Горячий поцелуй в Рованиеми

 
Странно, почему я раньше так боялась летать? Зажмуривала глаза и прибавляла звук в плеере. Вид из иллюминатора больше тревожил, нежели восхищал. Но сегодня я неотрывно смотрела на картинку убегающей земли и не могла понять: что меня так завораживает. То, что я поднимаюсь над кукольными жилищами и кукольными страстями? Или я вижу мозаику жизни сверху, а не изнутри? Когда ослепительный снег земли перешел в громаду ватных облаков, я поняла, что так взволновало меня – это чувство свободы. Свобода неба и полета, к которой стремились не только герои мифов и легенд, но и тысячи, тысячи людей сквозь тысячу, тысячу лет… Муж что-то сказал мне, я рассеянно кивнула и вновь отдалась облакам. Они были живыми, а не атмосферными явлениями. Явлениями волшебства. Интересно, удавалось ли кому-нибудь потрогать облака руками? Надменная тяжесть этих таинственных существ внезапно истончалась и местами превращалась в свадебную вуаль. Мне казалось, они что-то хотят мне сказать. Но что? Появилось предчувствие: что-то должно  случиться. Чудесное и необыкновенное. Такое, после чего нахлынет Счастье…
Мне стало жарко, и сердце забилось где-то в горле. Я закрыла глаза и повторила про себя: «Cчастье»… Его-то мне как раз и не хватало… Солнце внутри меня сжалось, стало холодно и пусто. Где ты подзадержалось, счастье мое, ведь мы с мужем становимся все более чужими? Впрочем, мы никогда и не были особенно близки. Надежное плечо, взаимоуважение – все это замечательно. Но чего-то все-таки не хватало, и я надеялась, что со временем это что-то появится и мы станем двумя половинками одного целого. Но… видно, не скрещиваются персик с ананасом.
Облако нахмурилось и вильнуло в сторону. Я грустно усмехнулась – хороша! Значит, я – персик, а он – конечно, ананас. В колючей кожуре и уголки губ разъедает…Mожет, я просто не умею его есть? Мне вдруг захотелось спросить, любит ли муж ананасы. Я открыла глаза, повернула голову, и слова застряли у меня в горле. Вместо мужа рядом со мной сидела ухоженная блондинка бальзаковского возраста. В светлых глазах ее играла улыбка. Она сказала:
– Здравствуйте, меня зовут Анна.
– Марина, – пробормотала я и стала искать глазами мужа.
– Андрей сидит через ряд с моим супругом, – Анна поправила короткую стрижку. – Обсуждают гонки на собачьих упряжках. Ваш муж очень любит собак.
– Да? – неуверенно удивилась я и тут увидела мужа, сидящего рядом с самым настоящим викингом. – Ваш муж – вылитый викинг!
– Ой, – лукаво поморщилась Анна. – Олег очень не любит, когда я называю его викингом. Хотя делает все, чтобы быть на него похожим. Отрастил седые кудри до плеч, смотрит на людей сурово и пронзительно, носит исключительно мохнатые свитера. Ладно, он ведь фотограф, почему бы и не тяготеть к экзотической внешности.  Викинг – так викинг. Главное, чтобы я ему дома позволяла быть самим собой – иногда усталым, иногда не очень ответственным, иногда просто ребенком… А вы тоже имеете финские корни?
– Что? – вздрогнула я. – Какие корни?
– Финские, – терпеливо повторила Анна. – Сами мы с Олегом питерские, но когда поженились, выяснилось, что предки у нас обоих из Финляндии. У меня, правда, всего в крови понамешано.  Помню, когда отец злился на маму, всегда кричал: «Чего еще от чухонки ждать?» Мама обижалась и швыряла в папу всё, что попадалось под руку. Папа сразу же затихал и напоминал ей, что прекрасные финские женщины всегда славились сдержанностью и пониманием… Ну, это так, воспоминания. А вот дед Олега говорит по-фински. Наывает Олега «Олави». Фамилия у нас хоть и Кувалдины, но ee переделали с финской Куйвалайнен, что означает «суховатый».
– Вашего мужа суховатым не назовешь, – заметила я.
– Это точно, – согласилась Анна. – И спокойным финским парнем тоже.
– Они похожи, – сказала я.
– Андрей с Олегом? – уточнила Анна. – Да, очень. Только Андрей моложе и весь, уж извините, какой-то спеленутый.
– Спеленутый? – переспросила я, и в сердце что-то кольнуло.
– Не знаю, как это правильно сказать. Кажется, что его крепко-крепко спеленали. Или он сам чересчур крепко держит себя в руках.
Она немного помолчала и невинно бросила вопрос:
– Андрей - большой начальник?
– Не то чтобы большой, – я как-то неуверенно повела плечом. - Хотя да. У него своя фирма, он торгует канцтоварами. Иногда постельным бельем. Или я что-то путаю.
– Я подумала, что крупный начальник, – как будто не слыша меня, продолжила Анна, – раз его провожает секретарша.
– Секретарша? – изумленно воскликнула я. – Его разве провожала секретарша? Где?
– Мы с мужем обратили на вас внимание еще в аэропорту, потому что рядом с вами какая-то маленькая женщина всё  время очень суетилась и громко кричала: «Андрей Павлович!» Разве она не секретарша?
– Это была моя мама, – тихо сказала я. Мне стало нехорошо.
– О-о! Извините. Надо же… Ваша мама на «вы» с зятем?
– Да, – запинаясь, ответила я. – Мы все очень уважаем Андрея. Он многое делает для моей семьи, хотя у него и своих проблем хватает. Мы женаты всего год… Но за это время он проявил себя только с лучшей стороны. Извините, мне надо выйти, отойти, я сейчас…
Приступ дурноты усиливался, и я, пошатываясь, пошла в туалет. Андрей посмотрел на меня, но я махнула рукой – дескать, все в порядке… Но слезы душили меня. Вот ведь как… Со стороны моя мама выглядит карикатурой на подобострастную секретаршу, а за кого интересно можно принять меня? Спеленутый ли мой муж или забронированный, но я чувствую себя перед ним, как перед закрытой дверью. Где же ключ?!
В памяти всплыла картина – процедурный кабинет, я ставлю последний укол больному пневмонией. Он, поправляя спортивные штаны, вдруг делает мне предложение… И я переезжаю от родителей в большую квартиру и жду мужа из бесконечных командировок, пылесося ковры и готовя изысканные салаты… Я принимаю подарки, но не решаюсь сказать, что серебро люблю больше золота.  Что предпочла бы встретить Рождество на теплом море, нежели в снегах Финляндии. И что сейчас мне вообще лучше никуда бы не ездить, потому что… потому что… И об этом я не решаюсь ему сказать больше всего. Ведь мы никогда не обсуждали с ним, хотим ли иметь детей… Я вдруг вспоминаю, что никогда не просила Андрея показать мне его детские фотографии. Мне стало как-то надрывно грустно и почему-то стыдно… Скорее бы посадка! И зачем эта Анна подсела ко мне?
По пути из аэропорта в отель тревоги сжалились надо мной и отступили. Может быть, им просто стало не до меня – они отвлеклись на неописуемую красоту и незаметно превратились в какое-то тихое ликование. Повторяя про себя, как зачарованная, слово «Рованиеми», я восторгалась первыми пейзажами Финляндии. Сверкающий снег нежился под ласковой улыбкой бесконечного сапфирового неба. Снег совсем другой – плотным, густым мехом он окутывает деревья, превращая их в мифические скульптуры и соединяя в общий загадочный сюжет. Окна домов светились уютом, и необыкновенный внутренний покой читался на лицах и в движениях людей. Рованиеми. От названия этого города веяло сказкой.
Ро-ва-ни-е-ми… Это слово напомнило мне детство, когда я каталась на саночках с горки и весь мир заключался в радостном скольжении, смехе и морозном воздухе, который почему-то пахнет свежим арбузом! Детство, детство… Мечты, конечно, должны были сбыться, вот-вот, очень скоро… В мое приподнятое настроение влился восторг от светлого роскошного номера в отеле, и тут я с удивлением услышала чей-то звонкий голос. Вот это да! Да это же я сама пою, играя с пеной и водой в душе, пою первый раз за последние двадцать лет! Я выбежала из душа, запахивая на ходу белый махровый халат, мне хотелось прыгать, кричать, танцевать и кувыркаться! Но номер оказался пуст… Андрей куда-то ушел. Прыгать расхотелось, я притихла и села на краешек кровати, прижав к груди подушку. Хотя больше всего на свете мне сейчас хотелось прижаться к стриженому и спеленатому викингу. В ответ на мои мысли дверь распахнулась, и Андрей, размахивая какими-то бумажками, почти вприпрыжку домчался до кровати и плюхнулся рядом со мной.
– Вот! – хвастливо сказал он. – Принес всяческие проспекты, планы экскурсий. Санта-парк, какая-то пещера приключений. Во! Оленья ферма. Ты живых оленей видела? Я тоже нет. А еще я заказал сафари на снегоходах к собакам на ферму сибирских лаек. Представляешь, упряжки, местная экзотика, хм… Ещё все заказывали…
Я с удивлением увидела, что он смутился. Бросив бумажки на кровать, он стал поправлять липучки кроссовок. Затем весьма безразличным голосом сказал:
– Еще деревня Санта Клауса. Рождественский обед у Санты. Я подумал, тебе это будет интересно.
Он исподлобья посмотрел на меня и озадаченно нахмурился. Наверное, дело было в моей блаженно-идиотской улыбке, с которой я ничего не могла поделать.
– Чего? – пробормотал он.
Неожиданно для себя самой, я обняла его и прошептала:
– Ты так здорово все придумал! Я увижу настоящих оленей, лаек и Санта Клауса! Интересно, а борода у него тоже настоящая?
Андрей замер. Видно, я никогда так долго не говорила и никогда не шептала ему в шею благодарностей. Он как-то неловко погладил меня по голове и сказал:
– Мокрая… Есть горячая вода?
Через секунду мы оба рассмеялись над этим отголоском былой действительности, а потом замолчали. И пауза была похожа на задумчивое снежное облако.
– Пойду и я в душ, – сказал Андрей и не сдвинулся с места.
– Я не видела ни одной твоей детской фотографии, – выдохнула я. – Когда вернемся домой, покажешь?
– Одну могу показать прямо сейчас, – медленно произнес он.
– Как? – я аж подпрыгнула. – Ты возишь ее с собой?
– Нет, – передернул плечами он, – конечно, нет. Я не знаю, как она оказалась в ежедневнике.
– Покажи, – попросила я.
– Да, вот, – он небрежно кинул мне серенькую фотографию, а потом посмотрел в окно на алый закат. – Мне здесь пять лет. Я жду, когда мама внесет новогодний торт. А еще жду, что окажется под елкой.
Я смотрела на хорошенького мальчика в костюме зайчика, и что-то обжигающее поднялось из моей груди к глазам.
– Надо выкинуть ее, – Андрей снял пуловер и тряхнул головой. – К чему всякий хлам таскать… Ладно, я в душ.
Вечером в ресторане мы сидели с Анной и Олегом, пробуя рыбные деликатесы и рассматривая этнические наряды девушек, которые изображали, по-моему, какой-то шаманский обряд. Мужчины неторопливой обсуждали уровень жизни финнов и не обращали на нас никакого внимания. Анна говорила, что хочет перечитать «Снежную королеву» Андерсена. Я же думала о том, почему  раньше не замечала трогательные морщинки у моего мужа и никогда не видела в его глазах того восхищения, что запечатлено на маленьком кусочке глянцевой бумаги, лежащей у меня в кармане. Я тайком погладила этот кусочек. Что-то уже произошло, и что-то еще должно случиться.
На следующий день мы отправились на ферму сибирских лаек. Мы неслись с Андреем на снегоходе, и я радовалась, что могу обхватить его. По совершенно объективным причинам. Смешно как-то – неужели нужны объективные причины для того, чтобы обнять родного человека. Но к Андрею почему-то вернулась его отстраненность, и я сникла. Что не мешало мне любоваться снежной красотой.
Кристаллы застывших сугробов, казалось, таили в себе чудеса, и верилось, что под мохнатыми лапами громадных елей вот-вот мелькнет гном или тролль. Березы замерли околдованными красавицами, а кусты превратились в невиданных зверей. Аквамариновые тени, искры солнца и хрустальный воздух – все это было рассказом о вечности и изначальной красоте. Прошлое вдруг перескочило с трех десятилетий личного опыта на пространство, по меньшей мере, возрастом в лет триста. Наверное, и тогда эти бревенчатые домики выглядели так же,  и их так же покровительственно укрывал снег, и могучие деревья смотрели на поколения людей, на смену их радости и горя. Нет, о горе не думается здесь никак. Да и все грусти развеял бурный собачий лай. Пушистые звери уже окружали нас со всех сторон. Какие у них дружелюбные мордочки. Кажется, их хвосты сейчас отвалятся от приветствий. Вот только заныла нога, которую много лет назад погрызла соседская овчарка.
– Ты поедешь на упряжке? – спросил Андрей. – Я хочу править сам.
– Нет, – почему-то отказалась я. – Может, позже.
– Как хочешь, Олег!
И вскоре Андрей уже мчался на собаках по белой равнине. А на другой упряжке с диким гиканьем его догонял раскрасневшийся викинг.
Я вернулась к избушке. Трогая почерневшие бревна, я смотрела на истертые ступеньки. Мне казалось, что я слышу, как трещит огонь в старинном очаге. Как булькает суп из трески или оленины. Я видела неторопливые жесты женщин и невозмутимое попыхивание трубок в руках мужчин. Им было тепло… Я вновь погладила детскую фотографию мужа, но это не принесло мне того счастливого предчувствия, как это было вчера. Видно, что-то опять я сделала не так… Или чего-то не понимаю. Что такое? Слезы опять готовы были брызнуть из глаз.
– Я жалею, что не стала кинорежиссером, – раздалось рядом со мной, – здесь бы я сняла свою «Снежную королеву».
Анна держала в руках снежок, глаза ее горели вдохновением. И тут, не знаю почему, я сказала с болью, идущей из самого сердца.
– Я чувствую себя Гердой, что никак не может растопить лед в сердце Кая. Может, ему нужна Снежная Королева? А такая, как я – лишь для того, чтобы стирать носки!
– Ну-у-у, – протянула Анна и вытерла слезы с моих холодных щек, – думаю, что Каю, замерзающему у Снежной Королевы, было уже все равно – постираны его носки или нет. Вообще, примечательно, что Герда так и не увидела Снежную Королеву. Что дает возможность рассматривать ледяную даму как символ наших комплексов и страхов. А злобное поведение Кая совсем не результат осколка в сердце, а обычная реакция переходного подросткового периода. Если идти дальше, то говорящие вороны выражают неуемную тягу человечества к единению с природой, разбойница – это вечная борьба добра и зла внутри нас, а склерозная старушка-волшебница – хороший повод задуматься о жизни после пенсии.
Мне вдруг стало очень смешно, и я бросилась лепить свой снежок.
– Так вот какой фильм вы бы сняли! – смеялась я. – Очень свежий взгляд!
– Пожалуй, я все-таки сняла бы фильм о горячем поцелуе, – усмехнулась Анна. – Ты целовала горячо мужа?
Я бросила снежок на землю и отвернулась.
– Жизнь – это коллекция прикосновений, – голос Анны стал удаляться. – Сколько формальных поцелуев мы раздаем налево и направо. Но есть горячий поцелуй, и только он согревает сердце. Они возвращаются.
Перекрывая собачий лай, Олег кричал: «Я – Суомалайнен! Суомалайнен!». Андрей ему вторил: «Хэй! Хэй!». Они вырвались одновременно, но внезапно сани Андрея перевернулись, и он покатился по снегу. Олег победоносно завопил: «Олави – Суомалайнен!». Со мной же произошло следующее – ноги мои помчались быстрее ветра, руки обняли шею мужа, а губы жарко поцеловали его глаза и рот, и незнакомый, но несомненно мой, голос сказал: «Мой герой, ты лучше всех». Снежинки на его ресницах растаяли, он повалил меня рядом с собой и, засыпав снегом мою шапочку, сказал:
– Тебе идет белый цвет. Я это еще в больнице заменил. Когда ты зашла в палату в первый раз. В белом халатике и такой вот белой шапочке.
Сердце мое отчаянно заколотилось, и я выпалила:
– Тогда ты меня и полюбил?
Мгновение он смотрел на меня, потом встал, отряхнулся и помог подняться мне.
– Надо же, снег – а совсем не холодно, – сказал он.
Я вцепилась в его куртку и, дрожа всем телом, повторила:
– Ты полюбил меня тогда?
Он провел рукой по моему лицу, в его глазах отражалось небо.
– Зачем бы мне тогда жениться, – неловко улыбаясь, сказал он.
– Чтобы я стирала носки, – прошептали мои непослушные губы.
– У меня хорошая стиральная машина, – потер он нос. –  Она стирает не только носки, но и кроссовки, и даже коврики от «мыши». Пойдем, выпьем чаю, а то ты, по-моему, заболеваешь.
– Я не заболеваю, – зашмыгала я, глотая слезы, – я просто хочу научиться целоваться. Горячо… В смысле,  действительно, носки не нужны были Каю.
Он изумленно посмотрел на меня, в глазах его что-то вспыхнуло, он обнял меня за плечи и повел к ферме.
– Не знаю, что за мужик этот Кай, и мне нет дела до его носков, – сказал он. – А горячо целоваться я предлагаю учиться в отеле…
В эту ночь мы учились не только горячо целоваться. В эту ночь он рассказал мне и о первой драке, и о первом предательстве, и о первой любви. Ревность колыхнулась было в моей душе, но я уже знала лучшее лекарство от всех напастей – и в сотый раз поцеловала мужа. Только я почему-то так и не призналась ему, что жду ребенка. Не решилась. Так иногда бывает страшновато, когда боишься поскользнуться… И, конечно же, упасть…
Утром Анна с Олегом умильно наблюдали, как мы сметаем завтрак, болтаем о предстоящей поездке в Санта-Парк и в деревню Санта Клауса. Надо сказать, что половину чудес в Санта -Парке мы с Андреем просто продремали, но к обеду у Санта Клауса уже вполне пришли в себя. И вовремя!
Рождественская сказка ласково приняла нас в свои объятия. Она была везде! В волшебных домиках, в еловых веночках и колокольчиках, в светлых занавесках и глиняных горшочках, в хитрющих глазах Санта Клауса и его роскошной бороде. Может, она (борода) и не была настоящей, но настоящим было печенье, которое мы пекли все вместе. Я вдыхала запах праздника, смотрела, как муж в цветастом фартуке помогает управляться с формочками для печенья какому-то малышу, и теплая волна счастья заполняла меня всю. Сказать бы сейчас! Нет-нет, позже… Когда вернемся домой…
А на следующий день мы бродили по сверкающему огнями Рованиеми, покупали подарки домой, и, не сговариваясь, преподнесли друг другу красные колпаки Санта Клауса, над чем долго смеялись. В этих колпаках мы и заявились на рождественский ужин в отеле, тем самым развеселив Анну и Олега. Отведали традиционный свиной окорок, послушали пение ангелов. И, загадав желание, отправились спать.
Утром, седьмого января, я проснулась в каком-то необычном настроении, волнительно ожидая чего-то. Я прислушалась к шороху снегопада за окном, и в это время раздался стук в дверь. Я открыла, передо мной стояла горничная с красной коробкой в руках. Смущенно она говорила о том, что нашла коробку у нашей двери и теперь не знает, что с ней делать. Конечно, можно позвать администратора… Я замахала руками и взяла коробку.
– Что там? – спросил Андрей.
– Какая-то коробка лежала у наших дверей, – сказала я. – Может, это Санта Клаус? Или твоих рук дело?
– Нет, не моих. Может, твоих?
– Нет, – мотнула я головой.
– Сюрприз! – оживился он. – Давай его сюда скорее!
Мы открыли коробку и увидели два красных носка с золотыми приклеенными буквами «М» и «А». Внутри носков что-то лежало.
– Я же говорил - подарки! – вскричал Андрей и схватил носок с буквой «А». В нем оказался изумительный собачий ошейник с пластинкой для имени.
– О-о-о! – восторженно протянул Андрей. – Мы заведем собаку! Я всегда мечтал о собаке. Назовем Джози. Если мальчик, значит, Джозеф, девочка – Джозефина. А что у тебя?
Я улыбаясь счастью мужа, взяла свой носочек и вытащила оттуда серебристую погремушку с ярко-красным шариком посередине.
– Погремушка? – удивился Андрей и, забрав у меня погремушку, тряхнул ею. – Если я мечтал о собаке, ты что, мечтаешь вернуться в детство?
И тут он увидел, как дрожат мои губы и слезы бегут из глаз на халат.
– Мариша, – прошептал он. – Это… Или… Или это?
Я кивнула и прижала руки к животу.
– Сколько уже? – потрясенно спросил он.
– Два месяца, – выдавила я.
– Так, – сказал он, зачем-то накидывая ошейник себе на плечо и вручая погремушку мне, – значит, у нас будет и собака, и ребенок. Ребенка тоже можно будет назвать Джози, по тому же принципу. И, наверное, я отращу усы…
И пока мы с ним целовались, я думала, как это здорово, когда взрослые мужчины готовы назвать одним именем и собаку, и ребенка. Что может служить лучшим проявлением молодости души?! Мы позвонили в номер Анны и Олега, чтобы поздравить их с Рождеством и сообщить нашу новость, но коридорный ответил, что они внезапно съехали сегодня ранним утром.
P.S.  Вот так Рождество в Рованиеми сняло «пеленки» с меня и моего мужа. Правда, летом пеленки вернулись. Только совсем в ином качестве – у нас родилась дочка. Но это уже совсем другая история.