Жила-была девушка...

Жила-была девушка. Звали ее Нина. Она была высока, стройна. У нее были красивые большие карие глаза, доставшиеся ей в наследство от ее бабушки-китаянки, и при этом роскошные льняные волосы, длинной до середины спины, видимо, этим пошла в отца.

Ей было 17, когда мы начали дружить, хотя познакомились с ней намного раньше. По характеру она была так называемой "пацанкой": ходила только в брюках и джинсах, любила кепки, была немножко резковата, волосы всегда собирала в тугой узел или "хвост", практически не имела подружек. Вообще у нее было очень мало друзей. Она практически ни с кем своего возраста не общалась. У нее были отличные от них интересы, она слушала другую музыку. К тому же ее родители ограничивали ее всевозможными правилами и запретами, что очень сильно тормозило ее социальное развитие, адаптацию к миру, находящемуся за пределами ее квартиры. Возможно родители любили ее и хотели таким образом уберечь ее от всего неприятного, от разочарований, но они слишком переусердствовали в этом. Поэтому в 17, когда мы начали дружить, ей было запрещено гулять позже 9, т.к. родители сказали, что ее могут похитить или причинить вред те, кто гуляет позже этого времени; она должна была заниматься ежедневной стиркой, глажкой и уборкой; готовить завтрак, обед и ужин для родителей; не могла общаться с теми, кого родители не знали и т.д. Возможно, это не было плохо, с точки зрения взрослых, но с точки зрения других девушек и ребят, с которыми она училась, это было чудовищным преступлением и ставило между ней и ими огромную пропасть.

Мы с ней сдружились из-за того, что я начала увлекаться большим теннисом. А она как раз давно этим занималась. У нее была хорошая техника, и она помогала мне учиться. Иногда мы вместе ходили на корты. Со временем я начала узнавать, что творится в ее семье. Она старалась держать все в себе, но из-за того, что видела, как вольно живется мне, не могла удержаться и иногда рассказывала о том, что наболело. Иногда родители били ее. Когда она не успевала во время убраться или приготовить поесть, или не делала во время уроки, или получала плохую оценку, или приходила позже 9. Я не могла понять этого, я не могла с этим смириться! Меня родители воспитывали в полной самостоятельности, что, видимо, привило мне чувство, что человек может делать все, что хочет, если это не запрещено законом. Главное, что каждый потом должен отвечать за свои поступки, а также, чтобы быть справедливым в отношении других. Родители никогда меня не били. Поэтому я считала огромной несправедливостью, что кто-то это делает со своим ребенком за невымытую тарелку! А Нине, видимо, было необходимо хотя бы слышать, что кто-то считает это неправильным, чтобы было не так тяжело жить. Она, как мне кажется, всегда лелеяла в душе мысль, что однажды она выпрямится и не позволит себя ударить, скажет что-нибудь едкое и уйдет, хлопнув дверью и не боясь возвращаться обратно тогда, когда ЕЙ этого захочется. Она, мне кажется, думала так, но ни разу не осуществила этого...

А потом она влюбилась. Или, по крайней мере, она верила в то, что влюбилась. И это было очень романтично, потому что ничто не бывает столь романтичным, как запретная любовь. Ее чувства обрушились на военного слушателя, алжирца, приехавшего на 2 года учиться в нашу военную академию. Ей тогда еще было 17, ему - 30. Он вскружил ей голову тем, что был нерусским, тем, что был старше, знал, как себя вести с девушками, тем, что не наседал и ни к чему не принуждал, как русские парни, тем, что дарил ей цветы... Они никогда не дошли дальше поцелуев, но это именно то, что она с радостью готова была дать на тот момент. Романтика их отношений удваивалась тем, что ее родители ничего не знали об их свиданиях. От одной мысли об этом ее молодая кровь бурлила и сердце замирало... А потом они поссорились с алжирцем. Я даже и не помню сейчас подробностей этого, но он, видимо, решил, что, так как он женат, и жена ждет его там, в Алжире, не стоит кружить голову маленькой русской девочке, у которой еще все впереди.

Прошло какое-то время и в доме напротив, прямо там, где жил алжирец, появился другой человек, еще старше, мудрее, привлекательнее. И девушка, неуспевшая за короткий роман, насытиться своими собственными чувствами, бросилась в самый водоворот страстей с этим другим человеком. Ему было 48, ей - 18. Он был из Сирии, она - русской. Она хотела любить, хотела быть с ним. Он - сам не знал... Они встречались, гуляли вместе, он готовил для нее блюда национальной сирийской кухни, делал ей маленькие подарочки, говорил ласковые слова. А потом обо всем узнали ее родители... Естественно и речи не могло быть о том, чтобы они поддержали их отношения, ведь сириец был даже старше, чем они сами! Он также был женат, у него даже дети были старше, чем сама Нина. Все вокруг понимали, что это не любовь, что ничем хорошим роман не закончится. А Нина в это верила. Она просто хотела любить, потому что за все ее 18 лет на ее долю выпало не так уж много ласки, хотя бы какой-то любви...

Родители запретили ей встречаться с ее другом. А вскоре он уехал обратно в Сирию, к своей семье. Какое-то время у меня хранились их письма друг другу, видеокассета с записью одного дня вместе, фотографии и его фуражка. Я не могу сказать, что одобряла ее выбор, потому что он был слишком "взрослым" и слишком нерусским. Но я видела, что ее влюбленность просто так не пройдет, поэтому и оставила свои попытки убедить ее, что необходимо пересмотреть свои взгляды на тех ребят, которые окружают ее здесь, сейчас... там, тогда.

Она поступила в колледж. Стала снимать комнату неподалеку от него. И каждый месяц копила-копила-копила по крохам деньги на звонки в Сирию. Она даже перестала покупать нормальные продукты, питалась только геркулесовой кашей, только бы сэкономить и еще раз услышать голос того, кому отдала свое сердечко. Родители об этом не знали... А потом она решила принять мусульманство, чтобы быть еще хоть чуточку ближе к НЕМУ. Она не была крещеной, поэтому нельзя сказать, что она согрешила против своей веры. Поэтому я оправдывала перед самой собой ее поступок. Я могла ее понять. Она считала, что так ей будет легче перенести разлуку... А он однажды просто перестал ей писать... Когда же она звонила ему домой, обязательно попадала на женский голос в ответ... Это даже сильному человеку сложно пережить, не говоря уже о восемнадцатилетней девушке, исстрадавшейся, истосковавшейся, недоедающей, невысыпающейся под тяжестью собственной привязанности... Тогда она и заболела.

Все началось с того, что в июле она уехала отдыхать к бабушке, той, что подарила ей необычайные красивые глаза, в Воронеж. Вернулась она обратно где-то через месяц и привезла с собой насморк. Насморк, это был просто обычный насморк! Ничего особенного! Этим болеют все и всегда! От него еще никто и никогда не умирал! И она особо не переживала поэтому. Постоянным спутником ее стал маленький флакончик с какими-нибудь каплями для носа. Правда, ей не очень они помогали. Поэтому к сентябрю ей все порядком надоело и она решила обратиться к врачу. Врач посмотрел ее и сказал, что вся слизистая у нее сожжена каплями, поэтому надо срочно прекратить ими пользоваться, а лечиться надо будет специальными уколами. Она согласилась, и сеансов через 10 почувствовала улучшение. Если бы все болезни и расстройства можно было бы вылечить при помощи 10 уколов!..

Это был уже сентябрь. Прошло почти полгода с того момента, как она в последний раз получала письмо от своего сирийца. Полгода, а страдать она не перестала. Полгода, а она все еще надеялась и ждала.

Насморк снова вернулся. Оеа совсем не могла дышать носом. Так как отец ее был военным ее смогли устроить на обследование в Красногорский госпиталь. Там она пролежала ровно месяц. Никто никак не мог понять, что с ней происходит. Анализы ничего определенного не показывали. Консилиум врачей тоже ничего не мог решить. Как-то ее отправили "отдохнуть" на неделю домой, а потом она должна была вернуться в госпиталь, только уже имени Бурденко. Когда она пришла ко мне в гости во время этого перерыва я поразилась тому, как она бледна. Она была довольно бодрой, смеялась, рассказывала про ребят, с которыми общалась в Красногорске. Если бы болезнь ушла тогда, испугавшись ее оптимизма!... Она сказала, что у нее обнаружили герпес на верхнем небе, от которого образовалась неудобная ямка. Но даже это не могло ее сильно огорчить, потому что она была дома, она могла видеться со своими, пусть и немногочисленными, друзьями. Неделя пролетела почти незаметно. После этого ее увезли в Бурденко и мы стали видеться гораздо реже, чем до этого.

Врачи, наконец, определились с тем, что с ней не так и что является причиной насморка. Они сказали, что у нее предраковое состояние - проблема с лимфатической системой.  Но это не рак, просто лимфосаркома. Она лечится. Для этого надо пройти химио- и радиотерапию. Так она потеряла свои красивые льняные волосы. Но волосы ведь отрастут? Конечно, отрастут. Мы все в это верили. Все, кто ее знал и любил. Она стала приезжать домой 1 раз в 2-3 месяца всего на пару дней. Она всегда заходила ко мне в гости. Мы подолгу разговаривали с ней обо всем, что происходило с ней, со мной, с нашими знакомыми. Она по-прежнему выглядела довольно бодрой. Голая голова даже шла ей, как будто она специально сделала себе модную стрижку. Только глаза ее приобрели оттенок усталости от долгого пребывания в больнице, появились темные круги вокруг. Потом она снова отправлялась в больницу. Через какое-то время я узнала, что лимфосаркома - это рак... Я была сражена этим известием, но точно знала, что Нина об этом знать не должна. Так ей будет легче бороться.

Дозы химии и радиотерапии со временем стали увеличивать. Иногда наступала рецессия. Однажды она пришла ко мне и сказала, что родители хотят ее крестить. Эта мысль даже мне не понравилась. Это же было бы предательство! Она верила в мусульманство, в Аллаха. Даже при том, что Бог во всех религиях один и скорее всего Аллах, Бог, Будда, понятия неразделимые, я считала, что нельзя заставлять человека менять религию, веру. Она и не хотела. Она до последнего момента сопротивлялась этому, пыталась отговорить родителей. Но те все равно вынудили ее пойти в церковь и принять крещение. Это было неправильно. Даже после крещения она не перестала обращаться к своему Богу, отвергая христианского. Надеялась, что Аллах простит ее за поступок ее родителей и ее самой, потому что в душе она была предана ему.

Весной врачи сообщили ей, что скоро, если ей не поможет последняя химиотерапия, ей придется сделать "сверхдозу". Она очень долго и упорно сопротивлялась болезни. Она была одной из самых молодых в онкологическом отделении Бурденко, а потому все его вынужденные обитатели тянулись к ней, к ее энергии. С ней им тоже было легче сопротивляться. Чтобы ей не было кошмарно тоскливо родители купили ей маленький магнитофон, привезли кучу дисков и любимых кассет. А я попросила передать ей ее книжку, оставленную у меня на хранении, - путеводитель по Сирии - и письмо.

"Сверхдоза", как объяснила мне сама Нина, была экспериментальной терапией. Она уже знала, что у нее - рак, но всегда верила, что сможет с ним справиться, поэтому согласилась на "сверхдозу". Метод заключался в том, что химией должны были быть "убиты" все вредоносные клетки. К сожалению, это не могло не задеть "нормальные", поэтому после "сверхдозы" требовалась обязательная пересадка здоровых клеток взятых у Нины давно-давно. Исход, как сообщили ей врачи, может быть одним из двух: либо здоровые клетки не приживутся, т.е. не смогут полностью воостановить ее организм, просто не справятся, либо все наоборот будет очень хорошо, и болезнь уйдет навсегда. Принять решение в той ситуации было очень страшно, не принять означало бы не использовать шанс.

Когда мы виделись с ней последний раз, я даже не помню. По-моему, это было где-то в сентябре, как раз перед той химией, которая должна была предшествовать "сверхдозе". Я ни разу не навестила ее до этого в больнице. А прошел уже почти год, если быть точнее, год без 2 месяцев, с тех пор как она начала лечиться в Бурденко. Я долго-долго собиралась, искала момент, ждала ее звонка, чтобы договориться с ней о посещении. Но в конце-концов, не дождавшись, в декабре нашла телефон госпиталя, позвонила туда, чтобы узнать, в какой палате лежит Нина, и когда бывают приемные часы. Женщине в трубке я дважды повторила фамилию. Она сказала мне, что Нина выписалась уже. Я обрадовалась безумно: значит, я смогу уже сегодня прийти к ней в гости, увидеть ее, узнать, как она себя чувствует после терапии. И тут женщина замешкалась немножко и снова заговорила: "Ой, извините, я ошиблась, Нина Щербакова умерла.... 7 ноября... Извините...".

На меня обрушилась вся тяжесть мира... Я была на работе в этот момент, но ни это, ни количество людей со мной в комнате не смогло остудить глаза... Я убежала... Заперлась в туалете и не смогла больше сдерживаться. У меня во второй раз в жизни сложилось впечатление, что я не оправдала ожидания человека, что предала его, а он, не успев принять мои извинения, умер. Я так ни разу и не навестила ее! Я так ни разу и не удивила ее своим неожиданным приездом с апельсинами и новыми дисками, чтобы было чем себя занять в долгие часы восстановления после терапии. Она умерла 7 ноября. Прошел уже месяц, а мне так никто ничего и не сказал, хотя родители знали, что я была одной из тех двух, с кем Нина больше всего общалась... Я потеряла друга. Я потеряла человека. Я не оправдала ее надежд и ожиданий.

Господи, ей же было всего 19!!! Она должна была любить, танцевать с ребятами, летом ходить за грибами в лес, купаться в озере, съездить за границу, однажды побывать в Сирии, Алжире и Париже! У нее должен был появиться человек, который подарил бы ей все оттенки любви, недополученной за предыдущие 18 лет. У нее должен был бы быть маленький сынишка или дочка, с такими же льняными волосами и огромными карими глазами! Господи, почему ты забираешь тех, кто еще не видел жизни, тех, кто еще не успел ее полюбить?!!

Прошло уже почти 2 года. Нина до сих пор мне снится. И каждый раз она говорит мне, что ей хорошо, что она не умирала, что ее отправили лечиться в Италию, Испанию и еще куда-нибудь. И каждый раз я просыпаюсь, и мысли переполняются горячей надеждой на то, что это все - правда. И слезы капают... Я только мечтаю о том, чтобы она ни о чем там не жалела, чтобы ей там было лучше, чем было здесь, чтобы там у нее было больше друзей, чем было здесь, чтобы там она получила всю ту любовь и даже больше, которой ей так здесь не хватало!

Надеюсь, ты меня простишь.

Жила-была девушка...

Посвящается памяти Нины Щербаковой