоторым беспокойством я набирал знакомый номер, боясь снова нарваться на холодный голос автоответчика. С нажатием каждой цифры, мое дыхание становилось все учащенней, а сердце ускоряло ритм. Впрочем, какой-то своей частицей, я надеялся, что никто не снимет трубку у нее дома. И тогда бы я был полностью оправдан перед самим собой, ничтоже сумнявшись в своей правоте. После пятого гудка, когда я уже готов был положить трубку на рычаг, услышал незнакомый мужской голос:

- Алло.

- Добрый вечер, можно услышать Мишель?

- Мишель? – голос был удивлен.

- Мишель... – утвердил я.

- А кто ее спрашивает?

Первым моим желанием было сказать: «Неважно. Я перезвоню позже, спасибо», но выдал на автомате:

- Ее старый знакомый.

Секундное молчание с той стороны было мне ответом, после чего:

- Она здесь давно не живет. – Внутри меня все оборвалось и полетело снарядом со свистом вниз.

- Спасибо, - я готов был уже нажать на рычаг.

- Но я могу дать вам ее номер телефона...

Если вы меня в следующий раз спросите, где живет Ангел-хранитель, то я, ни секунды не медля, дам вам этот адрес, чтобы вы наверняка убедились в этом.

- Подождите, пожалуйста, секунду...

Я схватил ручку. Руки дрожали от волнения. «Только бы не прервалась эта цепь электродов, называемая телефонной связью», - думал я, судорожно ища бумагу.

- Говорите! – Я судорожно прижал телефонную трубку к плечу.

Он назвал номер. Несколько заветных цифр были записаны на клочке бумаги.

- Спасибо, огромное спасибо вам.

- Да, собственно, не за что. - В трубке раздались короткие гудки.

Я набрал номер, который он мне продиктовал. Три долгих гудка. За эти несколько мгновений я пережил всю свою жизнь, что была связана с ней, с Мишель. И ту далекую ночь, и ту вечеринку, и тот долгий поцелуй в машине.

- Алло, - чей-то мужской голос. Я на мгновение засомневался, правильно ли я набрал номер, но все же решил спросить.

- Здравствуйте! Могу я услышать Мишель?

- Сейчас. – Даже через тысячи километров на меня дохнуло тем безразличием, с которым было произнесено это слово.

- Мишель, это тебя, - крикнул он в сторону и положил трубку на стол.
Несколько долгих минут спустя, которые показались мне вечностью, она подошла к телефону.

- Я слушаю.

Тысячу раз до сегодняшнего дня я слышал эту фразу, но в тысячу первый раз эта фраза заставила меня волноваться в тысячу, нет, в миллионы раз сильнее, чем раньше.

- Алло, привет. – С наигранным безразличием произнес я, чувствуя сильную дрожь внутри.

- Привет.

- Я хочу поздравить тебя с Днем Рождения!

- ... – в трубке воцарилось молчание. Я подумал, что ошибся днем.

- Я хочу тебя поздравить, ведь это же Тот-Самый-День? – Неуверенно спросил я.

- Да,  Тот-Самый-День. Ты не ошибся. А кто это? 

- Ты не узнала?

- Нет.

- Хорошо, тогда вспоминай. – Я играл в прятки и поддавки одновременно. Я ставил ловушки, но так, чтобы их было видно издалека.

- Я не узнаю твоего голоса.

- Помнишь, как мы летели по ночной дороге от Нью-Йорка? Помнишь тот далекий ночной поцелуй? Помнишь то иссиня-темное платье, в котором ты встречала меня на пороге в Тот-Самый-День несколько лет назад?

Больше ничего не пришлось говорить. Она меня узнала.

- Саймон!!!

Я только улыбнулся, давая ей пространство для того, чтобы выговориться.

- Саймон! Спасибо, Саймон! Как твои дела?

- Хорошо. А у тебя? – Вопрос не был рожден на пустом месте. Мне действительно было интересно как у нее дела. Душой своей я был устремлен в светлый завтрашний день, который возможно и мог бы наступить. Сегодня была та самая дата, те самые «два-года-спустя», когда должно было что-то произойти. И самое главное, что я совершенно забыл про голос, с которым мне пришлось перекинуться парой фраз в самом начале разговора.

- Ой, Саймон, - ее голос очень изменился с тех пор, но знакомые нотки до сих пор будоражили во мне воспоминания. – Столько перемен, - и вся та же детская непосредственность.

- Я на шестом месяце беременности. – Она рассмеялась.

Блаженная улыбка, блуждающая у меня на лице, мгновенно испарилась под жаром, каким обдало меня изнутри. Это продолжалось всего мгновение. В следующее мгновение мое сердце превратилось в ледяную глыбу и провалилось куда-то в район живота, напоминая о себе оттуда холодом.

- Будет мальчик, - продолжала она.

Что мне надо было ответить?

- Я рад за тебя, - имитируя радость, тихо произнес я.

Хорошо, что самую главную новость я услышал сейчас – в самом начале разговора – теперь хотя бы было ясно, как продолжать беседу.

- Через два месяца рожать. – Она явно упивалась этими словами. - Я такая счастливая!!! – Мишель не имитировала ничего, она действительно была счастлива. Кажется, даже наш разговор о масках той дождливой осенью теперь ничего для нее не значил – она нашла себя в правильном свете, сняв со своего милого личика все маски, и, выбрав ту самую правильную позицию, чтобы смотреть сверху на других, и, правильно объяснить им свою точку зрения.
Что же, что же мне надо было ей ответить? Как правильно оценить ее слова? Сумбур и неразбериха царили теперь у меня в голове. Порядок - это всего-навсего упорядоченный хаос, который поглощает все и вся, заставляя вертеться мысли в одном, понятном только ему направлении.

Как незаметно пролетело время и как все круто поменялось. Неожиданно осознав, как много времени я уделял самому себе, не задумываясь о последствиях, теперь мне приходилось расхлебывать этот остывший молочный суп с пенкой.

Я слишком много пропустил мимо себя и теперь, сегодня, в Тот-Самый-День жизнь развернула ко мне зеркало, чтобы я опять увидел в отражении замутненных стекол себя.

Нельзя бояться и нельзя опрокидывать знания, накопленные за многие годы жизни в один котел, иначе в нужный момент у тебя не окажется даже половника, чтобы размешать этот наваристый суп. Надо действовать. Надо действовать в ту же минуту и в ту же секунду, когда это проиходит, иначе... Иначе все окажется так, как и представить себе нельзя было даже в самом страшном сне: она беременна, она счастлива, у нее есть любимый почти муж, семья и сделать с этим уже ничего нельзя.

Как часто мы проходим мимо того, что действительно и есть наша мечта, как часто мы ходим вокруг да около, просто не сознавая этого. Смотря вдаль, в будущее, непреднамеренно смотрим сквозь эту мечту, и не замечаем ее. И только лишь потом оборачиваемся, но часто это происходит слишком поздно, чтобы можно было что-либо изменить.

Пока она говорила, впрочем, я даже не вдавался в подробности, вставляя привычное «да», «угу», «конечно» между ее фразами, я разорвал листок бумаги с ее номером телефона на мелкие клочки, чтобы никогда больше не позвонить в дом, где стала счастлива она.

Я признавал свой эгоизм, я признавал свою безмятежную жизнь, я признавал теперь все, что было неподвластно мне теперь. Но был ли счастлив я в своем неведении? Нисколько.

- Звони, - я почти видел улыбку у нее на губах, - я всегда буду рада тебя слышать.

- Хорошо. Обязательно позвоню. – Мусором полетели в корзину клочки бумаги. Ложь во имя спасения. Во имя спасения меня самого. Во имя спасения моей души.

Маленькая галочка. Законсервированная душа, для которой был необходим нож, чтобы обязательно вскрыть ее задолго до того, как закончится срок годности. Но все это было так глубоко, что я даже давно забыл думать. Есть чувства, которые не хочешь не то, чтобы показывать другим, себе показывать не хочешь, чтобы не попасть под удар. Однако... однако, как бы это не было больно или странно – на выбор, однажды каждому понадобится консервный нож.

Эго взыграло с новой силой, заставляя меня обратить свой взор по сторонам. И оказалось, что сколько бы я ни шел по выбранной дороге, сколько бы не пытался свернуть в нужную мне сторону, путь приводил все время к одной и той же точке, где-то посередине этого отрезка между пунктами А и B, с которого начинался и на котором заканчивался мой отсчет.

Каждый человек хочет большего, а имеет то, что имеет. И это всего лишь еще одна сторона жизни. Может быть не очень приятная, но именно из-за этого у людей появляются мечты, ради которых они продолжают жить.

И я продолжал жить...

Что было мечтой для меня? Может быть, ее и не было на самом деле? Я спрашивал себя снова и снова. День за днем. Что думал я тогда? Что вообще можно сказать, когда видишь разинутую пасть пустоты? Что можно почувствовать, когда касаешься ее?

В очередной раз я долго всматривался в темноту улиц сквозь якобы прозрачные стекла души – они давно покрылись пылью и грязью осенних дождей, ощущал аромат опадающих листьев, слышал их беспокойный шепот. Один я замерзал до полной потери чувствительности, становясь похожим на египетскую мумию – такой же белоснежный и неподвижный, словно скованный бинтами, которыми наградил меня неизвестный жрец. Я до одурения пил горячий чай, иногда глинтвейн. Пытался отоспаться на обочине дороги, ведущей в никуда, но все же не находил в себе той бодрости, что присуща по-настоящему живым людям. Я пытался прорваться сквозь оболочки мыльных пузырей-слов, которыми в меня бросались те маленькие человечки из застекольного мира...

А потом наступил момент, когда вся эта грязь, шелуха уже была готова сорваться с меня, обратиться в прах или в пыль, или как там это еще называется…, но уже не было никаких сил сорвать с себя эту оболочку. А ведь ты ее чувствуешь, чувствуешь подспудно… даже не ощущая ничего… Закрыв глаза ты даже слышишь как она растет, множится в тебе каждую секунду как вредный вирус, пожирая все еще пока здоровые клетки организма, но ты слишком слаб, чтобы вырвать эту зловредную опухоль из своего мира, и просто смотришь и слушаешь как это все происходит. Чума нашла нового слугу, который выполнит все ее приказы, подчинится и умрет, так и не достигнув предела своих мечтаний, потому что принял всей своей чистой душой этот блеф за чистую монету. Наверное, можно было бы сделать по-другому, но нет смысла. Нет.

Оказалось, мечту невозможно достичь и никогда не было возможным. Это был обман. Мой собственный обман самого себя. Я прятался в нем, заставляя верить, что ничего страшного не происходит и не может произойти. Но теперь, мой собственный обман пошел против меня, и я оказался на самом дне его. Я понял, сколько времени потерял даром, и на какие безделушки разменивался, скольких вещей не заметил, и сколько жизней утекло по течению реки за горизонт, и догнать их теперь не представляется никакой возможности, да и не стоит оно того.

Я продирался сквозь корни своего обмана – хитрая ловушка, придуманная для других, не поддавалась – пытаясь хоть одним глазом увидеть краешек неба высоко-высоко над головой. Но, как ни старался, я еще больше запутывался в маленьких отростках, которые пытались утянуть меня вниз.

Когда же я попытался найти ответ на вопрос как быть дальше, неожиданно понял, что стоит все делать медленно и очень аккуратно. Так, словно это не представляет для меня жизненного значения. Необходимо было постараться обмануть свою собственную ложь. Два минуса, как известно, дают плюс. Но это математика, казалось бы, не применимая к законам существования. И тем не менее, когда я попытался это сделать, я почувствовал, что хватка была явно ослаблена. Так вот, не спеша, я все-таки достиг того, к чему стремился: сдвинулся, пусть всего лишь на ничтожный сантиметр, но сдвинулся с той самой точки между A и B, и, через некоторое время, яркий лучик солнца мелькнул у меня над головой.

Я поднял глаза и увидел небо. Голубое небо, по которому не спеша проплывали облака. Осталось приложить еще немного усилий, чтобы выпутаться из этой липкой паутины. Совсем чуть-чуть.

Неделимое распалось, бывшее общим стало личным, - и яркий лучик блеснул во тьме. Мне кажется, я нашел способ разрубить Гордиев узел одним взмахом клинка.


* * *


«- Почувствовать что?

- Почувствовать, что твой внутренний враг ушел, убежал, растворился. Напугай его как следует.

Она промолчала.

- Ну же... ну же... ну же!!! – его голос почти сорвался на крик. – Почему ты молчишь?

- Я не хочу.

- Ты не хочешь избавиться от него?

- Нет.

- Почему?! – он был в гневе.

- Страх позволяет быть осторожной с такими как ты!

- Но поверь мне, во мне нет ничего плохого или дурного, что могло бы разрушить твой мир.

- Ты и не имеешь права его разрушать. Это я строила его долгими ночами в своем одиночестве, а не ты!

- Я всегда был рядом. Незримый и неощущаемый. Я видел это все, я все это пережил. Ты не должна бояться.

Ее сердце, только что бешено бившееся, начало замедлять свой темп. Тук-тук-тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук, тук-тук-тук... «Не бойся, только не бойся, ничего страшного не произойдет и не может произойти, ведь это только сон,» - успокаивала она себя. – «Какой нелепый и какой странный.»

Вдруг у его ног появилась собака – черный ротвейлер. Он сидел, подняв взгляд на нее. Из пасти, дрожа, выпал его алый язык. Пес тяжело дышал, словно только что пробежал несколько миль, чтобы попасть сюда.

- А, Цербер, привет! – Он склонился к собаке и потрепал его по холке. Пес улыбнулся, нет, правда, действительно улыбнулся  и лизнул его руку.

- Его зовут Цербер?

- Да, а ты разве не знала? Он охраняет реку, ведущую в страну мертвых.

Тук-тук... Сердце почти остановилось.

- Взять! – Он бросил палку Церберу. Пес, завиляв хвостом, вскочил и бросился за ней, скрывшись за стволами вишен. – Он не страшен, он всего лишь Охранник, такой же верный и преданный своему хозяину, как и я тебе.

- Кто ты?

- Твой ангел-хранитель, который может оградить тебя от неправильных поступков или опасных действий.

- А где же твои крылья? – она усмехнулась.

- Срезали, - мрачно пошутил он».


* * *


… И снова, открыв глаза, внутри себя я услышал биение венозной жилки, – одной из миллиона, - такой незаметной среди ее собратьев и такой одинокой в пустоте, когда все члены расслаблены. Я обнаружил себя лежащим  спиной на кровати лицом к зеркалам на потолке. Руки раскинуты, а в голове ни одной свежей мысли, как будто меня обокрали и вынесли из дома все вещи, до последней булавки в шкафу.

Я попытался было вспомнить события двух последних суток, но ничего не приходило на ум. Я помнил только лишь черную дыру – кромешную тьму вокруг себя. Что произошло за это время, и почему я видел в зеркале лицо состарившегося на несколько лет человека? Был ли это я, или опять сознание сыграло в свою игру, понятную только ему? Мир замер на эти двое суток или все же что-то произошло, о чем я могу лишь смутно догадываться? Кто-то нажал на «выкл.» и стер все воспоминания?

Я поднялся на ноги и сделал пару шагов по комнате. Щепкие иголки впились в подошвы ступней, напоминая о двух днях моей бездвижимости. Сразу же эта боль отозвалась не только в ступнях, но и в мозгу, призывая к действию.

Кто посмел заманить меня в эту ловушку и выкинуть из памяти все происходящее? Сам ли я или кто-то другой, скрывающийся под моей личиной? Та, вторая половина меня, которая и играет в эту, необозримую трезвому сознанию, игру. Она, и только она, принимает те странные решения, которые неподвластны моему внутреннему содержанию, ибо таковое, осознанно или нет, все равно пытается одержать верх над всеми слабостями.

Что же это была за пустота? Два дня или два года прошло с того момента, как на меня обрушилась эта слабость, в которой не было ни звуков, ни голосов толпы, ни шума ветра или журчания воды в реках, гудков нью-йоркских такси и тревожного воя полицейских машин за окнами? Сколько же я находился в этой тьме и опустошенности, и  ответы на какие вопросы я почерпнул из своего бессилия?..

Кажется, я преодолел очередной фарватер. Он остался далеко позади, и новое течение ударяло о борт моего яла, утлого суденышка, что кидало из стороны в сторону, с волны на волну.

Еще слишком многое осталось за гранью памяти. Я не скажу об этом наверняка. Все может измениться... потом... может быть.

[окончание следует]