О пользе чаепития

Пришел Родион Раскольников к старухе процентщице с топором за драным пальтишком, проверить себя – тварь я дрожащая, или право имею. Позвонил, старуха открыла, он вошел, разговорился с ней, почувствовал, что не человек эта старуха, а так – дрянцо. Оно бы с дрянцом связываться и не хотелось бы, но раз пришел да не один, а с топором – то надо дело делать. А старуха и впрямь противная да глазастая: топор-то заприметила и поначалу ''караул!'' кричать хотела, в окно свеситься и кричать, что есть духу – авось услышат. Но, решив, что и пискнуть не успеет, как прибьет, предложила Раскольникову чай, – от испуга.
– Чайку не желаете, батюшка?
– Чайку? – не ожидал Раскольников и сильно растерялся. – Нет… не желаю.
– Да бросьте, Родион Романович: со старухой-то чая выпейте, – уважьте.
– Да не могу я… Не затем пришел.
– Вот чайку выпьем – тогда и за дело.
'' И чего этой старухе вдруг в голову взбрело меня чаем поить?  – думал он, краснея от злости. – Может, вовсе она не такая, эта процентщица, – вот чаем напоить хочет. Пить или не пить? Нельзя пить, а то… Как же я попью, а потом ''тяп'' по голове – свинство! ''
– А чай у меня горячий, только вскипел.
– Нет – нет, не могу, – отпирался Раскольников и, сделав чрезвычайно серьезное лицо, добавил резко, – дело ждет. К делу ближе.
– Ой, батюшки, у меня и калачи-то какие вкусные! – пуще прежнего, не помня себя от страха, залепетала процентщица. – Я ведь не только проценты считать умею, но и калачи презамечательные делаю: стакан муки, три яйца… – болтала старуха, что придет в голову. – Да муку-то надо брать в лавке у Прокофьевича, что у моста, во всем Петербурге лучше не сыскать, да что в Петербурге – во всем свете. А чай у меня из лавки Тимофеевны, из этого… как его… Китая, прости меня господи. А Китай ''ууууу'' – далеко. Нет, милый, без чая я тебя не отпущу…
Раскольников чувствовал, что у него начинает стучать в висках от этой трескотни. Он пощупал топор, взбесился еще больше, что его намерение, столь четко выраженное, вдруг как-то размылось и ему  уже все равно до его великого дела.
– Давай, – сказал Раскольников, морщась в лице.
– А! Бегу, бегу… бегу, Родион Романович.
На столе стоял самовар, калачи и сахар. Раскольников, как бедный студент, не окончивший курса, любил чай, главный продукт своей молодой и задумчивой жизни – на большее хватало редко. На удивление Раскольников раздобрел, раз даже улыбнулся и с удовольствием прихлебывал чай. Старуха все лепетала какой-то вздор, Раскольников не слушал, а отдался какому-то приятому чувству. Еще несколько минут назад он хотел совершить что-то страшное, а теперь все разом отлегло, – хорошо.
– Спасибо. Замечательные калачи, – отблагодарил Раскольников и засобирался.
– Да что ж так скоро, Родион Романович, давайте еще чашечку?
– Нет, я пойду, – заторопился Родион, умея уйти '' из гостей '' в самую нужную минуту.
Раскольников встал из-за стола и направился к выходу.
– А дело? – вдруг вырвалось у старухи само собой по деловой привычке. Она прикрыла рот ладонью, как бы желая не сказать еще чего-нибудь по дурости, и побледнела, вытаращив глаза.
Раскольников улыбнулся.
– А дело подождет, – ответил он  и вышел в том же хорошем расположении духа, которое приобрел за столом.
Процентщица стояла в сомнениях и в раздумьях: '' Ну, пришел вонючий студентишка; ну, с топором под плащиком – так отчего же обязательно убивать. Что же ему ко мне с топором в руках заходить?.. Глупая я баба: процентики копишь, копишь, а потом студентов чаем поишь, китайским, прости меня господи. А если вдруг и впрямь меня убивать приходил? А я чаем напоила, он и размяк, как сухарь. Чай, слава тебе господи, спас. Так ведь еще придет. Да нет, теперь уж не придет, теперь все по-другому. А если все-таки придет?..''