Изыди

Весь день отцу Владимиру нездоровилось. После вечерней службы голос его совсем сел и, вернувшись домой, он заварил крепкого чаю, наладил его с медом в самой большой кружке и, выпив, почувствовал, как крупные капли пота появились на лбу. Ноги у старика гудели от усталости, но сон не шел. «Сейчас приберу посуду, все приготовлю на завтра, почитаю Евангелие, помолюсь и лягу спать», - размышлял он про себя. После смерти матушки все заботы по дому легли на него, но будучи человеком от природы аккуратным, он содержал все небольшое хозяйство в идеальном порядке.
Его сельский приход состоял из нескольких деревень, где доживали свой век старушки по большей части похоронившие мужей. Молодежь в храм почти не ходила, только на праздники, да и самой-то молодежи осталось столько, что и арифметики не надо. Зато места здесь были тихие, люди добрые, что для человека пожилого лучше и не придумать.
Староста Нина принесла ему пирожка с яблоками, который он очень любил, но аппетита совсем не было, во рту было горько, и вся еда казалась совсем не вкусной. Помолившись, отец Владимир лег в кровать, хорошо укутался и долго пытался заснуть, глядя на горящую лампадку и творя Христову молитву. Проснулся он посреди ночи от чьих-то шагов, словно кто-то ходил по чердаку. От луны в комнате было светло и еще раз прислушавшись, старик решил, что ему почудилось и снова лег в постель, но тут, свет в глазах словно погас, все тело его онемело, так что ни рукой, ни ногой он не мог пошевельнуть, сумерки все больше сгущались и он снова услышал шаги, только уже где-то рядом, сначала на кухне, потом половицы заскрипели в комнате и у самой кровати. Вокруг и так было темно, но он заметил, как подле него прошла тень, словно сама чернота и склонилась над его головой, в лицо пахнуло холодом, но страха в душе не было. Из последних сил отец Владимир соединил пальцы и потянул их ко лбу и как только они коснулись чела, глаза его открылись, он увидел свет лампадки и вернулся в мир.
От увиденного на душе стоял мороз. Может, это от хвори, подумалось старику. Встав на колени перед образами, он еще раз помолился, потом подошел к окну и отдернул занавеску. Перед калиткой у самой березы что-то шевельнулось, отец Владимир поискал очки и еще раз пригляделся. У дома стояла сухая старуха, ее лицо священнику показалось знакомым, она размахивала руками, словно кого-то от себя отгоняла.
В своем приходе он знал всех и не только по именам, потому он сразу вспомнил, что уж неделю к храму ходит новая прихожанка ему незнакомая. Сегодня перед вечерней она снова стояла у храма. Проходя мимо нее, священник по-деревенски открыто сказал ей:
- Чего стоишь, как овца заблудшая, проходи, сейчас службу начинаем, - но старуха что-то забормотала, отвернулась и пошла прочь.
Теперь, стоя у окна, он вспомнил ее. Он открыл ставни, и в лицо брызнуло ночным воздухом с запахом свежескошенной травы.
- Ты чего, милая, - обратился он к старухе, - проходи в дом, раз пришла, дверь открыта.
На что старуха неуверенно потопталась и подошла к окошку. Ее некогда голубые глаза совсем выцвели, кожа была словно у вялой картошины, на вид ей было лет девяносто.
- Чего ж ты сегодня в храм-то не пришла, а по ночам бродишь? – поинтересовался отец Владимир.
Глаза у старухи заблестели от слез, она достала мятый носовой платок, утерлась и робко заговорила:
- Бес меня не пускает, батюшко.
Священник вздохнул, протянул из окна руку и хотел было коснуться ее головы, но та резко отдернулась.
- Погоди меня, - сказал он с суровостью в голосе, - я сейчас.
Надев облачение, отец Владимир вышел на улицу, старуха стояла на прежнем месте, он прошел мимо нее и на ходу сказал:
- Идем в храм! – но старуха не двинулась и с места.
Тогда он крепко взял ее за руку и поволок к калитке. Храм был рядом, но путь к нему оказался тяжелым:
- Уж древняя совсем, - говорил с отдышкой отец Владимир, - и откуда в тебе столько силы.
На его слова старуха разразилась страшной бранью. Матюги текли из нее грязным нескончаемым потоком. У самой двери в церковь она застыла, словно вкопанная и никаких сил у священника не было затащить ее внутрь. Тогда он отпустил ее руку и строго произнес:
- Стой тут и чтоб ни шагу с этого места.
Войдя в храм, отец Владимир зажег несколько свечей, совершил крестное знамение, и с молитвой вошел в алтарь. Он взял крест,  молитвослов, нашел в нем нужную страницу и, положив на книгу икону Спасителя,  направился к выходу. Старуха стояла на прежнем месте, увидев священника, ее тусклые глаза заискрились злобой.
- На колени, - прокричал он. Старуха рухнула и прижалась к земле лбом.
Когда он творил над нею молитву, она время от времени поднимала голову и грязно бранилась. Потом, он сказал ей встать, представил перед ее глазами Святой Лик Спасителя и крикнул, что было мочи:
- Изыди!
Старуха оскалилась и заорала страшным мужицким  голосом, так, что в ушах священника зазвенело:
- Не ты садил, не тебе и гнать!
- Не ты, бес, будешь мне указывать! – громогласно ответил он, и, глядя в глаза старухи, добавил, - Целуй крест!
Он крепко взял ее за шею и поднес Распятие к бескровным губам, старуха ощерилась, завизжала, но потом быстро обмякла и упала к его ногам без чувств. Взяв на руки ее почти невесомое тело, он занес ее в храм и положил у входа в Царские врата. Вскоре она открыла глаза и измученно простонала:
- Исповедуй меня, батюшко.