Залётный

Ещё два дня назад лежал снег у домов. Ходить было трудно. Жамканый, подтаявший снег до того надоел – плюнуть бы на него, а то…
И вот солнце брызнуло с небес всей своей мощью. И Земля отдалась солнцу. Лучи жизни ударили о корку космического льда, и лёд поплыл – стал таять.
Два дня стояло между двумя состояниями природы. Всего два дня – а какие разительные перемены!
Земля тонет в воде. Город тонет в воде. Машина может утонуть в разъезженной колее. Люди ругают погоду… и смеются. Скоро будет тепло и наступит лето. А солнце… Воздух свежий и пьянящий. Вдыхать такой воздух хочется. Порциями употреблять, как драгоценное лекарство. И кружатся головы, смеются  губы, сверкают глаза. Тёплый и свежий воздух дурманит сознание людей. Весна – пора любви. Весна – пора зарождения новой жизни. И поёт всё и цветёт.
Неожиданный майский заморозок закончился.
Космос переливается. Сверкает огнями своих звёзд свод небесный. А эти звёзды, материей совершенно беспредельной, переплетаются в пустоте и делают замкнутый круг. Может, пространство бесконечности так же устроено, как неистощимый вечный двигатель? Или система с закрученным обратом?
Маленькая планета Земля. Она до того мала, что Вселенная может перегонять её из одной своей части в другую и даже не замечать этого.
Весна спешит, весна торопится. Вот он – май. Вот она – пора любви и жизни!
Правда, Борису Андреевичу Клишину первая любовь не угрожала, так как и годы, и семья, и… та самая, единственная, которую ни забыть, ни разлюбить. Больше никого и никогда, до последнего вздоха… Да вот беда – и почему-то именно в это, самом благополучном для семьи году.
В семье стало традицией выезжать в первые майские дни за город, на природу. И жена, и сын, и дочь – все с нетерпением ждали наступления майской оттепели, а тогда…
А вот в этом году, когда дочь успешно заканчивает школу, а сын первый курс института, словно кто-то со стороны решил вмешаться в неписаный закон семейных отношений и нарушил все планы.
И таким нарушителем стала тётя Клава, которая настоятельно просила свою племянницу навестить её в праздничные дни. И что делать? – тётка грозилась разрывом и лишением несуществующего наследства. Пришлось ехать. А в прошлом году… Да что там вспоминать…
И вот несётся куда-то вперёд электричка. Несётся, и нет рядом того самого человека, без которого и жизнь не та, и на сердце холодно становится. И дети вместе со второй половиной семьи уехали. Как же дети без матери? Непорядок получится. Ну, так что же остаётся делать? Да ничего не остаётся. Сиди на скамейке и кукуй, пока кукуется.
И всё же лес манит. Ох, как хочется в лес. На природу чистую! А лес далеко. Очень далеко – даже на электричке целый час добираться надо.
И не выдержала душа – сбежала. Потянуло её на волю вольную, и вынесло ленивое тело из городской квартиры, словно пробку выбитую углеродом из взбудораженной бутылки «Шампанского»
«Тук-тук,тук-тук. У-у!»- электричка несётся по рельсам и пугает всех окружающих своей навязчивостью.
Корова стоит на пушистой лужайке и тупо смотрит на электричку. Ей кажется, что вот-вот прилетит муха и её придётся хвостом отгонять от морды. А электричка мчит себе мимо.
-…Станция Мокино, следующая станция Стряпунята.
Электричка замедляет ход. Вот едет всё тише, тише… Слышится скрип и вагоны останавливаются. Пора выходить. В тамбуре давка. Желающие высаживаются из вагонов с выражениями. В железном ограниченном пространстве звучит сразу столько «выражений» на один квадратный метр площади, что культурные пчёлы за сотню метров стараются облететь цивилизованную электричку.
Платформа наполняется людьми. Слышится свисток. Электричка дёрнулась, качнулась, зажужжала, заскрипела и тронулась с места. И всё быстрее, всё быстрее… Так и несётся птицей.
Прогудела электричка и исчезла. А люди на платформе зашевелились, затопали ногами и устремились к лесу. Побежали к зелёному морю. Шагнули туда ногой и утонули навсегда.
Шумят стволы, шуршат травы, поют птички, радуясь теплу. И насекомые вылезли из своих щёлок, где они всю долгую зиму прятались от общей пустоты, в которой не на ком размножаться и где нечем питаться.
Тоскливо в лесу зимой, не то, что сейчас. Жизнь бурлит, и где-то что-то журчит. А может, это ручей серебристый?
Ноги идут и идут. А трава под ногами – ковёр ковром. Ступаешь в мякоть, а из глубины обдаёт таким духом, что закроешь глаза, и полетел в блаженство, не отрываясь от земли. А тут что-то пропищит рядом с ухом, и глаза мгновенно открываются, и ноги сами собой бегут по ковру. А руки так и машут, словно мельница ветряная в десятибальный шторм. И уже не рай предстаёт перед глазами, а малый комар впивается в тело недрёманным занудой весеннего леса.
Кусты мелькают со всех сторон. Им – кустам – хорошо. Их комары не кусают. А этот…и чего он привязался? Вроде бы совсем один остался, а своего не упустит. Раздавить его, что ли? Но раздавишь одного комара в лесу весеннем, так на его место сразу десятеро новых прилетит. То ли зрение у этих народных мстителей такое замечательное, то ли тот комар перед своим последним мгновением жизни жидкость какую из себя испускает, но только не дави комара: раздавишь – сам не рад будешь. И жизнь наказанием покажется.
Да и вообще, в лесу давить никого не надо. Мать-природа сама распорядится, кому дышать на этом свете, а кому и отходную ветер-горюн отпоёт.
Другое дело – плоды леса собирать. Если с разумом взяться за дело, то и все сыты будут, и лес не пострадает.
А то являются всякие «друзья природы», для которых что ни шаг, то «покорение» дикой дремучести переходит в принос цивилизации, туда, где их ещё не было.
И что там какие-то букашки-таракашки! Настоящего человека только кровь выявит. А ну, посторонись, кто там, - я стрелять буду. Кто тут живой и на четырёх костях бегает? Ну, получай…
Борис Андреевич шёл по краю речного уреза и любовался тем, что его окружало. Вот поле, вот лес, вот луг, вот косогор. Красота одна, да и только!
А то, говорят ещё разные люди, что  природа – это лишь неосвоенные площади мировой экономики. Вот, мол, она существует, а доходов от неё нет никаких. Так не годится. Да и кто она такая, чтобы не слушаться прогрессивных экономистов и капиталистов? А нуть её к приговору!
Глупая голова страшна не своей глупостью, а тем, что она способна превратить великое в ничтожное, а живое в мёртвое. Что останется потомкам? Что останется, что останется…Что-нибудь, да останется. Конечно, останется – разор и гниль, пустыня и топь. Сидит человек на суку, пилит его и рассуждает: «Да что вы – я ничего не делаю. Мне указание дали. Вот я и исполняю его. Говорите, что полечу? Будет указание – полечу. А раз указания нет, значит, не полечу».
Живи, природа, дыши, и не дай бог, чтобы занятые своей делёжкой иные головы окончательно не подступили к тебе и одним волевым порывом не прикончили то, что было создано не ими.
Лес шумит. Что бы там ни говорили, а жив лес и тянется к свету, возрождает жизнь и дарит радость миллионам и миллиардам живых существ, живущих под чистыми сводами. А люди хорошие, может быть, защитят тебя от людей плохих и слаборазвитых. Живи и надейся. Всё лучшее – впереди.
Борис Андреевич вышагивал по берегу заросшей травой и кустами лесной речушки и, не торопясь, размышлял о разных разностях. Нос его вдыхал свежий воздух, а лёгкие, освобождённые от дыма и гари, блаженно вздымались и опускались в помятой городом груди.
Речка петляет. То она бежит на виду, то исчезает под стволами елей, лип или одиноких берёз. Вьётся речка ленточкой, что распустила перед сном из своих волос маленькая девочка и обронила на пол. Никак не хочет речка подчиниться разумному планированию. Никак не хочет речка подчиниться разумному планированию. Скрывается, прячется. Пойди, заметь её, если не знаешь, где и что тут – в лесу – находится.
Разошлись люди, которые из электрички вышли. Кто куда. У каждого свои дела, каждый что-нибудь, да своё, от леса иметь желает. Никого вокруг нет. Идёт Борис Андреевич по лесу и радуется – мешать некому, и надоедать никто не надоедает. Хорошо думается, славно шагается. А речка – одно любование. Птицы песни поют. А природа… Вот живём в городе и ничего там не замечаем: ни красот, ни радости. Всё какие-то…
- Стой, падла.
          Борис Андреевич от неожиданности вздрогнул и отшатнулся в сторону.
- Стой, пузатый! Ну!
          Борис Андреевич остановился и увидел, как из-за кустов появился ствол нарезного ружья, а за ним возникли козырёк и кокарда на зелёном околыше.
- Стой, падла пузатая. Браконьер?
- Да кто вы, да что я…- заговорил растерянно Борис
Андреевич и смолк.
Из-за кустов появился человек.
Резкое, обветренное лицо, сжатые челюсти. Пальцы у человека узловатые, грубые, сильные. Фигура сухощавая, но упругая. «Спортивная». Человек одет в форму. В руках карабин. Карабин наведён в лоб Борису Андреевичу. Человек прохрипел скрипучим голосом:
- Ты, фля, браконьер?
- Нет, нет,- поспешил заверить Борис Андреевич. - Я тут Отдыхаю. Я гуляю. Я…
- То и видно, штоп тебя…Документы есть?
          Борис Андреевич всё ещё не опомнился от неожиданной встречи. Он стал хлопать себя по карманам в поисках какого-нибудь документа. Но никакого удостоверения личности при нём не было. Только билет на электричку, расписание поездов и деньги. Денег немного. Совсем мало денег, - а зачем в лесу деньги, кому они нужны? Борис Андреевич достал из кармана эти пять рублей и показал человеку с ружьём: мол, нет больше ничего, сам видишь – никаких документов.
Мужчина сдвинул брови. Челюсть у него лязгнула. Он сплюнул в сторону и разразился матом. В конце сложнейшего словесного пируэта Борис Андреевич разобрал следующие слова:
- И ты мне, поганка, взятку всучить хочешь?.. Да я тебя… Я
Сейчас тебя расстреляю тут на месте. Шкура толстопузая…
Борис Андреевич стоял у дерева и не знал, что ему сказать в ответ. Слишком уж неожиданно всё произошло.
Мужчина ещё раз окинул туристический вид Бориса Андреевича и приказал:
- Повернись спиной.
          И тут Бориса Андреевича прорвало:
- Да по какому праву…Кто вы такой…Я в Советской стране
живу и вы не имеете никакого права…
- Ага, - прохрипел мужчина. - О правах вспомнил, сволочь. Я тебе права устрою. Ты потом и в лагере поносом будешь два года исходить. Права ему! А какие ты, толстопузый, имеешь права в запретную зону заходить? А, задорылый?
- В какую запретную зону?
          Борис Андреевич удивился откровенно, но его слова нисколько не убедили мужчину с ружьём.
- Ты чайником не прикидывайся. Знаю я вас. Сначала все говорите, что не знаете, с какой стороны хвост растёт. А потом на ножи нашего брата сажаете? А? Так, вор?
- Я не вор. И вообще…
- Не болтать! Поворачивайся, жирный, и иди вперёд. Не
Вздумай бежать – убью как преступника.
- Да что вы в самом… И куда идти?
- Заткнись. На базу пойдём, Там разберёмся, что ты за Птица.
Борис Андреевич повернулся и пошёл.
Он просто не знал, что и думать. Какая такая запретная зона? И кто этот человек в форме защитника природы? Но с таким человеком спорить бесполезно. Он, по всей вероятности, не вполне нормальный: может и убить. Нет, с таким человеком спорить не стоит. Лучше подчиниться.       
- Иди по тропе. Тут недалеко – метров триста. Да
Пошевеливайся, толстозадый.
Борис Андреевич почувствовал, как ствол карабина упёрся в ту часть его спины, где, согласно анатомическому справочнику, должно находиться сердце. И он подчинился. А что оставалось делать?
Теперь каждый шаг так же тяжёл, как очередной вдох и выдох. Воздух так  же свеж, да что-то изменилось, что-то стало хуже. И страшное приблизилось к Борису Андреевичу. Приблизилось, и вот-вот навалится, раздавит. Похолодело всё внутри. И чего это природа всё ещё продолжает радоваться?
А тропинка всё ведёт вперёд и с каждым шагом всё меньше зарослей качается перед глазами. Редеют кусты, всё меньше деревьев стоит по обе стороны тропы. Вот впереди и вовсе свободное пространство показалось. Небольшая площадка, а дальше – озеро. Маленький пляж. Лодки, уткнувшиеся в ил. Рядом камыши.
Борис Андреевич вышел из леса и чуть не ступил ногой в пламя костра. Костёр был совсем маленький, а на углях стоял котелок с каким-то бульоном.
- Пшёл быстрее!
          Идущий сзади пихнул Бориса Андреевича стволом между лопаток.
У камышей лежало бревно. Бревно старое, почти сгнившее. А на бревне сидели ещё двое. Двое в форме, точно такой, как и у мужчины с карабином. Они сидели на бревне и жадно ели сочившееся жиром, поджаренное на сковородке мясо. Один из сидящих был стар. Его залоснившаяся форма была расстёгнута и Борис Андреевич видел торчащий поверх штанов белый обвисший живот. Вторым сидящим оказался молодой человек, с усами, в ловко подогнанной форме и с ромбом образованного человека на правой стороне груди. Этот молодой стал рассматривать Бориса Андреевича по мере его приближения. Старый вовсе не обратил внимания на арестованного.
Борис Андреевич и его страж подошли к бревну. Старый поднял глаза на сопровождавшего и спросил, сглатывая слюну:
- Ты зачем, Макарыч, этого дрыща приволок?
- А он, гнида, шлялся. Он из той банды. Они все заодно,- Заторопился Макарыч.
Старый внимательно скользнул взглядом по фигуре Бориса Андреевича и с сомнением качнул головой:
- Этот не мог. Этот сосок. С его комплекцией не побегаешь.
- Да ты постой, Фрол, слушай меня. Он бежать сначала хотел, а потом мне взятку стал предлагать. Ну, сам посуди – простой человек ни с того, ни с сего стал бы деньгами раскидываться?
- Много давал? - деловито осведомился старый, которого
звали Фролом.
- Пять рублей. Да не в этом суть…
- Ну вот видишь, - остановил Макарыча Фрол. - А ты сразу в
Пузырь…Документы проверял?
- Да какие у бандюги документы?
- Саша, обыщи, - приказал старый молодому. Молодой вскочил, подбежал к Борису Андреевичу и стал его ощупывать.
- Да что вы делаете,- окончательно возмутился Борис
Андреевич. - И по какому праву? Объясните вы, наконец…
- Ничего нет,- сообщил Саша Фролу.
- Совсем?
- Совсем.
- Странный субчик. Как фамилия?
- Клишин Борис Андреевич.
- Где проживаете, кем работаете?
- В городе я живу. В школе работаю. Да объясните вы мне в
Чём, собственно, дело?
- Ну вот,- выдохнул из себя вместе с отрыжкой Фрол.- А ты,
Макарыч, боялся. А это совсем штатское мурло. И не надо его под дулом вести. Он бы и так пошёл. Смотри, как трясётся. Полные штаны, наверное, наложил…
- Да шьёт он всё,- заорал Макарыч.- Чайником
Прикидывается. Ему верить, как волку, в честности…
- Заткнись,- посоветовал Фрол, и уже миролюбивым тоном
Обратился к Борису Андреевичу:
- Что, ты спрашиваешь, мил человек, это такое? А это нерест
Называется, мил человек. И никуда нам от этого не деться.
- Но почему меня задержали? - продолжал выпытывать правду Борис Андреевич.
- Почему задержали, мил человек? Да потому что зашёл ты, играясь, значит, в запретную зону, и подозреваешься ты теперь в браконьерстве.
- Но по какому…
- Есть у нас право, есть. И тебе, до выяснения твоей личности, придётся с нами прокатиться…
- Но куда?
- В милицию, дружок, в милицию.
- А я…
- Жрать хочешь?- перешёл на другую тему Фрол.- Садись.
У нас всё натуральное, не то, что в вашем городе.
Но тут буркнул Макарыч:
- Связать жирнозадого надо, а то смоется.
- Макарыч, не оскорбляй человека, - оборвал подчинённого
Фрол.- Человек на сидячей работе штаны протирает, а ты его оскорбляешь. Тебя же никто дохлой собакой не обзывает.
Макарыч зло сплюнул и пошёл к костру за похлёбкой, а Фрол протянул Борису Андреевичу кусок мяса:
- На, жри. Проголодался, поди.
Борис Андреевич, морщась, взял кусок мяса в руки и опять
Спросил:
- Ну, объясните мне толком, что это всё означает?
Фрол повернулся к молодому:
- Саша, - сказал он, - объясни ему что и куда. Ты человек грамотный, а я что-то утомился.
Саша, с готовностью, разминая ноги, стал пояснять.
- Нерест – это, когда рыба икру метать идёт. Вам, наверное, не надо объяснять, что такое икра. Так вот, нерест – это важнейшее звено в экологической цепи. Без нереста не может существовать рыба. Она так веками приучена размножаться. А вот в это время, когда рыба идёт на нерест, разные преступники пытаются поживиться добычей. Вот, чтобы задержать этих преступников, и создан наш спецотряд. Вы зашли в запретную зону. И у вас нет документов. До выяснения личности вы задерживаетесь по подозрению в браконьерстве. Вот отвезём вас в отделение милиции, там с вами разберутся и решат, кто вы такой. А пока кушайте. До вечера ещё не близко.
- Но позвольте, - не успокаивался Борис Андреевич,- нельзя ведь так. Я свободный человек, а вы меня арестовываете.
- Ну, что ж, - порядок такой.
- Я на вас буду жаловаться, - заявил Борис Андреевич, - за грубое обращение.
- Твоё право, - сказал Фрол, - Иди и жалуйся. А кто тебе поверит? Здесь только мы, и свидетелей нет.
- Шо! Жалиться захотел, сволочь толстопузая?! – заорал Макарыч, подскакивая с котелком в руках. - Да я тебя сейчас измордую за это, рыбка ты зелёная! Сначала наших на ножи сажаете, а потом в инстанцию на нас же с жалобой! На, соси, козёл! Не видать тебе больницы на старости!
Макарыч замахнулся над Борисом Андреевичем, но его остановил Фрол:
- Брось его. За фингал могут и припечатать,- и уже миролюбиво пояснил Борису Андреевичу: - А ты, толстозадый, не нервируй Макарыча. У него брата неделю назад порезали ножами. Вот он и лют теперь против браконьеров. А браконьеры, они такие: то пулю против нас готовят, то нож под рёбра всадит норовят. Так что, сам понимаешь – озвереть на такой работе можно.
- Тихо! - вдруг шёпотом предупредил Саша.
Все прислушались.
- Мотор идёт, - так же тихо прошипел Саша.
- Вот и дождались, - злорадно проговорил Макарыч, хватаясь, за карабин.
- Браконьеры на охоту вышли, - пояснил Фрол, и уже решительно распорядился: - Идём на перехват.
Саша поправил кобуру с пистолетом, взял в руки винтовку и направился к моторным лодкам.
- На воду сталкивай, - напутствовал его Фрол, а сам стал застёгиваться.
- Объясните, что произошло? - совсем упавшим голосом спросил Борис Андреевич.
- Что объяснять? - голос у Фрола стал злой и отчуждённый.-
И так всё ясно. Браконьеры по протоке на лодках идут. На устье у них сетка стоит. Мы на перехват пойдём. И ты, кстати, тоже с нами пойдёшь.
- Но…
- Заткнись. Чтобы не убежал. Вставай и иди к лодке. И не вздумай орать – глотку быстро заткнём.
Под недобрым взглядом Макарыча и полным равнодушием Фрола пришлось подчиниться. Борис Андреевич поднялся и пошёл к лодке. Саша уже отвязал её и спустил на воду. За Борисом Андреевичем сзади шёл Макарыч. А карабин Макарыча смотрел Борису Андреевичу своим стволом прямо в спину.
- Быстрее!
Последним пошёл к воде Фрол – начальник патруля.
Кроме патрульного катера, на воду была спущена и моторная лодка. Распределились так: в патрульный катер сели Фрол и Саша, а вести лодку и охранять Бориса Андреевича попросился Макарыч: «У меня будет, как в одеколоне».
Оттолкнулись от берега шестами. Притихли. Затаились за камышовым забором.
В руках у Саши винтовка, кобура расстёгнута. Из кобуры торчит пистолет. У Фрола тоже кобура расстёгнута, но ружьё лежит на сидении. У Макарыча пистолета нет, но его карабин, по всей вероятности, надёжнее современного пулемёта.
Замерли. Вся природа прослушивается. И в этой тишине внутренней ясно стало слышно, как стучат моторы, и вода бурлит, пенясь под винтами.
- На двух прутся…
То ли ветер прошептал эти слова, то ли человек их произнёс.
А моторные лодки всё приближались, приближались, и вдруг заглохли, затихли и не слышно их совсем. Совсем рядом затихли. Метров двести всего.
- Встали, - прошипел Фрол,- приготовились! С поличным берём.
Секунды ожидания потянулись. Но выждать надо. Иначе – уйдёт враг.
- Подошли на вёслах, - определил Фрол, - перебирать начали. Ну…
И ещё ждать надо, а то не успеть можно.
- К мотору!
          И так уже рука дрожит на шнуре. Ещё бы, не дрожать: ошибёшься, и проиграешь игру. А игра такая – очень даже принципиальная.
- На середине сетки, - решает Фрол, - Теперь не уйдут. Врубай гасилку!
Отлаженные моторы взревели дикими зверьми и, испустив дым, катер и лодка вырываются на водный простор. Они разрезают носами воду и выруливают на кратчайшую прямую.
Борис Андреевич сначала ничего не видел, но потом заметил прямо по курсу две железные лодки, которые качались в самом устье протоки, и люди в этих лодках отчаянно отталкивались шестами от дна, пытаясь направить свои плавсредства в протоку.
- Всем оставаться на местах – рыбохрана!- мегафон прогрохотал отчуждённо и грубо.
В лодках заработали шестами ещё усерднее. Но и расстояние сокращается фатально.
Одна из лодок смогла вывернуться в протоку, в неё перепрыгнул человек из оставшейся лодки. Но другой человек, из этой же лодки, не стал прыгать. Он отпихнул убегающих шестом, и мотор на удачливой беженке всхрипел и зацокал. Лодка рванулась с места и понеслась. Оставшийся крикнул что-то ей вслед и, встав покрепче, уже спокойно развернул свою лодку поперёк протоки. А потом кинул оба якоря и спокойно сел на банку.
- Фу, чёрт – ушли!
          Макарыч разразился матерным сожалением, вскинул карабин, но потом передумал и не стал стрелять уходящим в спину.
Патрульный катер и лодка рыбохраны сбавили скорость и, совсем выключив моторы, подрулили к стоящей на якорях браконьерской посудине.
- Добрый день!
          В лодке сидел пожилой мужчина в прорезиненном комбинезоне и с совершенно седой головой.
- Как, дедушка, рыбачите? - осведомился Саша.
          Дед молчал.
- Пиши протокол, - распорядился Фрол.
- Ты, браконьерская морда, чё молчишь? – взвинтил атмосферу Макарыч.
Старик поднял на Макарыча глаза и ничего не сказал.
- И нечего было этого бандита жалеть, - заявил Макарыч, - Таранить его надо было.
- Чтобы сеть на винты намотать? - успокоил Макарыча Фрол и обратился к деду: - И как же вас, пожилой человек, угораздило преступником стать?
Дед взглянул на Фрола и отрывисто бросил:
- Сам ты преступник.
- Ну ты, дед, даёшь! - весёлым голосом сказал Фрол. – Разве я рыбку незаконно ловлю?
- Ловишь, - согласился дед.
- Ты чего?
          Но дед уже вскочил на ноги и в руке у него зачернело что-то похожее… Да, да, Борис Андреевич узнал в этом предмете немецкий револьвер известной системы, точь-в-точь такой, какой показывают в художественных фильмах про войну.
- Ты, начальник, и есть самый главный браконьер и вор. Ты, а не я. Это твои сети стоят на запретке и в главном русле. Это ты, а не я, стреляешь круглый год самок и недопёсков. Это ты, а не я, хозяин всего тут и разоритель. Ты устраиваешь охоты и рыбалки для шишек, а за деньги…Ты, я тебя, начальник, знаю. А я беру только то, что мне положено… А ну-ка, отвяжи мои якоря и заведи мотор. Мне пора…
Фрол молчал. Он видел перед глазами маленькое отверстие. Но из этого отверстия могла вылететь маленькая его смерть. И тогда уже всё будет впустую.
- Ложись!..
          И – гулкий выстрел. А за выстрелом – ещё один выстрел. И гарь, пена. Ничего не понять. И ещё один выстрел. Макарыч перепрыгнул в лодку и прострелил деду голову.
Фрол поднялся с настила и сочно выругался. Саша перепрыгнул в браконьерскую лодку и наклонился над дедом:
- Готов, - сказал он.
          Макарыч уже отошёл, матюгнулся и сплюнул.
- На, - сказал он, впихивая карабин в руки Борису Андреевичу.
Борис Андреевич, ничего не понимая, взял карабин. Макарыч наклонился и нажал своим пальцем на палец Бориса Андреевича, который лежал на спусковом крючке. Раздался выстрел. Пуля ушла далеко в небо. Макарыч вырвал карабин из рук Бориса Андреевича и положил его в катер.
- Будем протокол составлять? - спросил Саша.
- Составляй, - лениво согласился Фрол.
          Саша достал из планшета бумагу, а Макарыч сообщил ошалевшему Борису Андреевичу:
- Возьмёшь это дело на себя.
- Да как вы… - попробовал сказать что-то Борис Андреевич, но его оборвал Фрол:
- Мы все тут свидетели. И улика у нас есть. Мы видели, как ты зверски застрелил деда, и нам поверят. А ты один. И кому ты нужен… Бери дело добровольно, а то можем тебе ещё и сопротивление властям приписать.
Борис Андреевич сел на дно лодки и закрыл лицо руками.
В это время Саша, положивший бумагу на сложенный планшет, приподнял над листами авторучку и, деловито спросил:
- Итак, как ваша фамилия, имя и отчество?
          …А природа пела. Радовалась и восторженно голосила маленькая птичка на дереве. Путались в брачном танце бабочки. Где-то в логове волчица выкармливала волчат. Белым цветом покрылась сирень. И жизнь, жизнь шла по Земле – весенняя сестра.