Накануне Миллениума, или Один день Танечки Лариной

Я вижу Ларину почти каждый день. Она сидит напротив меня в метро, спешит мне навстречу на улице, сталкивается со мной при входе в магазин. Она всякий раз одна и та же – вечная Танечка Ларина.
Ты тоже знаешь ее, читатель. Выйди завтра из дома, посмотри повнимательней по сторонам – и ты непременно заметишь ее где-нибудь, рано или поздно. Потому что она бессмертна.

Автор

I


Желтая “Газель” с буквой “Т” в кружочке притормозила у поребрика, выбросив из-под колес фонтан брызг. “Ну вот, опять новые брючки запачкались”, - с досадой подумала студентка филологического факультета Санкт-Петербургского Государственного Университета Татьяна Ларина, запихиваясь в забитую народом маршрутку.

Она влезла в переднюю дверь, шлепнулась на сиденье рядом с водителем, сбросила с головы капюшон, быстрым движением руки проверила, не помялась ли прическа, поправила полы длинной оранжевой дубленки, которую она носила уже вторую зиму, положила на колени черную кожаную сумочку и рассеянно посмотрела в лобовое стекло.

На дворе стояли двадцатые числа декабря 1999 года – самый конец двадцатого века (по крайней мере, так утверждали в газетах и по телевизору). Еще только-только начинало светать, поскольку в Петербурге это время самых длинных ночей, да и к тому же Таня вышла из дому раньше обычного – надо было успеть на зачет по стилистике русского языка.

Однако, несмотря на зимний сезон, на улице было совсем не холодно – шел снег, но он таял едва коснувшись земли; поэтому лобовое стекло маршрутки, в которое посмотрела Таня, было все сплошняком покрыто водяными разводами, и они старательно размазывались дворниками.

Увидев свое отражение на мокром стекле, Таня приободрилась. Еще бы! Ведь сегодня ей пришлось завести будильник аж на восемь утра, чтобы успеть поваляться в постели, принять душ, наложить маску, выдержать ее нужное время, позавтракать, почистить зубы… Затем нанести тональный крем и еще через полчаса добавить необходимые заключительные штрихи к своему облику, а именно оттенить веки, удлинить ресницы тушью, накрасить губы, причесаться и надушиться. Зато теперь она неотразима, как никогда. Впереди должен быть прекрасный день.

Таня обвела себя взглядом и вдруг вспомнила про запачканные брючки. Какая жалость! И все эта гадкая уличная грязь. Когда же, наконец, папа купит мне машину, которую обещал, еще когда я только поступала?! А то ведь приходится каждый день по несколько часов проводить в этом осточертевшем общественном транспорте, где с утра просто сущий ад творится: все лезут, толкаются – того и гляди, на ногу наступят или локтем в ухо дадут. А эти брючки-то, как я их покупала! Это же целая история. Сначала я заявила маме, что к факультетской вечеринке хочу новые брючки. Мама дала двести баксов и говорит: все, Танюша, отстань. Так где я ей найду нормальные брюки за двести баксов? Она что, с ума сошла?! Я себе в одном бутике присмотрела, значит, от Хьюго Босса – ну, такие, вроде ничего с виду, всего за триста пятьдесят. Пошла поплакалась папе – он добавил. И вот теперь, стоило в них пройти от дома до остановки – уже все грязью заляпано. Ну ладно, приеду на факультет – зайду в туалет, отмою.

За окном показалось подсвечиваемое фонарями угрюмое здание станции метро “Пионерская”, а после него – уходящий далеко за линию горизонта забор долгостроя, вдоль которого вытянулись бесчисленные ряды ларьков. Маршрутка затормозила. Таня сунула водителю пять рублей и, подобрав полы дубленки, ступила на асфальт тротуара. Через пару минут она уже была у входа в метро.

В связи с ремонтом одного из трех эскалаторов, которые ремонтировались попеременно, вход на станцию, как обычно, был ограничен. Люди по двое – по трое втискивались в единственную оставленную незапертой стеклянную дверь и непрерывающимся потоком стекали на платформу, минуя турникеты. Поезда каждые две минуты подходили и, заполненные людьми, тотчас исчезали в тоннеле. Перед отходом очередного поезда двери вагонов то и дело щелкали по несколько раз, потому что кто-то вечно норовил запрыгнуть в вагон в самую последнюю секунду, препятствуя их своевременному закрытию.

Таня прошла мимо уже открывшихся торговых стендов, возле которых с сонным выражением лиц стояли продавцы. На одном из стендов были развешаны газеты и журналы, пестревшие многообещающими заголовками: “Тайная власть феромонов”, “Жертвы нимфеток”, “Миллион в брачной корзине”. На другом вниманию публики предлагались колготки разнообразной плотности, качество которых демонстрировали две затянутые в нейлон женские нижние конечности, изготовленные из пластмассы в натуральную величину.

Рядом с Таней на платформе остановилась симпатичная высокая девица в модной песцовой шубке. Она держала в руках свежий номер журнала “Воуг” и была занята пристальным созерцанием рекламы новой серии губной помады на задней странице обложки. Заметив друг друга, обе красавицы обменялись мимолетным оценивающим взглядом. “Стильные у нее сапожки, - подумала Таня. – Хотя эта замша по такой мокроте все равно потеряет вид в два счета. Пусть-ка пошлепает в них еще немного, кукла”. Девица в замшевых сапожках тоже, наверное, подумала про Таню что-нибудь в том же роде, но это осталось неизвестным.

С грохотом подъехал поезд. Таня вошла. Свободное сидячее место оказалось только одно, и его тут же заняла девица в сапожках, лицо которой сохраняло одно и то же бессмысленное выражение. “Дура, - решила Таня. – Какая же она дура”. Зевнув сладко-сладко, Таня вытащила из сумки конспект по стилистике и наугад раскрыла его. Она вспомнила, что совсем не готовилась: подруга принесла ей вчера новый фильм, “Небо в алмазах” называется, с Фоменко и Анжеликой Варум в главных ролях – естественно, захотелось его посмотреть. Да и вообще как-то не до стилистики было. Потом маме позвонила ее сестра из Америки, которая два года назад уехала туда с мужем-программистом на ПМЖ и теперь вот предлагает, чтобы Таня после окончания филфака - то есть ближайшим летом - съездила на год поучиться в одном из американских университетов. Танина мама согласилась, и весной придется бегать собирать разные документы.

“Станция “Невский проспект”, - объявил монотонный мужской голос, записанный на магнитофонную пленку. Таня захлопнула конспект на той же странице, на которой открыла, и поспешно запихнула его в сумку. Толпа вытолкнула ее из вагона и понесла к выходу. Таня поднялась наверх по эскалатору и прошла через подземный переход под недавно перенесшим пожар бывшим зданием городской думы. Этот переход более известен в народе как “труба”. Выйдя из “трубы”, Таня очутилась около ресторана “Садко”. Таня не была там ни разу. В каком-то журнальчике она читала, что это самый дорогой ресторан во всей Европе.

Здесь, в центре Питера, на улице было потеплее и уже довольно светло, хотя солнце все равно не позволяло себя увидеть, потому что небо полностью застилали сумрачные серые облака. Под ногами плавала жидкая грязь. Ночные огни подсвечивали витрины магазинов несмотря на то, что утро уже было в самом разгаре. Машин на Невском всегда тьма - тем более, когда все едут на работу; перед светофорами уже образовывались пробки.

Таня миновала костел Святой Екатерины, у которого вечно толпятся художники, зазывая прохожих заказать свой портрет. Таня на самом деле была не прочь, чтоб ее нарисовали – просто на это как-то никогда не оказывалось времени. Таня дошла до троллейбусной остановки, что у магазина “Ткани”, и посмотрела вдаль.

“Надо ловить тачку”, - подумала она, взглянув на часы. – “Опаздываю”. Таня шагнула к поребрику и подняла правую руку. Почти тотчас рядом с ней затормозила белая “восьмерка”. Таня ступила на проезжую часть и подошла к машине. Сквозь тонированные стекла было видно, как сидевший за рулем человек слегка наклонился и толкнул дверцу. Таня нагнулась и спросила в щель:


До Университета довезете?


Да, - ответил водитель.

Таня села в машину на переднее сиденье и хлопнула дверцой. “Восьмерка” двинулась с места и исчезла в общем потоке уличного транспорта.

Усевшись поудобнее, Таня краем глаза взглянула на шофера. Машину вел как с иголочки одетый молодой человек, при галстуке, с аккуратной короткой стрижкой и чисто выбритым лицом. “Может, бесплатно подвезет”, - метнулось в голове у Тани. Она почти машинально засунулась в сумочку, выхватила зеркальце и поднесла его к глазам. “Все нормально”, - успокоилась Таня.


Вы в Университете учитесь? – вдруг спросил незнакомец.


Да, - ответила она как будто удивленно. – На филфаке.


Я тоже в Университете учился, - задумчиво, с достоинством сказал молодой человек. – Только я на юридическом. Диплом писал у профессора Мартенса, может, знаете?


Ой, нет, я из ваших никого не знаю, - деланно глупо рассмеялась Таня и добавила как бы невзначай:


А сейчас вы что, работаете?


Да, работаю. В Третейском суде при Санкт-Петербургской торгово-промышленной палате, помощником арбитра.

“Вот это круто, - подумала Таня. – Хорошие деньги зарабатывает, наверно. Вон ведь и машина своя, и одет неплохо”.

Несколько минут они ехали молча. Машина вывернула на Дворцовую площадь. Парень пристально посмотрел на Таню, а потом, отвернувшись, неожиданно произнес:


Извините пожалуйста, а вас… как зовут?


Таня. А вас?


А меня Андрей.


Ну что ж, очень приятно.

Таня кокетливо глянула на него и снова замолчала. Машина миновала Дворцовый мост и оказалась на Университетской набережной.


Я вас не очень напрягла? – спросила Таня, чувствуя, что платить не придется.


Да нет, что вы, мне почти по пути. Тут развернуться пара пустяков.

Машина затормозила у филфака.


Спасибо вам огромное, - с улыбкой сказала Таня.


Может быть, нам еще встретиться? – не очень уверенно предложил Андрей. – Например, сходим в театр.


Вообще-то у меня так много дел, сессия, - замялась Таня, пытаясь скрыть разгоравшийся в ней азарт. – Вот сегодня зачет.


Сдадите зачет и встретимся. Приглашаю вас сегодня в Мариинский театр. На балет.


О Боже! Я обожаю балет. Моя мама хотела стать балериной.


Вы придете? Без двадцати семь у входа в театр.


Конечно, Андрей! Я ведь такая авантюристка. До встречи!

Хлопнув дверцой, воодушевленная Татьяна побежала к дверям факультета. Накануне Миллениума ей просто не могло не повезти. Какая удача, да еще в эти замечательные предновогодние дни! Человек он с виду воспитанный, приставать без спросу не начнет, так что можно ехать смело. Как здорово, все-таки, что она догадалась надеть сегодня утром приличную блузку, а не какую-нибудь дешевку из “Европа-моды”, которой уже завешано полшкафа.


II


На факультете было полно народу. Едва зайдя в здание, Таня наскочила на Марию Михайловну – преподавательницу с кафедры английского языка и литературы, у которой она брала очень дорогие репетиторские уроки перед поступлением и которой сдавала потом вступительный экзамен по языку. Таня до сих пор, спустя без малого пять лет, помнила, как покраснела, увидев, что Мария Михайловна, даже не слушая ее ответ, вписывает в экзаменационный лист слово “отлично”.

Таня поздоровалась и прошла дальше. В первую очередь она засунула свою “Сберкарту” в щель банкомата и проверила, не пришла ли уже стипендия. Стипендия была крохотная, даже с учетом того, что Таня училась без троек, но получать ее все равно было приятно – в конце-то концов, не все же у мамы с папой клянчить. Но стипендия еще не пришла.

Тогда, взглянув на расписание зачетов, Таня выяснила, что стилистику сдают в “школе” (так называется правое крыло здания филфака), причем ее, шведское отделение было объединено по времени сдачи с датским, испанским, португальским и еще почему-то с теорией языкознания. Надо заметить, что, несмотря на свою прирожденную общительность, Таня знала меньше половины своего курса. Причина этого заключалась в том, что у разных отделений за все пять лет почти не случалось общих занятий, и у нее просто отсутствовала как таковая возможность познакомиться со всеми как следует. “Ну что, посмотрим, что за народ там собрался, - решила Таня. – Может, кто даст списать, или так поставят”. И она уже было устремилась в “школу”, как вдруг вспомнила, что следовало бы сначала почистить брючки, и свернула в туалет.

Туалеты, особенно женские, во всем Университете недавно переделали под евростандарт: дало о себе знать, наконец, увеличение доли студентов-платников. В туалете Таня столкнулась со своей лучшей университетской подругой Яной, которая стояла у окна и курила, периодически пальцем стряхивая пепел в унитаз.


Вау! – восторженно изрекла та. – Никак Ларина заявилась!

Они поцеловались в щечку.


Ты что, уже сдала? – с недоумением спросила Таня.


Да, - небрежно кивнула Яна. – Просто никто не хотел идти первым, и мне поставили “автоматом” - за смелость. А теперь там уже очередь, длиннющая. Часов до трех здесь торчать будешь.

Таня огорченно вздохнула.


Смотри, какие я сигареты купила, - похвасталась Яна. – Эр Один Минима, новые, суперлегкие.


Дай попробовать.


Ты ж не куришь, - удивилась Яна.


Да я один разок, - попросила Таня. – Нервничаю что-то. – Она взяла у Яны сигарету, зажала ее губами, затянулась и со смаком выпустила дым через ноздри.


Кстати, - спросила Яна, взяв сигарету обратно, - а ты кино-то успела посмотреть?


Да, слушай, такой прикольный фильм. Только я не поняла, в чем там смысл в итоге.


Да я тоже не поняла. Победила любовь - наверное, вот в чем. Они же там в конце решили пожениться и жить вместе.


Ну да. Все равно фильм классный. Спасибо.


Да не за что. Тань, ты это, слышала, что в “катакомбах” новая кафешка открылась?


Нет. Надо бы зайти посмотреть.


Ну ладно. Созвонимся.


Ой, сегодня не знаю, - вдруг загадочно понизила голос Таня. Она достала из сумочки бумажный платок, скомкала его, намочила под краном и, изогнувшись, стала стирать капельки грязи со штанов. – Я, может быть, пойду в театр.


В театр? С кем?!


Ну… меня пригласил один молодой человек.


Кто? Я его знаю? – Янины глаза широко раскрылись. – Когда ты с ним познакомилась?


Сегодня утром, на улице, подвез до факультета.


Ну, Танька, ты просто звезда! Что за мальчик-то, расскажи.


Да я сама еще толком не знаю. Завтра все расскажу. – Таня вспомнила, что ей не мешало бы поторопиться. – Ну, я побежала. Счастливо!


Ни пуха! – пожелала ей Яна на прощанье. Окурок полетел в унитаз, и подруги расстались, довольные собой.

Путь в “школу” лежал через двор. Потянув на себя ведущую туда тяжелую дверь, Таня столкнулась с двумя невысокими ребятами в сильных очках, которые тотчас предупредительно посторонились, чтобы дать ей дорогу. Таня узнала их: это были знаменитые на весь филфак “ботаники” с кафедры теории языкознания. Они всегда знали все лучше всех и шли отвечать в числе первых. Вот и сейчас, видно, уже успели “отстреляться”. Подумав, что они вряд ли когда-нибудь испытают близость с женщиной – ну, на худой конец, разве самая что ни на есть убогая какая-нибудь найдется, – Таня не удостоила их даже взглядом и величаво проплыла мимо.

Поднявшись по грязной лестнице на второй этаж, она нашла нужную ей аудиторию. Вопреки словам Яны, никакой очереди там не было. Всех, кто пришел сдавать зачет, уже запустили внутрь, и они сидели готовились. Стилистичка явно была не в духе и спрашивала каждого подолгу, многих отсылая “подумать еще” или давая им дополнительный вопрос.

Таня тихо зашла в аудиторию, приблизилась к преподавательскому столу, поздоровалась, положила свою зачетку, взяла билет и пошла села за одну из задних парт. Через некоторое время Танин конспект незаметно перекочевал из сумочки к ней на колени, и она принялась с энтузиазмом его листать.

Так прошло некоторое время – может быть, час или полтора. Вдруг Таня заметила одного парня, который забился в самый дальний угол аудитории и периодически внимательно поглядывал на нее. Он был худой, немного сутулый, скромно одетый и сидел, спрятав лицо под вуалью из длинных перепутавшихся волос. Тане стало интересно, что это он такое делает, и она начала украдкой наблюдать за ним. А занимался он явно не стилистикой. На парте перед ним лежал только один-единственный лист бумаги, на котором он, держа в руке карандаш, что-то то помечал, то штриховал, то подводил. Иногда он брал стирательную резинку и что-то стирал, а затем снова делал что-то карандашом. “Какой-то необычный студент, - подумала Таня. – Я его совсем не помню, как будто никогда даже и не видела раньше”.

Вдруг их взгляды встретились. Так продолжалось лишь мгновение, целое мгновение они смотрели друг другу прямо в глаза. Потом парень отвел взгляд, и Тане показалось, что он смутился. После этого она заметила, что он стал действовать осторожнее и уже не пялился на нее так явно, а скоро вроде бы и вовсе потерял к ней интерес.


Перерыв, - внезапно объявила стилистичка. – Пять минут. Из аудитории никто не выходит, со своих мест не встает. Я сейчас вернусь, - и она, резко встав из-за стола, вышла в коридор.

Таня решила немного поразмяться и тоже встала, тем более что ей захотелось раскрыть секрет интригующих манипуляций этого парня. Она не спеша двинулась по направлению к нему, но не смотрела в его сторону, а как будто намеревалась пройти мимо. Заметив ее приближение, парень схватил свой лист и перевернул его. Тогда Таня не выдержала и, глотнув воздуха, обратилась к парню:


Простите пожалуйста, а… что у вас там, на листе?


Да, ничего особенного, - замялся тот. – Я… рисовал.


Ой, простите, а что вы там рисовали?


Я рисовал… вас, - выговорил парень с усилием и протянул ей лист. Она взяла его в руки и перевернула обратно. На нем было изображено лицо прекрасной девушки. Приглядевшись повнимательнее, Таня узнала в этой девушке себя.


Слушайте, это потрясающе! Умеют же люди рисовать! – вырвалось у Татьяны. – А вы где, на филфаке учитесь?


Я художник, - на этот раз уже спокойно ответил ее собеседник. – А учусь я на психфаке; не сдал зачет досрочно, как все наши – теперь вот пришел с филологами сдавать.


Вы великолепно рисуете! – повторила Таня. – Это замечательно.


Спасибо вам, - с признательностью кивнул художник. – Мне очень давно никто не говорил таких теплых слов о моем искусстве. А вы… не рисуете?


Нет. Я ходила в детстве в музыкальную школу – ну, как все девчонки, правда, я уже все забыла; а еще я на танцы ходила, восемь лет занималась.


А я вот никуда не ходил. Я просто так рисую. От Бога.


Ну вы просто гений! – сказала Таня с искренним восхищением в голосе. Ей всегда легко удавалось находить нужные слова и интонации для комплиментов. Наверно, в этом и лежали причины ее редкой коммуникабельности.

В следующий момент дверь в аудиторию с шумом распахнулась, и на пороге появилась стилистичка.


Вы что, русского языка не понимаете? – раздраженно воскликнула она. – Я же сказала: всем оставаться на своих местах, не разговаривать. Вот вы, девушка, почему гуляете? – закричала она на Татьяну. – А, молодому человеку подсказываете! Молодой человек на задней парте! Я, между прочим, к вам обращаюсь, а вы в потолок смотрите! Идите сюда! Идите, идите! Где ваша зачетка?

Художник послушно встал и с неохотой подошел к преподавательскому столу.


Вы готовы отвечать? – спросила его стилистичка, угрожающе нахмурив брови.


Нет еще, - грустно ответил парень.


Понятно. Незачет! Приходите в допсессию. Забирайте вашу зачетку. Кто следующий по очереди, подходите!

Какая-то девушка села к столу и стала отвечать свой билет. Художник неторопливо вернулся на свое место, собрал вещи и молча вышел из аудитории.

Скоро Таню вызвали, и она благополучно получила зачет. Покинув аудиторию, Таня шла с перекинутой через локоть дубленкой и держала в руке отяжеленную еще одной записью зачетную книжку. Как обычно, ей повезло. Не то, что этому странному парню, которому она, видимо, не на шутку приглянулась. Да и кому же она не понравится! Юная, свежая, цветущая, преисполненная прелести и красоты… Сексуальная? Ну, конечно. Это ведь самое главное качество настоящей женщины: мужчины должны желать обладания ею, иначе какой же еще смысл всех ее прихорашиваний?! А парня этого она была готова даже пожалеть немного; ведь в его неудаче все-таки отчасти сыграло свою роль и ее чрезмерное любопытство. Впрочем, решила Таня, это все равно не ее тип – не от мира сего какой-то. Так что расстраиваться тут не из-за чего, и можно, гордо расправив крылья, спешить навстречу новым приключениям.


III


Куда же направилась наша дорогая Танюша Ларина, сдав этот дурацкий зачет? Бьюсь об заклад, что вы угадаете с первого раза: разумеется, в буфет. Буфетов на филфаке несколько, вернее даже сказать, много – что-то около пяти штук. Что ж, это закономерно: после тяжелой умственной работы всем хочется перекусить, попить кофейку да и просто перемыть друг другу косточки. Вообще на этом факультете чего только нет – даже парикмахерскую завели, благо спрос имеется.

Приходит, значит, Таня в один из буфетов – кстати, в тот самый, который ей рекомендовала посетить Яна – и видит, что там за одним из столиков сидит ее старая подружка Марина, которая училась на том же шведском отделении, только на один курс младше. Таня познакомилась с ней три года тому назад, когда они обе отдыхали со своими родителями на Кипре.


Маришечка, привет! – обрадованно закричала Таня.


Ой, Танюшка! – вскрикнула Марина. – Приветик, солнышко!


Давно не виделись, - сказала Таня, целуя ее в щечку. – Ты, похоже, на факе вообще не бываешь.


Да, Тань, знаешь, просто я тут на хорошую работу устроилась. Ты пойди возьми себе чего-нибудь, и я расскажу все подробности.


Ага, сейчас, - и Таня, повесив свою дубленку на спинку деревянного стула, подошла к стойке.


Салатик, пожалуйста, - сказала она буфетчице, вертя в руках заламинированное меню. – Так, еще две булочки с маком…

“Ой, нет – потолстею, - вдруг подумала Таня. – Весь шейпинг пойдет коту под хвост”, - и исправилась:


Нет, простите, одну булочку, и еще капуччино, пожалуйста. Двойной. С сахаром.

Таня занималась шейпингом два раза в неделю в одном фитнесс-центре. Это помогало ей поддерживать обольстительную, как она считала, стройность фигуры.


Двадцать пять сорок, пожалуйста, - сказала продавщица.

Таня взглянула на нее. Это была женщина лет тридцати пяти с кудрявыми светлыми волосами. Поверх синего свитера на ней был повязан темно-красный передник.


Вот, меньше нету, к сожалению, - Таня положила на прилавок сторублевую купюру.

На секунду ей померещилось, что изображенные на лицевой стороне купюры лошади заржали над ней. Однако осознать, что это кони с крыши московского Большого театра Татьяна не успела, потому как продавщица уже отсчитала ей сдачу и выставила заказанные блюда.

Таня переложила булочку в салат, другой рукой взяла пластмассовый стаканчик с кофе и отнесла все это на столик, за которым сидела Марина. Горячий кофе обжег Тане руку, и она потрясла ей, чтобы устранить неприятные ощущения в пальцах. “У меня такая нежная кожа, что может легко покраснеть и потерять вид”, - подумала Таня, разглядывая ярко-зеленый лак на своих накладных ногтях.


Слушай, Тань, у тебя такая очаровательная блузка, где ты ее достала? – спросила Марина.


Мама ездила по делам в Хельсинки и купила где-то там в галерее высокой моды. Это Труссарди. Настоящий, - похвасталась Таня.

Марина мечтательно повела глазами и сменила тему:


Ну так я же тебе не дорассказала про свою работу. Я теперь сотрудница Представительства Стокгольма. Это знаешь – Невский, дом один, где банк “Менатеп”.

Марина вообще была менее заметной и более трудолюбивой девушкой, чем Таня. Еще на втором курсе Марина по гранту Совета министров северных стран училась полгода в Уппсальском университете и в совершенстве овладела шведским языком. Кстати, Танин научный руководитель Григорий Сергеевич тоже предлагал Лариной совершить аналогичную поездку, но та отказалась: к тому времени она уже побывала в Швеции несколько раз по турпутевкам, и ее больше нисколько не тянуло в эту холодную, унылую, с изрезанным туманными фьордами побережьем страну, чем-то до боли напоминающую и Питер, и Танин родной Архангельск.


Так вот, Танечка, - продолжила Марина. – Представляешь, сегодня приезжает какой-то знаменитый авангардист-постмодернист на открытие выставки своих новых работ в арт-центре на Невском, 20.


Ой, Мариночка, - взволновалась Таня, - как интересно! И ты тоже участвуешь?


Ну да, это ведь организовано при поддержке нашего Представительства.


Слушай, здорово! Я тебе так завидую! – призналась Таня.


Вообще-то это закрытое мероприятие, там вход строго по приглашениям, но если хочешь, пойдем вместе! Мне начальница сказала, что в принципе можно привести одного-двух человек, если я в них уверена. У меня с собой три приглашения.


Мариша, возьми меня – сделай одолжение, прошу тебя!


Ну ладно, ладно, беру. Ты сегодня свободна?


Хм. Это смотря во сколько.

Марина порылась в своей сумке и извлекла оттуда ежедневник. Из ежедневника выпала горсть визитных карточек, и Марина принялась собирать их с заляпанного чаем столика.


Видишь, всю визитницу уже забила, приходится прямо так пихать, - объяснила Марина.

Засунув карточки обратно, она полистала ежедневник.


Так, его зовут Улоф Свенссон, - сказала Марина, найдя нужную страницу. - С десяти до часу у него разные там встречи, затем ланч в “Астории” …


В “Астории”! – не удержавшись, прервала ее Таня с завистью.


С двух до четырех ему будут показывать достопримечательности нашего города – для этого уже нанят профессиональный экскурсовод и заказан экскурсионный микроавтобус с водителем. С четырех до шести – открытие выставки и фуршет для гостей.

Так подруги проболтали еще около получаса. Вдруг Марина взглянула на электронный циферблат, висевший над дверью в буфет – наверное, для того, чтобы студенты не забывали про лекции, - и засуетилась, сказав, что ей надо срочно отлучиться по одному очень важному делу. Она назначила Тане встречу без пятнадцати четыре у входа в галерею и торопливыми шагами покинула помещение буфета.

Таня задумалась. Она собиралась сегодня заехать в бассейн, но тут театр да еще это непонятное мероприятие на Невском, 20. Конечно, о бассейне речи уже идти не может. А Таня любила ходить в бассейн. На самом деле она предпочитала море, особенно Средиземное, но ей удавалось выбираться туда не часто, в основном только летом, да и то недельки на две, не больше.

Таня действительно любила плавать, пусть даже и в бассейне. Ведь это такое наслаждение! Мало что может быть приятнее, чем ощущение прикосновения к воде, омывающей твое тело, когда оно плавно скользит по ее поверхности, ритмично погружаясь в толщу. А сразу после этого – бегом оттаивать под горячий душ, где игривые струйки будут нежно ласкать все твои формы. Таня любила, стоя под душем, разглядывать свое тело, которое она находила наиболее прелестным именно в обнаженном состоянии.

Таня подняла голову и вздрогнула. Перед ней стоял ее новый знакомый – художник.


Простите меня, - сказал он. – Я прождал вас все это время за дверью буфета, так как стеснялся подойти к вам в присутствии вашей подруги. Дело в том, что я просто не успел дорисовать одну маленькую деталь в моем эскизе. Если бы вы подарили мне несколько минут для того, чтобы я завершил мою работу, вы сделали бы меня невероятно счастливым!

Таня недовольно поморщилась. Ну чего он пристал! Избави Господи от таких поклонников. Но с другой стороны, слова художника польстили ей. Они еще раз подтверждали Тане, что она и вправду красива, что она даже красивее многих и если, конечно, не красивее всех на свете, то уж по крайней мере могла бы дать фору большинству своих соплеменниц.


Ладно, я согласна, но только десять минут как максимум. Между прочим, мы так и не познакомились. Меня зовут Татьяна.


А меня Кирилл. Может, будем на “ты”?


Отлично. Долой условности!


Таня, сядь, пожалуйста, ко мне немножко боком, как сидела на зачете. Ага. Вот так. – Художник вытащил из рюкзака папочку, в которую был аккуратно вложен лист с неоконченным Таниным портретом.

Минут пять они просидели, не говоря ни слова. Кирилл рисовал. Мимо ходили туда-сюда какие-то люди, что-то ели, пили, вытирали рот салфеткой и уходили. Таня сидела, погруженная, словно в какую-то дымку, в это беспорядочное звяканье чашек, тарелок, монотонный гул голосов, грохот отодвигаемых стульев, шорох шаркающей обуви, стук кассового аппарата буфетчицы. Таня почувствовала, что ей становится скучно.


Кирилл, скажи, а о чем ты думаешь, когда рисуешь кого-нибудь? – спросила она у художника.


Я думаю о том человеке, которого я рисую, - ответил тот. - Я стараюсь представить себе, как он выглядит изнутри, чем он живет, о чем мечтает. И потом я пытаюсь передать это на бумаге. Я поэтому и пошел на психологию. Вот скажи, у тебя есть ценности в жизни?


Ну, наверно, есть, - Таня была несколько сбита с толку такой постановкой вопроса.

Признаться честно, она вообще ненавидела рассуждать на разные общие темы отвлеченного характера – прежде всего потому, что это у нее не особо хорошо получалось. Таня с ужасом вспоминала, как сдавала экзамен по философии: оставив всякие попытки хоть сколько-нибудь проникнуть в суть этого идиотского, абсолютно никому не нужного предмета, она заготовила “шпоры” на каждый вопрос и, надев пиджак с балансирующим на грани приличия вырезом, засунула стопку исписанных мельчайшим почерком листочков за лифчик. Преподаватель заметил это, но на ее счастье не рискнул уличить ее при всех. А как-то в другой раз – кажется, это было на истории – Таня применила иной способ: “шпоры” были положены на переднюю сторону бедер под прозрачные колготки телесного цвета, и, незаметно пододвигая край короткой юбки ближе к себе, можно было без опаски пользоваться ими.


Что для тебя – самое главное? – снова спросил художник.


Ну, так, в двух словах, сложно сказать. Наверное, дом, семья, чтобы жизнь сложилась счастливо, благополучно. Деньги…ну, конечно, не в деньгах счастье, но ведь без них в наше время никуда. За все надо платить! – Эта тема понравилась Тане, поскольку была ей гораздо понятнее, и она принялась ее развивать. – Вот, к примеру, заболел у меня зуб. Куда я пойду – в бесплатную поликлинику, что ли? Там очередь километровая, пенсионерки сидят – фу, страшно представить, что я такая убогая стану! Лучше уж умереть в расцвете сил, красиво так как-нибудь, в брызгах шампанского – как в кино показывают. И вообще, я хочу жить, ощущая полноту жизни, а не уныло тянуть свою лямку, как толпы этих людей, которые ездят в метро!!! Ну скажи мне, Кирилл, согласен ты или нет?

Кирилл промолчал. Казалось, он весь сосредоточился на портрете. Не отвлекая его, Таня продолжила:


Ну вот, допустим, заболел зуб, надо сходить в нормальную клинику – скажем, в “Стоматологию Меди”. Там чисто, евростандарт и доктора все улыбаются. Плохого точно не сделают, будь уверен. Мы там всей семьей лечимся!


Ладно, Таня, - сказал тогда Кирилл. – Я тебя не про это спрашивал. Я про смысл.


Я не знаю, что такое смысл, – ответила Таня с необычайной твердостью. – Все эти очень умные люди, которые так любили искать смысл и писали про него толстые книжки, до чего они доискались в итоге, а? Так и померли, как все! Так зачем тогда его искать, этот смысл, время свое тратить попусту?! Жить надо, жить и получать от жизни удовольствие, вот и все!!!

Таня даже не ожидала от себя такого складного и столь логично выстроенного монолога. Видно, что-то нашло на нее такое свыше в присутствии этого художника, а может быть, это просто необычное состояние того, что тебя рисуют, так располагает к размышлению о высоких материях.

Кирилл не стал ни спорить, ни соглашаться с ней. В любом случае, не создавалось впечатления, что он в чем-то разочаровался. Закончив свою работу, художник протянул портрет Тане:


Что скажешь?


Это выше всяких сравнений! – воскликнула та.


Я дарю его тебе, - с улыбкой произнес художник. – Он твой.


Как? За что? О Господи! Спасибо. Мне так приятно, - призналась Таня.


Только, если позволишь, я напишу под ним маленькое посвящение, - попросил Кирилл. – Я просто еще иногда сочиняю стихи и хотел бы сопроводить портрет одним четверостишием, которое только что сложилось у меня в голове.


Так ты еще и поэт?! – изумилась Таня. – Вот это талант. Я в шоке.

Художник наклонился над листом и вывел в нижней его части красивым, почти каллиграфическим почерком:


Над собою более не властный,

Я Ваш лик волшебный рисовал,

Ибо в Вас, божественно прекрасной,

Женщины увидел идеал.


Таня была польщена. Какие сентиментальные строчки! Похоже, он и в самом деле влюбился в нее с первого взгляда. Вдруг Таня случайно посмотрела на часы над дверью. Они показывали ровно половину четвертого. До встречи с Мариной оставалось ровно пятнадцать минут.


Ой, прости меня, я же забыла, что мне надо бежать, срочно. – Таня с трудом вместила свой портрет в сумку так, чтобы он не помялся. – Спасибо тебе за твой подарок, мне очень приятно. Я учусь на шведском отделении, на пятом курсе – если хочешь, заходи как-нибудь, поболтаем, а сейчас я действительно очень занята, извини. Счастливо.

Таня накинула дубленку, схватила сумку и вылетела из буфета. На месте, где она сидела, остался только сладковатый, слегка приторный запах ее французских духов.


IV


В принципе Таня знала, что еще успевала, и поэтому решила пройтись пешком. Дойдя до памятника Ломоносову, она пересекла Университетскую набережную и направилась к Дворцовому мосту. Она вспомнила, как ехала здесь утром в машине Андрея. Они должны еще встретиться сегодня, так что самое интересное впереди. Что же представляют сегодня в Мариинке? И где они будут сидеть? Больше всего Таня любила ложи бенуара и, конечно, первые ряды партера. Еще ей очень хотелось побывать в императорской ложе, но в кассах почему-то никогда не бывало билетов туда. Наверное, они резервировались для особо важных лиц.

Повернув на мост, Таня заметила, что уже начало темнеть. Ей вспомнилось вдруг, как они с мамой однажды пошли в ночной клуб “Голливуд найтс”, что напротив Гостиного Двора. Это было давно – тогда, когда этот клуб только-только открылся. Она еще, помнится, была в тот раз в изумительном вечернем платье темно-вишневого цвета. Они с мамой протанцевали в клубе до четырех часов утра. Маму подснял – разумеется, в шутку – один англичанин, а Таню – итальянец. Он угощал ее мартини со льдом и так сладострастно шепнул на прощание: “Чао, бамбина”, что она ощутила себя королевой. Мама объяснила ей потом, что в переводе это означает всего лишь “Пока, малышка". Еще Тане хорошо запомнилось, как она с подружками ходила в “Луну” на ночь мужского стриптиза. Они стояли почти у самой сцены, и каждая из них в глубине души чувствовала себя немножко не в своей тарелке, хоть и пыталась скрыть это от остальных.

Таня вышла к Адмиралтейству. На этом месте у нее один раз потекла тушь с ресниц: она попала под проливной дождь с ветром, и вода била прямо в лицо. Она шла тогда за руку с одним молодым кардиохирургом, выпускником Военно-медицинской академии. Этот хирург был ее первым мужчиной.

Это произошло пару лет назад в октябре месяце. На дворе стояла золотая осень: яркие разноцветные листья устилали землю, ветер гонял по небу рваные облака, и темными вечерами струящийся из окон домов желтоватый свет отбрасывал блики на гладкую поверхность луж.

Они познакомились случайно на дне рождения одной маминой подруги: к ее сыну зашел за какой-то вещью знакомый, его пригласили за стол, выпили, потом начались танцы, и он пригласил Таню. Он еще обратился к ней тогда так забавно: “Разрешите Вас ангажировать?” Она взглянула на него чуть удивленно и ответила ласково: “Разрешаю”.

Он обнял ее правой рукой за талию, и они вышли на середину комнаты. Поставили какую-то очень волнительную мелодию – кажется, из фильма “Эммануэль”. Они заговорили о чем-то. Он был подчеркнуто вежлив. В его голосе чувствовалась бесконечная забота, и еще – какое-то непоколебимое спокойствие, к которому ее душа подсознательно так тянулась временами. Ей захотелось прижаться к его груди, утонуть в его сильных руках, спрятаться за ним, как за скалой. Господи. Это было так… неповторимо.

А потом – ну, что потом? Был краткий роман, были свидания, поцелуи и объятия. Он был не местный – когда учился, жил в общаге, а устроившись на работу, снял квартиру. Там это и случилось. Это совсем не оказалось так здорово, как она ожидала. Ей было не по себе, хотя и не страшно. Она даже почти не ощутила никакой боли. Вышла на улицу – вокруг тот же город, те же листья под ногами, те же улетающие на теплый юг птицы над головой… Все как будто то же, а как будто и нет. Как будто что-то переменилось в жизни, что-то повернулось, соскочило с резьбы – и покатилось по наклонной плоскости…

Это повторилось потом еще несколько раз – может быть, два. Или три. А после очередного раза она вдруг поняла, что не хочет этого. Он звонил, она подходила к телефону, но говорила, что занята, искала предлоги, чтобы только не встречаться с ним. Так продолжалось около месяца, затем он оставил ее в покое и не звонил больше никогда. Наверно, он решил, что она просто использовала его в качестве мостика, трамплина во взрослую жизнь. Она и сама, в конце концов, пришла к такому выводу. Но честное слово, она не хотела этого. Просто… так получилось. Правда.

Таня шла, погруженная в воспоминания. Нет, она и на смертном одре не забудет, как это случилось.

Таня пересекла Дворцовую, ковыляя на своих каблуках по брусчатке площади. Каждый шаг отдавался в позвоночнике. Но ничего не поделаешь: благодаря каблукам она становилась на целых семь сантиметров выше ростом и потом, каблуки ведь делают ее такой привлекательной!

Слева оставался Зимний Дворец, справа – согнутое в дугу здание Главного Штаба. За спиной возвышалась монументальная Александровская колонна, увенчанная фигурой ангела, опирающегося плечом на массивный крест. Впереди виднелся контур скрытого деревянными щитами фасада Академической Капеллы. Таня знала, что чуть правее от нее располагались самые известные в городе курсы французского языка под названием “Альянс Франсэз”, на которых учились многие из ее подруг и знакомых. У нее и у самой имелось смутное желание изучить это язык – язык любви, Эйфелевой башни, Лазурного берега, язык великих кутюрье, язык незабываемых романтических встреч на Елисейских полях… Но пока она довольствовалась английским и шведским.

Таня перешла Мойку. Внизу, за парапетом набережной, были видны подтаявшие льдины, нагромоздившиеся одна на другую. В недавно образовавшейся небольшой промоине плавала пустая пластмассовая бутылка из-под “Кока-Колы”. Подходя к Капелле, Таня вдруг подскользнулась на кучке колотого льда, спустившегося с крыши по водосточной трубе. С Таниных губ невольно сорвалось негромкое ругательство. Вообще-то она старалась изображать из себя воспитанную девушку, но в одиночестве или с самыми близкими подругами нет-нет да и позволяла себе крепкое словцо.


Извините, пожалуйста, - окликнула Таня мужчину в спецовке, несшего ведро со строительным мусором. – А там есть проход или нет?


Не-а, - ответил тот и махнул рукой:


Вон через тот двор пройдите.

Дворы, соединявшие Дворцовую площадь с Большой Конюшенной улицей, были закрыты на эту зиму для реконструкции, финансируемой по проекту Всемирного Банка. К лету следующего года они должны были превратиться в ухоженную европейскую улочку по образцу Малой Садовой.

Таня обошла стройку указанным ей маршрутом и, вывернув на Большую Конюшенную из какой-то подворотни, пошла по этой улице к Невскому, вертя головой по сторонам. “Пивной бар “Саквояж” – для беременной шпионки”, - гласила одна вывеска. “Обмен валюты – выгодный курс”, - зазывала другая.

Таня шла по центральной аллее, провожаемая алчными взглядами окоченевших на холоде парковщиков в темно-бордовых синтепоновых куртках. У одной из скамеек копошились голуби. Жадно урча, они выковыривали что-то из-под снега. “Шахматный клуб имени Чигорина”, - прочитала Таня на одном доме. Да, это, наверное, для тех двух “ботаников”, которых она встретила сегодня утром во дворе филфака. Она сама и в шашки-то играла с трудом, не то что в шахматы. Зато проходя мимо Центрального Бюро путешествий, Таня с интересом всматривалась в развешанные в витринах заокеанские пейзажи. Ведь путешествовать – это такой кайф…

Ну, вот она и пришла. Невский, 20 – голубое здание, правую часть которого занимают Дом военной книги и кафе “Минутка”. Жующие люди сидят за столиками у ярко освещенных окон, как в аквариуме. Вот толстенная тетка запихивает себе в рот здоровенный пирожок. Вот корейская студентка в тончайших очках без оправы старательно кромсает небольшой бутерброд одноразовыми ножом и вилкой. Вот средних лет мужчина, положив свою кожаную папку на стол рядом с тарелкой, подкрепляется в разгаре трудового дня.

Таня открыла большую деревянную дверь и вошла. “Выставка шведского художника Улофа Свенссона”, - подсказал ей указатель. Пройдя прямо по коридору, Таня наткнулась на Марину.


Привет, - сказала та негромко, - сдавай вещи в гардероб и идем. Скорее – он уже там, сейчас начинается.

Таня отряхнула снег с меховых обшлагов, сбросила дубленку и протянула ее гардеробщице, которая ожидала здесь же, за стойкой. Это была беззубая бабушка в дырявом синем халате, обшитом выцвевшей голубой тесьмой. Бабушка с трудом перекинула дубленку через стойку, отнесла ее к вешалкам и взгромоздила на крючок. Таня взяла круглый металлический номерок с двумя полустертыми цифрами и запихнула его в сумку.

Предъявив приглашения, подруги прошли в галерею. В первой комнате для участников презентации были расставлены стулья, которые уже почти все были заняты. Проход в следующую комнату был перекрыт тонкой алой ленточкой.

Девушки присели в заднем ряду. Через несколько минут раздались аплодисменты, и легендарный швед, выйдя из какого-то соседнего помещения, предстал перед взорами собравшихся. Он выглядел далеко не так экстравагантно, как можно было предположить: на нем были темно-серые брюки, клетчатая фланелевая рубашка и жилет, на тон светлее брюк. С шеи свисал коричневый шарф – почти точь-в-точь как у Пиотровского, директора Государственного Эрмитажа. На носу прославленного авангардиста красовались круглые очки в оправе латунно-золотистого оттенка.

С первого ряда встала женщина в строгом деловом костюме и, развернувшись лицом к публике, объявила:


Представительство муниципалитета города Стокгольма в Санкт-Петербурге имеет честь представить вам господина Улофа Свенссона, лауреата международных конкурсов, действительного члена Королевской Академии изящных искусств.


Здравствуйте, - с усилием выговорил швед по-русски. – Приветствую вас!

Раздались краткие аплодисменты. Потом несколько человек выступили. На импровизированную сцену выходили заместитель председателя Комитета петербургской администрации по культуре, представитель Генерального консульства Швеции, люди из питерских объединений художников. Последним выступил Свенссон: он говорил по-шведски, а какая-то девушка, из русских, переводила его. Наконец, он закончил, и под аккомпанемент щелкающих затворов фотоаппаратов, сопровождаемых ослепительными разрядами вспышек, господин Свенссон вместе с главой Представительства Стокгольма перерезал ленточку. В комнатах с экспозицией, словно по команде, зажегся свет, и всех присутствующих пригласили ознакомиться с работами основателя нового течения в современном европейском искусстве.


V


Толпясь и теснясь в узком проходе, ведущем на выставку, люди устремились к картинам. Картины были разные, но в основном, конечно, странноватые, ибо таков был стиль автора. Многие из них тяготели к абстракционизму. Отдельные экземпляры вызывали откровенно неприличные ассоциации – например, изображение женоподобного лица с грудями на месте глаз. На соседнем полотне была запечатлена обнаженная женщина, прилегшая на постель. Эта композиция чем-то напоминала знаменитую “Данаю” Рембрандта ван Рейна.

Вид этих двух картин, особенно второй, невольно навел Таню на мысль, что она была бы вовсе даже не прочь попозировать какому-нибудь художнику, или для модного журнала, для компьютерной игры, пусть даже просто сняться в рекламе (не говоря уже про кино – это была бы настоящая сказка). Конечно, насчет полностью обнаженной натуры она не могла так сразу заявить со всей уверенностью, но в каком-нибудь сногсшибательном нижнем белье – почему нет, запросто! Ведь если природа и мировая индустрия косметических средств совместными усилиями наделили ее красивым телом, шелковой, слегка бархатистой кожей, которая так приятна на ощупь, то зачем таить все эти прелести от нескромных мужских взглядов?

Таня призналась себе, что завидует своей подруге Яне – той самой, что она встретила сегодня утром в туалете – потому, что та уже два с половиной года работает в модельном агентстве. Таня даже жалела временами, что не ходила вместе с ней на курсы манекенщиц, а ведь Яна в свое время предлагала, приглашала, звала! Еще одна Танина подруга недавно устроилась танцовщицей в эротическое шоу диско-бара “Национальная охота”.

Да, красивое нижнее белье – это очень важно для ощущения собственного достоинства. И не надо на нем экономить, как часто делала Таня из тех соображений, что его все равно никто не видит. Хватит ходить в бюстгальтерах от фабрики “Трибуна”! А еще Таня вспомнила, как после десятого класса мама отправила ее на две недели в международный пионерлагерь в Болгарии. Они с девчонками бегали там по пляжу откровенно “топлесс”, пока их не заснял пляжный фотограф и не вывесил эту фотографию на свой рекламный стенд в качестве образца. Ну и, разумеется, если в первый день мальчиков и девочек поселили строго раздельно, то уже на второй пошел бурный обмен соседями. Правда, если честно, они ничего не делали там такого криминального: просто залезали голые под одно одеяло и спали в обнимку, вот и все.

Вдруг Таня обратила внимание на одну картину. Она была выполнена очень реалистично, в виде портрета молодой женщины, и по какой-то непонятной причине висела как бы немного отдельно от всех остальных. Тане померещилось, что чертами лица эта женщина странным образом похожа на нее саму. Таня открыла сумку и вытащила оттуда белый лист со своим изображением – тот самый, что сегодня подарил ей студент-художник.


Что это? – удивленно спросила ее Марина. Таня ответила:


Это меня сегодня … нарисовали. На зачете. Один парень с психфака. Он сидел и рисовал меня, а потом, значит, взял да и подарил мне этот свой рисунок.


Слушай, а он здорово рисует! – Марина выхватила у нее лист. – Ой, да тут еще и стихи! “ … Женщины увидел идеал”. Он что, спятил, что ли?

Татьяна не слушала ее. Она, не отрываясь, глядела на подпись под картиной на выставке. Маленькая табличка, прикрепленная к раме, гласила: “У.Свенссон, 1999. Образ идеальной женщины. Холст, масло”.

Вдруг за спиной у девушек послышалась шведская речь:


Смотри, какой чудесный эскиз!

Девушки резко обернулись. Перед ними стояли Улоф Свенссон и еще один чем-то похожий на него человек, только пошире в плечах и покрепче сложенный.


Простите пожалуйста, - обратился Свенссон к Тане, как будто она должна была понимать по-шведски. – Это что, автопортрет?


Нет, - ответила Таня на том же языке, - это работа одного моего друга.


Браво! Она говорит по-шведски! – воскликнул приятель Улофа.


Передайте вашему другу, что это великолепно. У него самый настоящий талант, - сказал Улоф Тане. – Между прочим, давайте познакомимся. Меня зовут Улоф. А это мой брат Юхан. Он виолончелист Королевского симфонического оркестра.


Очень приятно. – Уголки Таниных губ приподнялись и создали видимость приветливой улыбки. – Меня зовут Татьяна. А это моя подруга Марина.


Не пройти ли нам на фуршет? – спросил Юхан-виолончелист. Кажется, столы уже накрыты.

В самой первой комнате, которая еще час назад была заполнена стульями, теперь установили столы с различными кушаньями. На столах были расставлены бутылки с дорогими сортами вин, разложены нарезанные овощи, бутерброды.


Разрешите за вами поухаживать, - обратился Улоф к Тане в тот момент, когда Юхан отводил в сторону Марину. – Что желаете?

Он взял в руки тарелку.


Если можно, бутербродик с икрой, еще с красной рыбой и, пожалуйста, ложечку салата вон с того блюда, - изображая смущение, попросила Таня. Весь их разговор проходил на шведском.


Вы какое вино предпочитаете? Белое, красное? Крепленое?


Ой нет, какое крепленое, лучше апельсинового сока, или ладно, стаканчик белого, нет, доверху не надо, спасибо.


За ваше здоровье! – они чокнулись. – Между прочим, позвольте полюбопытствовать, где вы так хорошо выучили шведский язык? Вы жили в Швеции? Ваши родители – шведы?


Нет, что вы, - ответила Таня. Ее позабавили слова этого наивного шведа. Или, по крайней мере, он строил из себя наивного. – Мои родители русские. Правда, бабушка у меня армянка, а дедушка – грек, но сама я чисто русская! Просто я учусь в Университете на филологическом факультете, а шведский язык и литература – это моя специальность. Я изучаю ваш язык уже почти пять лет.


Да, у вас действительно такое красивое, русское имя – Татьяна. Вы знаете, однажды в молодости я прочитал стихотворный роман вашего великого поэта Пушкина – в переводе, конечно, ведь я почти не знаю русского. И главную героиню в нем тоже звали Татьяной.


Вы удивитесь еще больше, - захохотала Таня, - если я вам скажу, что у меня и фамилия в точности как у нее: Ларина. Меня еще в школе этим вечно дразнили: “Татьяна, Татьяна, где твой Евгений?”


Они были глупые, - утешил ее швед. – Ведь как мне показалось, Пушкин вложил в Татьяну свое представление об идеале женщины. Я даже припоминаю, что в одной из последних строчек романа у него это так прямо и сказано: “Татьяны милый идеал … ” Разве плохо быть идеалом?


Я совсем не думаю, что я идеал, - сказала Таня в ответ. – И вообще теперь другая жизнь, не та, что была при Пушкине. Время идет, идеалы меняются. Сейчас, наверное, нет таких, как она.


Вы знаете, у вас такой мелодичный голос. И такая изысканная внешность! Так и хочется принять вас за пушкинскую Татьяну.


Спасибо. Я польщена. Мне очень приятно это слышать, - Таня обрадовалась, услышав эти, как она посчитала, дежурные комплименты, и решила поменять тему. – Я хотела бы, в свою очередь, сказать вам, что я в восторге от ваших картин.


Может быть какая-то понравилась вам более других? - поинтересовался швед. Он всегда задавал такой вопрос, чтобы выведать, насколько внимательно собеседник отнесся к его творениям.


Да, такая картина есть, - подумав немного, сказала Таня. – Кажется, она называется … что-то вроде “Идеальной женщины”. Вы рисовали ее с натуры?


Нет, признаться честно, я увидел ее во сне, - сказал Свенссон. – Так приходят только самые великие произведения. Я проснулся в холодном поту в три часа ночи и, вскочив с постели, тотчас включил настольную лампу и принялся набрасывать эскиз. Через час то, что вы видели в галерее, было уже полностью готово.


Боже мой, - удивилась Таня, - все творческие люди такие экстравагантные, особенно художники. Интересно, что сказала ваша жена, когда вы вскочили посреди ночи и бросились что-то там рисовать.


У меня… нет жены, - внезапно понизил тон Улоф. – Я разведен.

Таня замолчала. Ей почему-то вспомнилась реклама брачного агентства, которую каждый день крутят на электронном табло на станции “Гостиный двор”. “Серьезные, обеспеченные, желающие создать семью…”, - зазвучал у Тани в ушах женский голос за кадром, сопровождающий этот ролик. Туманный Стокгольм, дуги мостов, улочки Старого города… Русские музыканты в подземном переходе. “Вольво” последней модели, дом за городом, супруга известного человека, приемы, презентации, выставки, красивая жизнь!.. Он ведь еще довольно молод - на вид чуть больше тридцати. Это самый оптимальный возраст для мужчины, за которого выходишь замуж: он успел многого добиться в жизни, уже избавился от юношеских глупостей, но еще не равнодушен к женской красоте. Выйти замуж за прекрасного принца (то бишь, за иностранца) и уехать с ним в тридевятое царство, где жизнь легка и беззаботна – разве не это потаенная мечта любой девушки еще с самых незапамятных времен?! И мама-то, мама ей говорила: давай, дочка, ищи, не засидеться бы тебе в девках. Вон, смотри, подружки-то все уже замуж повыскакивали.


Знаете что, - вдруг загадочно прошептал Свенссон, наклоняясь к ее уху, - Вы кажетесь мне весьма умной и интересной девушкой. Я хотел бы пригласить вас отужинать со мной сегодня вечером в ресторане.

У Танечки учащенно забилось сердце. “Господи, - подумала она в каком-то дразнящем, соблазняющем ужасе, - что мне делать?”


Итак, ваш ответ? – спросил швед.


Господин Свенссон, - начала Таня, но то поправил ее:


Вы можете называть меня просто Улоф.


Улоф, - выдохнула Таня. – Я согласна.

На лице шведа появилось удовлетворение.


Я смотрел сегодня гид по Санкт-Петербургу, - сказал он, - и видел рекламу одного ресторана, которая мне приглянулась. Он называется “Садко”. Вы знаете, где он находится?

Таня беззвучно кивнула. У нее задрожал колени.


Я буду ожидать вас в ресторане “Садко” в двадцать один тридцать по местному времени.

Тане захотелось на воздух: ее мутило. Она с трудом опустила взгляд на свои часы. Было уже шесть. Таня вспомнила про Андрея и балет в Мариинском театре.


Я приду, - сказала она, глядя в глаза Улофу. – Но сейчас я должна попрощаться с вами. До свидания.

И, не обращая ни на кого внимания, Таня отошла от стола, протиснулась между толпящимися вокруг людьми с фужерами в руках, добралась до выхода из галереи, протянула гардеробщице номерок, засунула руки в рукава дубленки и выбежала на улицу.


VI


Петербург. Зима. Скоро Миллениум. Такое бывает раз в тысячу лет. Раз в тысячу лет на Земле начинают твориться чудеса: мечты сбываются. Ларина читала об этом в “Космо”, в рубрике астрологических прогнозов. На последнюю декаду декабря последнего года уходящего века ей, родившейся под знаком Близнецов, было предсказано: в эти дни вам повезет так, как многим людям не везет никогда. Самая смелая сказка может стать явью в эти решающие дни. Феерия романтических знакомств и любовных приключений захлестнет вас в эту неделю. Так не упустите же свой шанс – может быть, единственный в своем роде на всю жизнь.

Похоже, и вправду творилось что-то необыкновенное. Не далее как сегодня утром Татьяна шла по Невскому и мечтала, чтоб ее нарисовали, мечтала попасть в “Садко”, и вот у нее на глазах самые дерзкие ее мечты сбываются одна за другой! Ей казалось, что она счастлива. Ощущение упоительного восторга, этого сладострастного вкушения радостей жизни переполняло ее. Ей хотелось выбежать на середину Невского и кричать что есть сил: “Йес! Я сделала это!!!”

Но надо было спешить в театр. Конечно, этот юрист мало что значит в сравнении со Свенссоном, но еще неизвестно, как все повернется, так что и он пригодится. Главное, пусть не вздумает там на особо многое рассчитывать – это будет зря. Ну, это уж ее дело – дать ему понять, где его место. Посмотрим по обстоятельствам.

Мариинский театр был расположен далеко, и прямого транспорта туда не было. Таня решила опять поймать машину, но в этот раз долго никто не останавливался. Через пятнадцать минут затормозил какой-то разбитый “Москвич”.


До Тетральной площади довезете? – спросила Таня.


Тридцатник, - буркнул прокуренный дядя в кепке, облокотившись на руль.


Дорого, - скривилась девушка.


Как хотите, - дядя потянулся захлопнуть дверцу.


Ладно, едем, - передумав, поспешно сказала Татьяна и влезла в машину. В салоне чем-то отвратительно пахло, но Тане все равно захотелось побеседовать с шофером.


Скажите, а техосмотр пройти сейчас дорого стоит?

Шофер ухмыльнулся и показал почерневшие зубы.


Милая моя, я техосмотр вообще не прохожу, - ответил он с издевкой в голосе и включил радио – видимо, для того, чтобы не продолжать разговор. Как истинный таксист, пусть и нелегальный, мужик, естественно, предпочитал “Русский шансон”.


Натали… Натали… Боже, ну как вы могли?! – машинально подхватила Таня и вдруг осеклась:


Ой, извините, просто я всегда подпеваю – привычка такая дурная.

Натали. В самом деле, как она могла? Ведь это из-за ее “невинных шалостей” пошел стреляться Александр Сергеевич Пушкин.

Таня подумала о предстоящем свидании. Надо скорее привести себя в порядок. Таня достала из сумочки зеркальце и губную помаду. Лицо по-прежнему сохраняло золотисто-шоколадный оттенок, но губы уже не блестели так завлекательно, как с утра. Ничего, исправим. Таня достала карандаш для губ и подвела контур. Теперь о`кей. Вдруг она вспомнила о съеденных бутербродах. Во рту может быть ужасный запах! А что если придется с ним целоваться?! Так, где же мой новый “Орбит”, освежающий дыхание?..

Таня начала судорожно рыться в сумке. Ну куда же он завалился, черт возьми? Это не то, это тоже не то… Ой, презервативы. Она с некоторых пор взяла за правило носить с собой начатую пачку – как говорится, на всякий случай. Часть содержимого она предусмотрительно выложила, чтобы посторонним людям было видно, что она таскает их не из выпендрежа, а для дела. Из множества разновидностей она выбрала в секс-шопе “облегающие, с канавкой” - именно такие, какие, как доверительно сообщала штатная специалистка в данной области из того же журнала “Космо”, больше всего уважают настоящие мужики. Впрочем, как показывал ее ограниченный опыт, мужчины почему-то предпочитают обходиться вовсе без этих средств, но она думала, что, имея их всегда при себе, выглядит более серьезной девушкой.

Кроме хирурга, у Тани за всю жизнь был пока еще только один партнер. Прошлым летом она ездила в Краснодарский край к двоюродной сестре, у деда которой есть собственный дом, почти что у самого моря. У деда был сосед, к которому тоже приехал внучек – отдыхать. А у этого соседа во дворе стояла старая-старая “Волга” - с фигуркой оленя на капоте, точь-в-точь, как в фильме “Берегись автомобиля”. Двигатель этой колымаги безнадежно испортился уже лет десять тому назад, но зато мягкие сиденья в ней раскладывались, образуя ровное удобное ложе. На нем Таня и открыла для себя, что существуют люди, предпочитающие не потреблять предохраняющие изделия резиновой промышленности – якобы для полноты ощущений. Как бы то ни было, никаких отрицательных последствий для себя она не заметила: очевидно, ей повезло.

Ура! Таня наконец-таки наткнулась на зеленую упаковку “Орбита”. Запихнув в рот сразу три подушечки, она увидела, что машина выезжает на Театральную площадь.


Приехали, - буркнул водитель.

Таня протянула ему пятьдесят рублей.


Сдачи нету, - обрадовался тот.

Таня вспомнила, что в буфете ей дали сегодня какие-то мелкие купюры, но она не смогла вспомнить, куда дела их.


Ладно, - сказала Таня с недовольным выражением лица и вылезла из машины.

Она прошла между припаркованными у театра автомобилями, и взгляд ее случайно упал на один из них. Это была подозрительно знакомая ей белая “восьмерка”. Таня обошла ее и посмотрела на номер. Да, так и есть, он уже приехал и, видимо, ждет ее. Она не запоминала этот номер специально – просто он сам по себе был какой-то запоминающийся: 999 УЕ. Похоже на цену в магазине – 999 условных единиц, ну, тех самых, с обожаемой по всей России физиономией Бена Франклина.

Она прошла чуть дальше, к застекленной афише. “Жизель, - крупными буквами было написано на ней. - Балет А.Адама”. Вдруг Таня увидела его. Он стоял в кожаной куртке у самой входной двери, а мимо него сплошным потоком проходили люди, торопившиеся оказаться внутри. Какая-то женщина предлагала лишние билеты.

Таня не стала медлить и незаметно подошла к нему.


Привет, - тихо сказала она, взяв Андрея за руку. Тот, вздрогнув от неожиданности, повернулся к ней и медленно произнес:


Танечка?! Спасибо, что ты пришла. Я безумно рад.


Ну что ты, как я могла не прийти? Я же обещала. Пойдем, скоро уже начинается.

Они вошли в театр. Пока Андрей сдавал их одежду в гардероб, она причесалась, с трудом отвоевав себе место перед зеркалом у толпы других подобных ей особ. Предъявив билеты, они прошли в зал. Их места были в партере, в правой части, на седьмом ряду. Они сели.


Как у тебя дела? Как прошел день? Сдала зачет? – спросил Андрей. Таня обратила внимание, что он был одет уже иначе, чем утром. На нем была белая рубашка и элегантный черный френч с рельефными металлическими пуговицами под самое горло.


Да, конечно, все хорошо. Зачет вообще оказался ерундовый.


Ну вот, а ты боялась.


Почему боялась? Кто тебе это сказал? – засмеялась Таня. – Ладно, лучше расскажи, как у тебя.


А у меня… тоже ничего, - ответил Андрей. – В Палате сидел.

Он мучительно пытался найти тему для разговора, понимая, что ей вряд ли интересны тонкости международного частного права.


А я на выставке была, - брякнула Таня и осеклась. Она вспомнила о предстоящем ужине в “Садко”.


Что за выставка? – На самом деле Андрею было все равно, но он обрадовался появившейся зацепке.


Да так, просто. Один шведский авангардист приехал, открывал свою выставку на Невском, 20. Я же со шведского отделения, вот меня и пригласили. Подруга одна. В Представительстве Стокгольма работает.

Раздался третий звонок. Свет медленно потух. Дирижер взмахнул рукой, и скрипачи начали виртуозно исполнять увертюру. Затем роскошный занавес поднялся, и на сцене развернулась трагическая история графа Альберта и лесничего Ганса, влюбленных в крестьянскую девушку Жизель.

Первый акт завершился гибелью Жизели, нервы которой не выдержали известия о столь высоком социальном положении Альберта. Зрители стали быстро вставать с кресел и стайками устремляться в коридор.


Ну как тебе? – спросил Андрей.


Это великолепно, - ответила Татьяна. – Я без ума от балета. Спасибо, что ты вытащил меня сюда, а то я бы сама еще не скоро собралась.


Может, пойдем сходим в буфет? – предложил Андрей робко. – Выпьем по баночке джин-тоника.


Да нет, Андрюша, спасибо, но я ничего не хочу, - ответила Таня. – Давай лучше посидим здесь.

Она вытянула руки перед собой и схватилась пальцами за спинку стоящего перед ней кресла. Она заметила, как точно сочетался лак на ее ногтях с зеленым бархатом, которым были обиты сиденья. Удивительно, как это она ухитрилась выбрать именно этот оттенок сегодня утром! Вот что значит врожденная женская интуиция.


Знаешь, - сказала она Андрею задумчиво, - а моя мама должна была танцевать в этом театре.


Что же ей помешало? – спросил тот.


Директор театра поставил ей одно условие, - Таня задумалась еще больше. Да, в молодости ее мать действительно была очень красива. Таня пояснила:


Неприличное условие.

Андрей промолчал, а потом спросил негромко:


И что же, она отказала?


А как ты думаешь?! – Таня убрала руки с кресла перед ней и вцепилась ими в сумку, лежавшую на коленях.


Молодец твоя мама, - сказал Андрей, сообразив, в чем дело. – Она была принципиальная женщина. Не то что нынешние, - и подумал про себя: “Наверное, директор был слишком неказистый”.


Она как Татьяна в “Евгении Онегине”: я другому отдана и буду век ему верна, - пошутила Таня. – Кстати, я тоже Ларина, что самое смешное. Меня тут сегодня в одном месте даже сравнивали с пушкинской героиней. Но ты не бойся, я не такая, - и она бесстыдно ухмыльнулась.


Да я думаю, сейчас и нет таких, - уныло сказал Андрей. - Это не модно, - и добавил про себя вдруг: “А жаль”.

Они снова замолчали, а потом, не прерывая молчания, посмотрели друг на друга. Андрей положил ей руку на плечи и нежно провел ладонью по тыльной стороне ее шеи.


Не надо, - Таня мягко отстранила его. – Не забывай, что мы в приличном месте.

Андрею стало неловко. Он убрал руку.

“Скучный он, этот Андрей, - подумала Таня. – Да еще обниматься лезет, прямо в театре. У всех мужиков только одно на уме”. Другое дело тот парень, который был у нее в Краснодарском крае – тот мог целыми днями травить анекдоты. Вот с ним было по-настоящему прикольно: временами она просто умирала со смеху. Да и к тому же на море всегда больше обычного тянет покувыркаться.

Тем временем начался второй акт. Из оркестровой ямы послышался басовитый голосок гобоя. Поклонники Жизели заявились на ее могилу и попали в окружение вилис – кладбищенских духов женского пола. Андрей продолжил свои попытки. Он положил свою руку поверх Таниной и стал поглаживать ее пальцы. На этот раз она не стала больше противиться, а будто бы невзначай ответила ему тем же.


Почему у тебя кольцо на указательном пальце? – шепнул ей Андрей, наткнувшись на крупный ограненный кристалл.


Да я похудела, и оно на остальных не держится – прокручивается, - ответила Таня и шикнула:


Ну все, тихо, не шуми.

Балет был не длинный и скоро подошел к концу. Ганс погиб, а Альберт спасся. Естественно, что Жизель заступилась перед вилисами за того, кто более соответствовал роли прекрасного принца.

Таня взглянула на часы. Двадцать один ноль пять. Надо поторопиться, но постараться при этом не подать виду.


Что-то я устала сегодня, - сказала она. – Мне здесь душно. Пойдем поскорее на улицу.

Они встали и пошли в гардероб. Благодаря тому, что Андрей взял напрокат бинокль, которым никто из них так и не воспользовался ни разу, они имели право быть обслуженными без очереди.

Зажав свою куртку между ног, Андрей вывернул Танину дубленку и распахнул ее перед ней. Она повернулась спиной и попыталась попасть руками в рукава.


Андрей, ниже надо, - сказала она после нескольких неудачных попыток. Он подчинился. Она застегнула дубленку.

Они вышли из театра, держась за руку. Народ расходился в разные стороны. Некоторые садились в машины, а большинство брало на абордаж только что подошедший автобус двадцать второго маршрута. Андрей отвел Таню в сторонку и, остановившись лицом к ней, легонько обнял ее обеими руками.


Ты волшебница, - сказал он полушепотом. – Я хочу открыть тебе одну маленькую тайну, которую до сих пор еще никому не доверял.

Она посмотрела ему в глаза обожающим взглядом. В ее расширившихся зрачках отражался свет фонарей. Сверху крупными хлопьями сыпал снег. Он ложился на ее ресницы, на губы, на мелированные каштаново-рыжие волосы, на оттороченный длинным крашеным мехом капюшон дубленки.


Так вот, - продолжил Андрей. – Когда мне было восемь лет, мы с мамой пришли однажды в универмаг ДЛТ. Я встретил там маленькую девочку, которая была с папой. Я до сих пор помню ее лицо. Мне кажется, что я узнал в ней мой идеал.

Таня отчаянно заморгала.


Снежинка в глаз попала, - сказала она и подумала про себя: “Ну вот, очередной идеалист нашелся. Еще, не дай Бог, во мне тоже узнает этот свой идеал. Никакие мы не идеальные, а очень даже несовершенные. Нас такими и надо любить, какие мы есть, а не искать какой-то там мифический идеал. Понапридумывают себе, а потом требуют, чтоб ты вела себя, как этот их идеал. Не хочу я быть идеалом, вот и все. Надоели, дураки”.


И сегодня, увидев тебя, я понял, что это была ты, - заключил Андрей.

Она не знала, что отвечать – честное слово, не знала. Ей было и приятно, и противно сразу. Такое вот невообразимое сплетение взаимоисключающих эмоций.

Она закрыла глаза и почти сразу почувствовала, как он коснулся ее губ своими. Она вздохнула облегченно: это она умела делать куда лучше, чем рассуждать об идеалах. Они соприкоснулись языками, и вдруг она ощутила горький привкус во рту.


У тебя губы горькие, - сказала она с усмешкой и внезапно сообразила:


Ой нет, извини, я забыла, это же мой новый “Максфактор” с питательным натуральным суперэкстрактом.

Она посмотрела в сторону. “Аква минерале. Вода нового тысячелетия”, - значилось на фоне покрытых ледниками горных вершин на рекламной тумбе. Каким оно будет, это новое тысячелетие? Люди опять будут также стремиться навстречу друг другу, а потом столь же быстро разочаровываться и расходиться, искать себе новых авантюр и новых развлечений?! Да, наверное, иначе какие же они тогда люди – так, роботы какие-то.


Пойдем, - сказала она, думая об убегающем времени.


Тебе куда? – спросил Андрей. – Я с машиной. Довезу тебя до дома.

Он взял ее за руку, и они пошли туда, где стояли его “999 у.е.” Чувствовалось, что мороз крепчает.

Он открыл дверцу и вдруг вытащил из машины три крупные алые розы.


Это тебе, - сказал он, протягивая его Тане. – От меня.


Спасибо, - она не ожидала этого. – Я так люблю, когда мне дарят цветы, ты не представляешь!

Его начала откровенно бесить ее спешка, но он терпел. Это же их первое свидание – можно простить, наверное.

Они сели в машину. Таня положила розы себе на колени.


Тебе куда? – снова спросил Андрей.


На Михайловскую.


Ты там живешь? – у Андрея удивленно поднялись брови.


Нет. Дела.


Что за дела так поздно? Могла бы их отложить, в конце концов.


Знаешь, мы не так давно знакомы, чтобы я тебе во всем отчитывалась, - сурово отрезала Таня. – Эти дела были запланированы гораздо раньше, чем ты пригласил меня в театр.

Андрей не сказал больше ни слова, хотя и злился про себя. Наглая. Скотина. Дура. Что из себя строит. Выпендривается.

Ровно в половину десятого “восьмерка” переехала Думскую и остановилась. Справа в темноте возвышались краны и экскаваторы – там в дневное время суток велась реконструкция Перинных рядов.


Андрюшенька, спасибо тебе, - сказала Таня. – Я не сомневаюсь, что мы еще увидимся. Запиши мой телефон, на всякий случай, - и она продиктовала номер.

Андрей взял какую-то бумажку и записал. Она посмотрела на часы. Нельзя было терять ни секунды, и она, чмокнув его в щечку, чтобы не давать повода для длительного поцелуя, подхватила свой букет и выскочила из машины.


Счастливо! – крикнула она, перебегая Невский. Андрей с тоской и отчаянием смотрел ей вслед. Она неслась по морозному воздуху легко и свободно. Волосы ее колыхались от быстрого движения, дыхание оставляло светлый шлейф теплого пара.

Вдруг Андрей увидел, как из букета, который она держала бутонами вниз, на мокрый асфальт проезжей части выпала одна из роз. Таня, не заметив этого, мчалась дальше. Едва она запрыгнула на тротуар, как поток машин, словно доминанта новой тональности, захлестнул Невский, и прямо на глазах у Андрея эта роза была всмятку раздавлена колесом шикарного шестидверного лимузина-такси. Лимузин свернул на Михайловскую улицу и остановился у входа в ресторан “Садко”.

Из лимузина вышел господин в черном пальто, берете и коричневом шарфе. Заметив Таню, он окликнул ее и приветственно помахал ей рукой. Она остановилась. Он подошел к ней, сказал что-то, и они направились к ресторану. Он распахнул перед ней дверь и, чуть коснувшись рукой ее талии, пропустил ее вперед. Татьяна Ларина окончательно переродилась в Натали Гончарову.

В этот момент Таня вспомнила почему-то одну вечеринку, еще на младших курсах. Она покрасилась тогда в блондинку и была одета во все такое обтягивающе-черное. На этой вечеринке был один парень, которому она, очевидно, была небезразлична. Этот парень все наблюдал за ней, а потом подошел и говорит: “Ты ведешь себя как проститутка”. Она все эти годы пыталась забыть ту страшную фразу, но так и не смогла. И вот теперь эти слова опять пришли ей на ум.

Татьяна посмотрела на Свенссона. Она вспомнила, что и он тоже рассуждал об идеалах. Ее разобрало зло. “Не проститутка я, - захотелось ей закричать ему прямо в лицо, – я никому ничего не обещала! Я просто… девушка авантюрного склада характера!! Да!!! Прошли те времена, когда сидели и ждали суженого у окошка! Я – современная девушка, не в девятнадцатом веке живу, не в пушкинские времена, в конце-то концов!! Я живу накануне МИЛЛЕНИУМА!!!”

Большая стеклянная дверь бесшумно закрылась за ней. Снег валил на опустевшую улицу. Она была права – по крайней мере, в одном: она жила накануне Миллениума.


--------- Конец --------

                2000 г.