Трогательная человечья колыбельная

Роман довольно скоро стал известен отцу, и сразу все кончилось. Не было больше ночных свиданий под влажной и гулкой аркой моста, не было букетиков на подоконнике поутру, обцелованных записочек, находимых днем в карманах, и и вечернего пения под гитару. Появилось зато другое: решетка на окне, навесной замок на двери комнаты, ночные дозоры отца с кобелем-волкодавом вокруг квартала и упырического вида старуха, нанятая следить за домом (и за Машей) и ходить за покупками, да еще плетеный кожаный хлыст, повешенный на спинку стула на кухне.
Из комнаты с окнами в садик, откуда было так весело улизнуть, пока отец спит, Машу переселили в бывшую отцовскую спальню с единственным окошком, в которое вносился звон трамваев и гвалт самой оживленной улицы города. Новехонькая решетка с узкими просветами, сквозь которые едва проходила тонкая девичья ладошка, удручала Машу больше всего.
- Сучка, дрянь, - ругался отец. - Повлюбляйся теперь, дрянь негодная.
- Папаша, иди спать, - огрызалась дочка. - Паскудный старик, жизнь мне поломал.
- Шлюха, - злонамеренно оскорблял отец.
- Лучше бы уж я с ним переспала на самом деле! - мечтательно отвечала на это Маша, шипя сквозь зубы. - Поднесла бы тебе подарочек!
- Мерзавка, что еще от тебя ждать! - и отец запирал за собой дверь, назло громко скрипя ключом в навесном замке. Маша валилась на пол и с пронзительными визгами колотила в пол ногами и головой, словно ее секут.
- Бейся, бейся, хоть в пол головой бейся, - злорадничал за дверью отец, не подозревая, то Маша так и делает. - Мы живем на первом этаже, соседей внизу нет, пожалеть тебя некому.
Иной раз от скуки Маша противоречила себе.
- Ох, знаешь, какой он горячий! - вздыхала она, дразня отца. - Где тебе понять, старому бревну! Так и чувствую внутри его ребеночка. Даже двойню.
- Дрянь, бесстыдница, - плевался отец.

Давно томилась Маша в комнатушке, глядя на шумную улицу - какая же без него может быть жизнь?!
Стала придумывать, как они встретятся. Вот он походил в тренажерный зал, подкачался. Поздним вечером подкрадывается он к машиному окну. Сносит одним могучим ударом решетку, влезает в комнату. Не глядя на Машу, выбивает дверь вместе с навесным замком! Идет на кухню за ножом... или нет, за хлыстом... или нет! душит папашу голыми руками!
А потом уже приходит к ней, дрожащей от страха и похоти. А потом... ну, целует ее, и это самое... обнимает... и делает ТО, ЧТО НУЖНО. Как это делается, честно говоря, Маша толком еще не знала, но примерно догадывалась. И вот он делает-делает-делает это... Делает-делает-делает ей ребеночка...
На вздохи и стоны прибегал отец. Пялясь на него и каждый раз удивляясь, видя его живым, Маша в смятении бросалась к дверцам шкафа и заслоняла их спиной, или опускала до пола покрывало на кровати, или захлопывала окно. Возбужденный отец метался по комнате с хлыстом и отчаянно лающим волкодавом, но, конечно, ни в шкафу, ни под кроватью никого не было, а решетка, разумеется, была цела и невредима.
- Сучка какая, - сердился отец. - Ненормальная.
- Иди спать, навел мне тут бардак! - бубнила Маша. - Убирайся!

Однажды ночью (отец привык к одиноким машиным оргиям и уже не устраивал разгромов, а только прятал, морщась, голову под подушку), вдоволь надышавшись и крикнув пару раз, Маша, изнемогая, лежала, свесив голову с кровати и разметав волосы о полу. Тогда-то она почувствовала, что беременна.

1
С этой ночи Маша стала спокойнее, уравновешеннее. Вопли и постанывания уже не неслись из ее комнаты по ночам. Маша ходила тихо, словно прислушиваясь к биению маленького сердечка внутри себя, но все больше просто сидела, глядя в пол. Отец заподозрил каверзу, но через месяц-другой привык к безмятежной жизни и успокоился.

4
- Следили бы вы лучше за дочкой-то, - прошамкала уборщица-упыриха, сметая сор на совок.
- Да я уж слежу... - машинально пожал плечами отец и насторожился: - А что случилось?
- Блюет она по утрам, - злорадно доложила упыриха.
- У нее что-то с пищеварением, - рассеянно сказал отец, сквозь очки озадаченно разглядывая солонку и банку с рассолом.
- С пузом у нее что-то, это точно, - отвернувшись к дверям, чтобы скрыть беззубую улыбку, промямлила старуха. - Ждите сюрприза. Дедуля...
- Ерунда какая, - возмущенно фыркнул отец и призадумался.

8
Уже месяца два Маша вела себя совсем плохо.
Забирала из-под двери еду: когда съедала, когда выплескивала в коридор, капризничая. Потом плакала, подвывая и раскачиваясь, прижимая ладони к соленым щекам.
Вернулась рвота. Из вредности Маша блевала прямо на подоконник. Старуха приходила делать уборку и материлась.
- А че, мне в окно высунуться решетка мешает, - нагло заявляла Маша, почесываясь.
- В сортир выйти не можешь, блевотина? - ругалась упыриха.
- Сама блевотина, дура, - отвечала Маша.
Отец только удивлялся, сидя на кухне:
- Чего-то ей не хватает!
- Порки хорошей, - косилась упыриха на хлыст. - Раньше надо было думать. Девять месяцев назад.
- Она уже почти год дома сидит! - оправдывался отец. - Если бы что-то было, она давно бы родила...
- Дурацкое дело не хитрое, - лукаво подмигивала старуха. - Тоже мне преграда - решетка!
- Скоро вы домой уйдете, а? - страдальчески морщился отец. - Рабочий день кончился.

9
И вот пришел срок.
Ночью Маша проснулась и задышала. Болевшая грудь посылала тревожные сигналы. Маша протянула руку и включила свет.
Раздувшиеся груди над вспухшим животом были покрыты желтоватой жижей. Маша подумала, что это сливки.
На вкусненькое сползлись тараканы, которые поселились в квартире с тех пор, как в коридоре начала появляться отвергнутая Машей еда. Сейчас они жадно слизывали машины сливки, подвижной глянцевитой шубкой облепив ее соски.
Не в силах даже закричать от ужаса - так зашлось сердце - Маша с остервенением начала брить себя по соскам, спрыгнула с кровати и забегала по комнате, тряся грудями и рассеивая повсюду сытых и довольных тараканов. Отяжелевшие, они медленно расползались по щелям, удовлетворенно урча.
Внезапная резь в животе подкосила Машу. Она повалилась на пол, придавливая самых нерасторопных тараканов. Закусив ножку кровати, Маша забилась в родовых муках.
*********************************************
Маша чуть приподнялась, держась за спинку кровати, и посмотрела на пол между раздвинутых ног. Мокрый пол черновато поблескивал в свете занимавшегося утра и потускневшей лампы. Темнели тушки раздавленных тараканов, сверкали из щелочек глазки их безутешных товарищей.
На полу между машиных ног зашевелилось что-то крошечное. Приглядевшись, Маша поняла, что это малютка - таракан, у которого машиным телом задавило всю родню. Он не спрятался, как остальные, а остался рядом с трупами отца и матери, оплакивая их и свое сиротское одиночество.
Содрогаясь от жалости и нежности, Маша бережно взяла его на руки и прижала к себе. Он потянулся к налитой молоком груди, и Маша не стала его отталкивать. Он жадно сосал молоко, прикрыв сонные заплаканные глаза.
Маша одной рукой очень осторожно обтерлась полотенцем и легла в кровать, продолжая другой рукой покачивать малыша и напевая ему трогательную человечью колыбельную. Наконец он заснул, обхватив маму лапками - слишком мал он еще был, чтобы помнить долго свою настоящую тараканью мать.

1
Тарасик был Машиной тайной. При появлении упырихи или отца Маша прятала его под одеяло. Он знал, что надо сидеть тихо, и послушно молчал, еле слышно посапывая.
Никто ничего не заподозрил. Отец радовался, что кончились Машины капризы и чудачества, и был непривычно весел и приветлив. Упыриха, не на шутку раздосадованная тем, что ее грозные прогнозы не сбылись, самовольно ушла, прихватив настенные часы и четыре банки яблочного варенья.
Маша только и делала, что кормила Тарасика грудью. Он с удовольствием сосал, поглаживая Машу одной ручкой по щеке, другой по лбу, третьей по груди, а четвертую утомленно откинув в сторону, и блаженно постанывал.
- Сыночек, - мурлыкала Маша, умиленно улыбаясь и ласково гладя его по усам. - Красавчик мой. Весь ты в отца, такой же рыженький, золотце.

3
С трудом, но уже довольно уверенно Тарасик ходил, почти не держась за кровать и стулья.
Отец, решив, что состояние Маши улучшилось, вернулся на службу и отсутствовал целыми днями. Кобель спал в теперешней отцовской, бывшей машиной спальне, чтобы никто не проник через окно из сада.
Но дверь однажды оказалась открытой. Маша решила, что настал день вывести Тарасика погулять. Повязав ему свой детский шарфик, чтоб не простудился, и заправив усы под яркую шапочку, Маша вывела сына в сад. Там играли дети. Держась обеими левыми ручками за маму, Тарасик затопал к другим малышам.
- Иди, поиграй, - Маша отпустила его и села на скамеечку, стала любоваться.
Тарасик подошел к маленькой девочке, игравшей со стройной блондинистой куклой. В стороне валялся забытый ею полосатый мячик.
Постояв в нерешительности минуты две рядом с игнорирующей его малышкой и вдоволь завистливо понаблюдав за нею, Тарасик подошел к мячику. Он осторожно взял его и стал с ним весело играть, бросая его на дорожку и с необыкновенной ловкостью ловя его всеми ручками. Девочка тут же сморщилась, отшвырнула куклу в песок и, заревев, понеслась к маме.
- Ма-а-а-а-а-а-ма-а-а-а-а! - ныла она на бегу, размазывая по щекам жидкие сопли. - А этот мальчик взял мой мяч! Скажи ему!
Мама тут же оказалась на месте происшествия. Тарасик застыл от ужаса, прижав мячик к груди, и во все глаза смотрел на приближающуюся чужую тетю.
- Это не мальчик, это таракан, - гримасничая, сказала мама девочке и, гадливо крутя носом, протянула руку к Тарасику. - Брось мяч, сейчас же!
- Это мой сын, - насупилась подоспевшая Маша.
- Так смотрите за ним! Почему он отбирает у детей игрушки?! - развернулась к ней разгневанная мама девочки. - Он такой невоспитанный!
- Он нормальный! - крикнула Маша, топнув ногой. - Тарасик, отдай соплячке мяч, я тебе куплю еще красивее! Ну, брось каку!
Тарасик послушно разжал ручки и заплакал. Девочка моментально схватила мяч, но мамаша отобрала его и принялась вытирать послюнявленным носовым платком.
Маша схватила Тарасика на руки и, осыпая его поцелуями, побежала домой.
- Миленький, не плачь, - всхлипыавя, срывающимся голосом твердила она, прижимая сына к себе. - Тарасик, золотце, не плачь, хватит!
Уткнувшись сыну в плечико и рыдая, Маша не видела, куда бежит, и у самого подъезда налетела на прохожего. Тарасик упал на спинку и засучил в воздухе ножками и ручками, не в силах подняться без посторонней помощи; шарфик сбился, шапочка улетела в грязь, он вращал глазами и беспомощно хныкал, крутясь вокруг своей оси.
- ФФФФУУУ!!! - закричал прохожий и стал топтать Тарасика ногой, выкая и зажав рот ладонью.
- Подонок, прекрати! - завопила Маша и что было силы толкнула негодяя в грудь. Он отлетел назад и уставился на нее.
- Маша? Машенька, это ты? - опешил он.
Маша молча вытаращилась на него.
- Машенька, ты вышла из дома? Я уже год тут хожу, но твой отец... Ой, Машенька, любимая, как я давно тебя не видел! - он бросился к ней обниматься, шумно дыша от волнения.
Громко запищал Тарасик. На его животике кровоточила огромная рана от ботинка. Маша кинулась к нему, отпихнув повисшего на ней возлюбленного, схватила сына на руки и помчалась в подъезд.
- Маша, ты что? - изумился молодой человек. - Машенька, куда ты?! Зачем ты...
Маша захлопнула дверь подъезда перед самым его носом и, перепрыгивая через три ступеньки, вмиг добралась до квартиры, закрыла дверь на ключ и кинулась в свою комнату. Забравшись в обуви, в одежде под одеяло, она, дрожа, покрывала поцелуями тельце сыночка - головку, ручки, крылышки, ножки, кровоточащий животик, - крепко-крепко обнимала его, плакала в голос.
- Маленький мой... Сыночек мой... - повторяла она, захлебываясь рыданиями. - Маленький мой, никому тебя не отдам, никто нам не нужен... Сынок...
Перепуганный притихший Тарасик, не моргая, смотрел на нее. Он даже забыл плакать. Его малорослые сородичи, дивясь, выглядывали из щелочек, сочувственно шушукались.
Маша, наконец, утомилась и незаметно заснула. У нее на груди, обняв ее всеми ручками и ножками, прикорнул и Тарасик. Так они и спали, улыбаясь во сне.