Грустное

Когда он болеет, весь мир болеет вокруг него. День как-то сразу мрачнеет и прячет Солнце за специально подобранную к случаю тучку, откуда оно и выглядывает изредка, чтобы случайно не зазеваться и не пропустить первые признаки выздоровления. Да какие там признаки, вы бы видели эту маленькую кашляющую печку, тихо разгорающуюся у меня на руках. Ничего не хочется, никуда не скачется, с утра до вечера не слезается с папы и пялится в телевизор полузакрытыми глазками. Некогда веселая квартира надолго превращается в библиотеку: тихим голосом читаются книжки с картинками, все передвигаются исключительно на цыпочках, стараясь не издавать скрипяще-шаркающих звуков, некоторые посетители дремлют иногда, не покидая рабочего места, еда и напитки абсолютно неприемлемы и с возмущением изгоняются из зала.
Когда он болеет, дом закладывает свои уши ватой и надевает на глаза черную светонепроницаемую маску. Время почти останавливается, меланхоличные секунды наливаются ртутью и вязко стекают одна за другой с настенных часов-ходиков, испугавшихся излишне-оптимистичного звука собственных шагов и старающихся в дальнейшем ступать неслышно. Плюшевые звери молча переглядываются застывшими взглядами, не поворачивая голов. Они бы покачали ими, если бы могли, но даже те, что могли, давно уже разучились это делать, лишившись батареек в мягких животах. Главный дрессировщик сегодня не в духе – он живет от ванной к ванной и от свечки к свечке, изредка прерываясь на несколько часов беспокойного сна.
Он, конечно, скоро придет в себя, этот маленький самонастраивающийся механизм, и звери снова разлетятся по всем углам, включая тех, кто думал, что он не умеет летать, но не учёл пинательной силы крепкой ноги в полосатом носке – пока же я снова болею вместе с ним и за него, бережно прижимая его к себе и тщетно пытаясь отыскать под пеплом ресниц заново разгорающиеся долгожданные угольки...