Требуется гувернантка

I
...Дал же бог имя!
Надежда поежилась (впрочем, это могло быть и от холода). С таким именем только над землей парить. Но только воспаришь - тебя тут же мордой об асфальт: знай свое место!
Математика не кормила давно. Ненавидеть же свою профессию тридцатилетняя Надежда Андреевна начала с тех самых пор, как десятиклассник Славик со знаменитой фамилией Кортнев, ощупывая ее масляными глазами, предложил наедине: “Пойдем ко мне. Не пожалеешь!” И выразительно почесал нос десятидолларовой купюрой. Галиева промолчала. Она даже не возмутилась Кортневым вслух, хотя в их учительской считалось чуть ли не хорошим тоном ругать учеников последними словами.
Но ведь она, кажется, не давала этому подлецу никакого повода!..

Надежда забилась в угол дивана, включила бра и закуталась в старую шаль. Да когда же прекратится этот чертов холод?! Он продирает до костей и, кажется, уже никогда не удастся отогреться. Март, а за окном - двадцать четыре ниже нуля. И никакой надежды на лето.
И на зарплату тоже - никакой надежды. Зато каждый день - презрительные, маслянистые или осоловело-стеклянные от наркотиков глаза учеников. Бежать! Но куда? Надежда дотянулась до стола, на котором лежала сегодняшняя бесплатная газета. Почти безнадежно скользнула взглядом по разделу “Работа” и впилась в объявление: “Требуется гувернантка для молодого человека...”
Еще плотнее закутавшись в шаль, сняла телефонную трубку. Диск крутился медленно, будто испытывая терпение Надежды.
-Слушаю, - раздался в трубке уверенный мужской голос.
-Я по объявлению...
-Оч-чень хорошо. Как вас зовут?
-Надежда Андреевна.
-Откуда звоните, Надежда Андреевна?
Галиева на секунду запнулась:
-С Восточной, неподалеку от Шарташского рынка.
-Та-ак, - протянул мужчина и, видимо, глянул на часы. - Сейчас двадцать тридцать три. Полчаса, чтобы почистить перышки и минут двадцать, чтобы добраться... Значит, в двадцать один тридцать жду вас у “Серебряного копытца”. Узнаете меня по скромному букету цветов. До встречи!
В полной растерянности Надежда положила трубку. Он сказал - в двадцать один тридцать? В это время уже темно. А он... Как на свидание приглашает. Цветы... Ресторан...
А вдруг - никакого свидания? Мало ли маньяков на свете? И ведь - ни как зовут, ни - что за работа. Как обычно - “подробности при встрече”? А потом выясняется - претендент убог душой или телом.
Надежда тряхнула черными волосами - лезет же в голову! Нафантазировала опять - “Одинокий новый русский желает познакомиться и подарить виллу...” Не виллу бы тебе, а вилы - на приусадебном участке навоз разбрасывать! Хапал мужик деньги, сына забросил. А, нахапав, очухался маленько - понял, что без знаний парень бедняком останется, и решил... (А ты, Наденька, со своей кандидатской, много ли денег наработала?..) Может, это шанс, а ты его упускаешь! Каждая секунда твоих бессмысленных рассуждений отщипывает от и так не слишком великого шанса кусочки. Он уменьшается на глазах, ну решайся же на что-нибудь!
Итак: во-первых, умыться. Во-вторых - накрасить губы и подвести ресницы. В-третьих... Волосы. На них времени уже не остается. Ладно, просто распустим до плеч. ...Ну не в таком же платье - в ресторан! И не в джинсах же... Одежда из шкафа летит на пол. В эти брючки не влезала уже лет пять, но они - самое то, главное - подчеркнуть фигуру, а вдруг... И, лихорадочно двигая вдоль шва утюг, обжигаясь...
...А потом - с горки, чуть не падая, сжимая в одной руке миниатюрную сумочку с вечным женским набором, а другой трогая сунутый на всякий случай в карман складной ножик - скатилась к “Серкопу”* и встала, ощупывая глазами почти черный вечер. Хлопали двери иномарок, мужчины предупредительно распахивали их перед дамами в манто и шубках, и Надежде вдруг стало до боли стыдно за свою потертую курточку. Она уже было повернулась, чтобы зашагать обратно, но невольно обернулась на звук хлопнувшей дверцы.
У какой-то иномарки (для Надежды они все были на одно лицо) стоял высокий мужчина лет сорока, сжимая в руке цветы. Галиева неуверенно шагнула к нему. Обещанный “скромный букет” вылился в полтора десятка роз.
Надежде захотелось петь. Мужчина подошел, посмотрел оценивающе и протянул букет:
-Я вас сразу узнал, Надежда Андреевна. Прошу, - придерживая одной рукой дверь, а другую приглашающе протянув вперед, произнес он. - Извините, забыл представиться. Михаил Юрьевич, можно Михаил.

-С глубоким интересом слушаю ваш рассказ о себе, - сказал он, когда предупредительный официант, наконец, отошел. Михаил изучающе вглядывался в лицо Надежды. - Вы замужем?
-Нет.
-А были?
-Была.
-Не сошлись характерами? Извините, что так подробно расспрашиваю, но я все-таки должен знать, в чьи руки отдаю Петра.
“Так, имя названо, - подумала Надежда. - Осталось только узнать...”
-Сколько ему лет?
-Пока вопросы задаю я. Еще шампанское?
Надежда протянула бокал.
-После того, как вы разошлись с мужем, встречались с кем-нибудь?
-Это так важно?
-Это очень важно, - подчеркнул Михаил. - Итак, я слушаю.
Надежда медленно отпила вино. Наверное, ей стоило встать и уйти. Этот разговор напомнил ей недавнее предложение Кортнева. Галиева усмехнулась. Десять долларов! В конце концов, если уж продаваться, то не так задешево.
-Я слушаю, Надежда Андреевна, - настойчиво напомнил Михаил, пустив вверх тонкую струйку дыма.
-Встречалась, - выдавила Надежда, подумав про себя, - ну все, допрыгалась! Сейчас он скажет - нет, вы мне не подходите...
-Это хорошо, Надежда Андреевна. Это очень хорошо. Расслабьтесь, что ж вы так напряглись? Пойдемте лучше потанцуем. Вы не против?
Нет, конечно, она не против. В глубокой молодости обожала танцевать.
-А вы хорошо танцуете. Сексуально.
На сцене молодые девчонки показывали стриптиз.
-Нравится? - кивнул в их сторону Михаил.
Надежда пожала плечами.
-Поучитесь, пригодится... Хорошо, я вас беру.
“Ему следовало, наверное, сказать: “Я вас покупаю.” Впрочем, тон был именно такой.”
-Вас даже не интересует моя профессия и умственные способности? Я учительница математики.
-Я нанимаю вас не для того, чтобы вы культурно развивали моего дурня. С этим у него все нормально. Ваша работа - обучать моего шестнадцатилетнего (вы, кажется, интересовались его возрастом?) недоросля премудростям плотской любви.
-К-как? Теоретически? - схватилась за соломинку Надежда.
-Практически, Надежда Андреевна! Практически. Я плачу вам полторы сотни баксов в месяц плюс питание. Вы же математик, посчитайте по курсу. Не думаю, чтобы учительница отказалась от таких денег.
“Он уже уверен, что купил меня - игрушку для своего сыночка”, - подумала Галиева. Ей захотелось взглянуть в глаза того оболтуса. Хотя... Может, он и не виноват, может, это грязное предложение - просто блажь его папаши?
-Зачем вам это?
-А лучше будет, если он к шлюхам пойдет? Простите, конечно... Кстати, можете выйти на работу уже сегодня.
-Сегодня не могу, - соврала Надежда.
-Понимаю - такой день, - без тени иронии произнес Михаил. - Давайте хоть заедем, посмотрите на моего оболтуса...
И он, бросив на блюдце пачку купюр, решительно увлек Надежду в раздевалку.

Галиева посмотрела в приглашающе распахнутую дверь иномарки и поняла: если она сейчас сядет, то обратного пути не будет. А, собственно, почему - не будет? Пока она еще не взяла деньги, пока можно отказаться в любую минуту. Может быть, завтра она будет вовсю смеяться над сегодняшним приключением. Пока же смеяться не хотелось.

***
-Петр, познакомься, это Надежда Андреевна, твоя гувернантка.
Они стоят напротив, изучающе глядя друг на друга. ...А он симпатичен, этот неловкий паренек с едва пробивающимся серым пушком над губой. Во всяком случае, его взгляд отнюдь не масляный...
-Петр, не стой каменной бабой. Сколько раз я тебе говорил! Предложи даме сесть, завари кофе...
-Вы садитесь... Я сейчас...
Боком, оглядываясь, почти выбежал из комнаты. Вслед за ним уверенно направился Михаил. У порога он обернулся и сказал с нажимом:
-Я надеюсь на вас, Надежда Андреевна.
Галиева поняла - попалась. Сама захлопнула за собой дверцу клетки. От света люстры клетка казалась золотой, но не было ли золото самоварным? Надежда безнадежно опустилась на диван, провалилась, и на свет божий явилась глупейшая мысль: а ведь на этом излишне мягком диване любовью заниматься будет жутко неудобно.
Взгляд Надежды скользнул на журнальный столик, где лежала какая-то старинная книга. Галиева протянула руку. Шекспир. Издание, видно, еще прошлого века. Бедный мальчик! Он до сих пор верит в свою Джульетту.
За дверью послышалась возня, будто кто-то пытался открыть ее ногой. Галиева встала, отворила дверь. На пороге с подносом, уставленным снедью, стоял Петр. Надежда невольно улыбнулась его нелепой фигуре.
-...Шекспир? - кивнув на журнальный столик, спросила Галиева.
-Еще прабабушкин, - отозвался Петр. И попросил, - уберите, пожалуйста, куда-нибудь книгу...
Он поставил поднос, налил из турки дымящийся кофе.
-Любишь читать?
-Бабушка приохотила.
-А как учишься?
Лицо парня покрылось красными пятнами:
-Нормально. - И добавил с вызовом. -Дневник показать?
“Уязвлен в лучших чувствах, - подумала Надежда. - Не стоило напоминать ему о возрасте.” А вслух сказала:
-Прости. Я больше не буду. Давай на “ты”?
Он кивнул. Стук в дверь, и на пороге появился Михаил.
-Ну что, голубки, не наворковались еще? Понима-а-ю. Но Надежде Андреевне, я думаю, уже пора. Пять минут на прощание, и вы, Надежда Андреевна, спускаетесь к известной вам “Тойоте”, а ты, Петрушка, ложишься спать.
Петр снова вспыхнул и выбежал из комнаты.
-Дикарь, - усмехнулся Михаил. - Надеюсь, однако, что с вашей помощью мы сделаем из него человека.
“А он уже - человек”, - хотела сказать Галиева. Но промолчала.

***
Надежда не спала. Кроме яркого диска луны, светившего прямо в лицо, было еще что-то, мешавшее погрузиться в сладкую истому. Сегодня (нет, вчера) она нашла работу. Работу, позволяющую выбраться, наконец, из нищеты. Но какой ценой? Сможет ли она смотреть в глаза своим ученикам, вернувшись с той работы? Ты становишься... Да, Надежда, ясно, кем ты становишься, только слово это произнести боишься.
Будильник поднял в семь. Надежда, как могла, привела себя в порядок, но с красными от бессонной ночи глазами поделать ничего так и не сумела.

***
-Как почивал?
На пороге стоял улыбающийся отец.
Плохо. И причиной была Надежда, это уже ясно. Ее образ наложился на Светкин. Лицо “гувернантки”, как называл ее отец, манило и не давало успокоиться. И как сейчас встречаться со Светкой, смотреть ей в глаза? Да нет, Петр, ты еще ничего предосудительного не совершил, просто вчера Надежда впервые пришла к тебе в гости, вы просто посидели, и все.
А сегодня? Что будет сегодня? Щемило сердце, и душа ухала куда-то вниз - как тогда, когда впервые увидел Светку. Но там - любовь, а здесь... обнаженный секс (Петр стеснялся слова “голый”, в этом ему чудилось что-то постыдное). Но он помнил почему-то выразительно черные глаза Надежды, ее тонкие губы и ямочки на щеках, когда она смеялась. То, что было ниже, память сохранить не пожелала.
И впервые - с той поры, как умерла бабушка, судьба сжалилась и подбросила Петру почти родного человека, с которым можно говорить взахлеб и даже, кажется, поверять все свои тайны. Все, кроме одной - Светки. Надежда... Наденька... Как она не похожа на практичную Ерину. С этой женщиной хочется летать, а Светка... Шекспир для нее - мертвое слово, она болтает, как придурки с MTV, и сейчас, после Наденьки, Петру не нужно никакой Светки...

***
-Надежда Андреевна, я вас жду! - голос Петра почти срывался.
-Подожди еще немного, - в голосе невольно проскользнула ласка. - Мне нужно подготовиться к завтрашним урокам. Я скоро.
Сердце застучало сильнее. Еще не хватало влюбиться! А сама уже знала - да, влюбилась. Как кошка! Ее влекло к этому мальчишке, не избалованному еще женской лаской. И она, наверное, будет у него первой, ей предстоит его развратить. Но не дождутся! Надежда даст ему любовь, потому что секс без любви - это бред, блеф, мнимая величина.
Кстати, надо бы перечитать “Ромео и Джульетту”, снова окунуться в тот невинно-романтический мир первой любви... или влюбленности...

***
Через час двадцать Надежда стучалась в комнату Петра. Грохот (видно, на бегу опрокинул журнальный столик), и дверь распахивается. Ну да, так и есть - столик побитой собакой лежит на полу, подняв кверху четыре лапы.
Надежда и Петр стоят напротив и будто боятся сделать шаг навстречу. И вдруг - будто плотину прорвало - припадают друг к другу, его руки узнающе ощупывают ее тело, она говорит негромко: “Не торопись! Только не торопись!”.
Петр шептал что-то несвязное, похоже, о любви, безуспешно пытаясь расстегнуть Надеждину блузку.
-Подожди, я сама...
Она хотела - не так, Галиевой претила банальная случка. Надежда легонько оттолкнула неловкого партнера, присела на край журнального столика и, смутно припоминая стриптиз в “Серкопе”, медленно расстегнула и сняла блузку... старенькую, еще девичью, мини-юбку, (за которую в свое время ей здорово попало от матери), оставшись в только вчера открахмаленных трусиках.
Тело тут же покрылось гусиной кожей. Надежда прилегла на столик, упершись головой в жесткий переплет Шекспира и стыдливо прикрывая возбужденные карие соски. Она чувствовала их ладонями. На диване дрожал - то ли от прохлады, то ли от еще не удовлетворенной страсти, Петр.
-Раздевайся, - тихо произнесла Надежда.
Петр вскочил, лихорадочно сдергивая с себя одежду.
-Иди ко мне, - выдохнула Надежда, поднимаясь с неудобного деревянного ложа и протягивая к Петру ждущие - до трепета - руки.
-Иди ко мне...
Она расправила плечи, устремив навстречу ему небольшие острые груди. Он впился глазами в нежданно длинные соски, припал к ним неловкими губами... Потеряв равновесие, рухнули в почти пуховый диван и долго возились, пока Петр, наконец, не затих.
Не почувствовав ничего, кроме досады, Надежда поднялась и автоматически оделась. В конце концов, это было просто проверкой знаний. “Двойка, - подумала Галиева. - Не больше.”

-Ну что, первый урок, надеюсь, прошел удачно? - Михаил бросил на журнальный столик полторы сотни баксов.
...Потом пьют кофе, и никто не произносит ни слова. Надежда и Петр не смотрят друг другу в глаза.

***
Ночь. Опять эта чертова ночь. Снова из углов сознания вылезают мысли. Уже не сбежать - деньги взяла, никуда не делась, и сейчас их нужно отрабатывать (крамольная мысль - а как Михаил собирается принимать ее работу? - устраивать показательное выступление?). И она их отработает - такие деньги нельзя не отработать.
...Начать, в общем-то, следовало с экскурсии. Галиева разделась и теперь стояла униженно, пока Петр внимательно оглядывал ее тело. Лицо Надежды заливала краска стыда. Женщина чувствовала себя манекеном на уроке анатомии. Пальцы Петра ласково ощупывали груди Надежды, небольно мяли отвердевающие соски, потом - смелее - спускались вниз, играя со смоляным пушком, еще ниже... Нет, это уже перебор...
Нужно перебороть этот стыд, в конце концов, ты сама виновата в своей манекенности. Бери инициативу в свои руки, веди парнишку по лабиринтам любви, ты же не только учитель, но в первую очередь - женщина, искусство соблазнения должно быть у тебя в крови.
Надежда выгибается, ластится, как кошка, на этот раз все - лучше и проще, и - после - они сливаются в долгом расслабленном поцелуе. Почти “четверка”, пусть пока с минусом, пусть не твердая, но все-таки “четверка”...
С каждым уроком любовь все сильнее, и что - потом? Ведь чем дальше, тем труднее становится уйти - и ей, и ему. И выхода, кажется, нет.
Телефонный звонок?! Нет, это дождь барабанит по жести крыш. Это просто дождь...
Уже май...
А он мил, шестнадцатилетний книгочей (как говорили в ее времена). Сейчас это слово вымерло, как динозавры - школьники в лучшем случае читают фэнтэзи, а измотанным коллегам не до книг - лишь бы выжить.
Могла ли Надежда даже мечтать о том, чтобы найти здесь, в золотой клетке, родственную душу? Клетка мала - вдвоем не развернуться. В неволе петь не хотелось, но за все песни заплачено, и звуки идут горлом. Но это не песня, это какой-то утробный крик...
Надежда не то падает, не то летит и, впиваясь пальцами в хрупкое тело Петра, твердит про себя: “Ну еще немного... еще чуть-чуть... до “пятерки” не дотягиваешь, ну еще...”

***
-Я доволен вами, Надежда Андреевна! Поднатаскали вы, похоже, моего Петрушку. В свет пора его выводить. Вот... - Михаил бросил на журнальный столик две бумажки и пачку купюр, - приглашения на банкет, ну и, на всякий случай, бабки... Простите, Надежда Андреевна, деньги. Повод неважен. Сегодня в девять, так что не опаздывайте. Дайте ему развлечься и сами развлекитесь. Вы меня поняли? - со значением добавил он. - Не слышу?
-Да, - выдавила Надежда.
-А если он сегодня не вернется ночевать, я оплачу вам еще и отпускные...
Вот оно - то, чего боялась. Рано или поздно это должно было произойти, но почему так скоро?
-Вы меня поняли?
Попыталась придать голосу твердость:
-Поняла.
Да, Надежда поняла, что нужно делать. Сегодня после банкета они поедут к ней и пробезумствуют до утра, а там - будь что будет!

***
-Молоде-ец! - протянул Михаил, потрепав сына по плечу. - Хорошо развлекся, а?
Подмигнул и, не удержавшись, произнес:
-Ну, Надежда Андреевна, ну, умница! Ладно, сын, я уезжаю. На столе - полторы сотни баксов, увезешь ей и поблагодаришь, что наставила тебя, оболтуса, на путь истинный.
-Подожди, папа. Мне нужно с тобой поговорить.
-Не терпится? Только быстрее. Меня ждут.
-Папа, мы с Наденькой любим друг друга.
-Что?! Мой сын и эта шлюха?!
-Не смей!
-Она продавалась тебе за полторы сотни баксов в месяц.
-Ты ей платил!
-Потому что у тебя самого за душой - ни гроша. - И, пристально взглянув сыну в глаза, спросил. - Этой ночью ты был у нее?
-Да, - сказал Петр, глядя прямо на отца.
Брелок автосигнализации в руке Михаила бился в агонии. Сжимавшие его пальцы нервно подергивались. На мгновение злоба сорвала с лица маску, потом оно снова окаменело.
-Сын, ты должен жениться на девушке нашего круга. Не для того я семь лет горбатился, на коленях из нищеты выползал, чтобы ты женился на какой-то учителке. Понял?! Уйдешь к ней - дорогу домой забудь. А мне придется забыть, что у меня есть сын. Все. Решай. Я уехал.

***
Надежда сидела, забившись в угол дивана, укутанная в старую шаль. Тускло светило бра.
Внизу тормознула машина. Хлопнула входная дверь. В лестницу впечатались уверенные шаги. Потом, такой же решительный, как и шаги, в квартире Надежды раздался звонок.
Она бросилась в коридор и, даже не взглянув в глазок, распахнула дверь. На пороге стоял Петр, сжимая в руке связку книг. На обложке самой верхней Надежда прочла: “Шекспиръ”.
...На столе лежала свежая бесплатная газета. В разделе “Работа” рукой Надежды было подчеркнуто объявление: “Молодому человеку требуется гувернантка...” Номер телефона Петру был незнаком.
19 марта - 10 августа 1999 г.