Почему не наступил конец света?

Смерть взглянул на большие настенные часы, все девять стрелок которых неуклонно приближались к тому, чтобы соединиться в точке полуночи – там, где кончается один день и начинается другой, умирает старое, чтобы могло родиться новое; в той мистической и колдовской точке границы, когда стирается преграда между миром реальным и иллюзорным. Смерть сидел в резном кресле, изготовленном лучшими мастерами из древесины ясеня Иггдарисиль, добытой с большим трудом и провезенной контрабандой. На нем был иссиня-черный плащ, сотканный из людских страхов и предрассудков, отчего высокая худая фигура Смерти казалось одетой в тень. Лицо его было бледно и красиво, и в глубине серых глаз клубился вечный непроницаемый туман.
Он бережно перелистывал шершавые страницы древнего манускрипта, в черном кожаном переплете, украшенном молочно-белым мерцающим серебром. Это было редчайшее и самое полное собрание всех предсказаний конца света, мифов и историй, посвященных ему за столетия существования человечества. Текст Смерть знал почти наизусть, но истинное очарование жило не только в словах, но и в запахе бессчетных веков и книжной пыли, и в выстраивающихся в строки знаках, и в едва уловим терпком аромате ужаса и безумия, которым они были пропитаны. Смерть был неравнодушен к искусству, и к предстоящей ему высокой миссии он подходил как к созданию величайшего шедевра, в котором значима и необходима каждая деталь, и ни от одной из них нельзя отказаться. Он предпочел бы провести еще несколько веков в ожидании и более тщательной подготовке плана, чем привести его в действие и позволить какой-нибудь мелочи испортить его.
С шепотом срывались со страниц и оживали самые красочные и дикие образы; рассекал воздух маятник в форме косы. Смерть взял белое, как отполированная кость, перо, и аккуратно выписал полюбившиеся ему отрывки, которые сложились в причудливую мозаику.
Перечитав хронику несвершившегося, Смерть улыбнулся. Он поднес к лицу маску-череп, крепившуюся не при помощи вульгарных ленточек и тесемок, а срастающуюся с плотью столь крепко, что их уже нельзя было различить. Выбрав из прислоненных к стене кос черную с серебряной инкрустацией – он был неравнодушен к этому сочетанию – и тончайшим мерцающим лезвием, Смерть критически оглядел себя в большое зеркало, удовлетворенно кивнул и растаял в воздухе. 

***
Везунчик Джек был искателем приключений, пьяницей и конокрадом. Насвистывая, он бесцельно брел по дороге, неспешно перетекающей в заросшую тропинку. Ее пересекали узловатые древесные корни, и под ногами шуршали первые опавшие листья. Сквозь золотящиеся кроны лились солнечные лучи, причудливыми узорами ложащиеся на землю, но впереди, там, где смыкались над тропой могучие узловатые ветви, царила ночь. Чутким слухом Джек уловил доносящееся оттуда конское ржание, и не менее чутким нюхом почуял запах поживы, и ноги, также чуткие к воле хозяина, почти перестали заплетаться и скорее понесли его вперед. Деревья росли все плотнее, серые и засохшие от недостатка солнечного света, словно мертвецы, несущие неусыпную стражу у дверей повелителя. Дорога окончилась пещерой, где в густом, словно пролитые чернила, мраке он различил безупречный белый стан лошади. С первого взгляда было видно, сколь благородных кровей это животное – Джеку подумалось, что второго такого нет и не будет на свете. Шкура его лоснилась, и была странно холодна на ощупь, словно мрамор, и лишь демонические красные огоньки в глазах придавали лошади пугающий и немного плотоядный вид. Да еще мерцающая сбруя, навевающая почему-то мысли о тлетворном свечении мертвецов и неуспокоенных костях.
- Хорошая лошадка, - пробормотал Джек, гладя морду лошади, и в ушах его уже стоял звон золотых монет. – Хорошая, - и потянул за повод.