Танец женщины

 
– С ребенком мне повезло, – заявила мама и подняла бокал. – Вот, сама сделала ремонт собственной полуторки, денег из меня не тянет, удачно торгует курами.
– Мама, я не торгую курами, мы поставляем оборудование для птицефабрик, - сказала я и подлила вина ещё трем старушкам за столом.
– Какая разница! – махнула рукой мама и воодушевленно продолжила. – Главное, что куры и тебе дают жить, и сами всегда живут на твоем столе. Так выпьем же за счастье!
Неопределенный жест маминой руки можно было отнести и на мой счет, и на счет жареных окорочков, что стояли рядом с моей тарелкой. Старушки радостно загалдели, я молча выпила рюмку коньяка и вышла на балкон покурить.
Сегодня мне исполнилось тридцать три года. Почему-то захотелось собрать на ужин родню. Выяснилось, что родня – это мама, две сестры моего давно умершего отца и тетя Нина, то ли сестра двоюродная, то ли просто древняя подруга семьи. Тетушек я помнила довольно смутно, и сейчас меня захлестывали картинки детства, мечты оттуда же и странное, горькое чувство одиночества. Скрипнула дверь, и тихо на балкон скользнула тетя Нина. Уходящее солнце задумчиво задержалась на ее тоненьких локонах, уложенных в прическу, на жемчуге и черном бархатном платье, несомненно, бывшим когда-то элегантным.
– Я подымлю с тобой? – улыбнулась она.
Я изумленно кивнула головой, она достала болгарские сигареты, отломила у одной фильтр и вставила ее в янтарный мундштук. Щелкнула металлической зажигалкой и несколько театрально затянулась.
– В моё время было модно курить папироски, - сказала она. - Но они всегда были для меня крепковаты… Зажигалку подарил один юный журналист, ты ведь знаешь, что я была актрисою?
Я отрицательно мотнула головой.
– Пф-ф, – иронично пыхнула Нина, – была-с… Увы, не «примой», но были роли не только «кушать подано». Театр наш в этом году отмечает юбилей, а из старой гвардии осталась я одна. Вот журналиста ко мне и прислали…
Прошлое мелькнуло грустным облачком, сплелось с голубоватым дымом и пеплом упало в хрустальную пепельницу.
– У тебя замечательный типаж, – помолчав, сказала она. – Блондинка натуральная?
– Почти, – уклончиво ответила я.
– С дорогими парикмахерскими сейчас все почти натуральные блондинки, – согласилась она. – И ты очень молодо выглядишь.
– Маш, – заглянула мама, – ты бросаешь гостей!
– Вам скучно? – приподняла ниточку бровей Нина.
– Хотелось бы знать, когда будет торт, – пожала плечами мама.
– Он в холодильнике, – сказала я. – Берите, мы сейчас вернемся.
Нина постучала по стеклу лоджии ухоженными пальчиками и, глядя куда-то в сторону, продолжила:
– Фигура, конечно, подтянутая. Только груди совсем нет. Стрижка короткая, и вино разливаешь, как мужчина. У тебя есть кавалер?
– Вообще-то есть, – почему-то засмеялась я. – Только видимся редко. У него работа, у меня работа… Пересекаемся в тренажерном зале и бассейне.
– Раньше пересекались в ресторациях, – задумчиво протянула Нина. – Тренажеры – это штанга?
– И штанга в том числе, – подтвердила я.
Нина потрогала бусы, на пороге балкона опять возникла мама.
– Маш, кофе можно брать любой? А в чем варить?
– Милочка, – сказала Нина, – ты решила отправить нас всех к мужьям? После вина еще и кофе?
– Один раз живем! – припечатала мама. – А для нежных созданий с артритом, подагрой и давлением наверняка найдется чай со сливками. Да, Маш?
– Да. Все на кухне.
Мама скрылась, Нина обиженно раскуривала новую сигарету. Потом встряхнулась и спросила:
– А какой подарок ты сделала себе сама на День рождения?
– Ну…Ремонт, наверное.
– Ремонт? Ремонт – это будни, а подарок – это праздник…
– Маш, – завопила мама, с треском распахивая дверь. – Ты вызовешь такси или нам сваливать, пока ходят трамваи?
– Что за жаргон в твои-то годы? – возмутилась Нина. – И перестань дергать Марию, она такая же женщина, как и вы, почему она должна решать проблему вышей доставки?
– Потому что она моложе, – отрезала мама. – Так что, Маш?
– Я вызову такси, не ссорьтесь, дамы.
Мама победоносно взглянула на Нину, та вдруг цепко схватила маму за рукав и каким-то чревовещательным голосом сказала:
– Твоя дочь и так одна, а ты ее еще и обрекаешь на мужской тип жизни.
– Какой тип, где тип? – пробормотала мама и попятилась.
– Зачем ты зовешь ее «Маш»?! - вздохнула Нина.
– Так это усеченное от «Маша»!
– Вот и усекаешь ее женское начало: Маша – это Маша, а Маш – это Маш, существительное рода мужского. Кодируешь на мужское поведение.
– Да ну тебя, – вырвалась мама. – Позвали тебя, думала, в худшем случае, всех своей сценой замучаешь, а ты – вон куда! Кодировка… Пойдем лучше чая с бальзамом выпьем…
Дверь звякнула, Нина вдруг ухмыльнулась:
– Славная девочка, только далека от тонкого плана. Эй, что случилось?
Случилось то, что я стояла и плакала. То ли коньяк, то ли возраст Христа, но слова про одиночество и усеченное женское начало взорвали все мои накопившиеся страдания. Я плакала о той девочке, что мечтала быть принцессой, а выросла в подтянутую фигуру без груди.
– О, так ты хочешь стать Женщиной? – прошептала Нина. – А кто ты сейчас?
– Бухгалтер, – шмыгая, сказала я.
– Ну, одно другому не мешает… Хотя, бухгалтер – тоже слово мужского рода, да еще и штанга…
– Штанга тут ни причем…Просто, просто…
– Просто такое идет время – «эмансипе», – подытожила Нина. – Но ты им уже наелась досыта, значит, пришла пора изменить реальность.
– Как? – притихла я и по-собачьи уставилась на Нину.
– Как? Кардинально. Нужно создать условия, чтобы почувствовать себя Женщиной.
Я вспомнила свою контору и, видимо, скепсис отразился на моем лице.
– Если данные обстоятельства этого не позволяют, значит, нужно окунуться в иную жизнь.
– Уволиться? – в страхе вскричала я.
– Фи, узость мысли, – поморщилась Нина. – Можно просто взять отпуск.
– Курорт, одиночные мачо, – вяло протянула я. – Что-то не хочется.
– Тебе следует научиться принимать преклонение мужчин. Нужна сказка! Только вживаясь в образ Женщины-Королевы, можно достичь результата…
– Южные страны, – как будто в трансе прошептала я.
– Почему бы и нет? Все мужчины будут желать тебя, но решение будет только за тобой. Добавь блеск золота, откровения моря, подсказку звезд и аромат цветов… Что-то обязательно произойдет… Если, конечно, тебе позволяют финансы, – неожиданно трезво закончила она.
– Финансы позволяют, – очнулась я, – только отпустят ли в отпуск?
– Если ты на верном пути – отпустят.
Видимо, Нина наставила меня на верный путь – отпуск на десять дней дали мне неожиданно легко. Я сообщила о своем решении съездить и охмурить какого-нибудь шейха на предмет поставки напольных поилок для кур-бройлеров. Я пообещала, в случае удачного замужества, назвать нефтяную скважину в честь конторы и побежала выкупать путевку. Сердце мое сильно билось, судьбоносные предчувствия толпились в моей груди.
И вот я обладательница билета до Дубая, страховки и трансфера. Милая девушка рассказывает мне про завтрак в двухзвездочном отеле, протягивая мне памятку поведения туристов в ОАЭ. И тут появилась смутная тревога относительно превращения в Женщину-Королеву на морском побережье. Нет, меня не смутил запрет пить алкоголь на улице или загорать без купальника. Тем более я не собиралась приставать к арабским женщинам. Но я и сама, оказывается, должна буду носить одежду, прикрывающую руки, шею и колени. Я представила себя в балахоне, и это никак не совпадало с моей целью Возрождения Женщины.
– А что так сурово с коленями? – как можно безразличнее спросила я.
– Во-первых, закон, - сказала девушка. Во-вторых, белые женщины и так привлекают там адское внимание, а с коленками вообще сожрут. Иносказательно. Или штраф возьмут. И глазами с арабами лучше не встречаться, а то это сочтут за призыв. Вы же не мечтаете об экзотике быть в центре бесконечного мужского желания?
Я тактично промолчала.
– Впрочем, – продолжила девушка, – вам больше тридцати, и фигура, как у подростка, может, никто домогаться и не будет.
«Очень хорошо, – мрачно подумала я, выходя из турагенства, – диета, штанга, панибратство с мужчинами-коллегами… Теперь даже в Эмиратах никто меня не будет домогаться... Не начать ли копить на силиконовую грудь?»
В самолете мечты продолжали с треском рассыпаться. Разрушителем выступил говорливый парнишка из нашей группы.
– Вообще-то, я – Гена, не путать с крокодилом, – подмигнул он мне, – но друзья зовут меня Гасан. Видишь, какие у меня черные усы и глаза? Родители-славяне ругаются по этому поводу по сей день. Да я с ними уже и не живу! Женат. Жена и я отдыхаем пока порознь. Ты одна? Клево. Буду везде по Багдаду ходить с тобой, чтобы турки не приставали. Как друг. От женщин я немного устал.
Мне очень хотелось свернуть Гасану шею. Но я только сказала:
– Вообще-то, мы летим в Дубай. Багдад – это Ирак, а турки живут в Турции.
– Ну и ладно! – потер руки Гасан. – Меня все равно везде за своего принимают. Прибарахлимся, я торговаться обожаю! А ты? Нет?! Научим!!!
Я что-то промычала в ответ и отвернулась.
Однако, Дубай, ошеломляющий незнакомый мир, вырвал меня из раздражения. Все вокруг звенело и пахло необычностью, цивилизация уживалась со сказкой, и я решила махнуть рукой на поиски женского начала, отдаться свободе доступных приключений. В длинной футболке и джинсах я шаталась по экскурсиям, каталась на яхте по заливу, хихикала над обезьянами в зоопарке и вместе со всей группой в аквапарке бегала подглядывать за женщиной, что сидела, одетая, в бассейне вместе с малышом.
Я кувыркалась в изумительно чистой морской воде, ощущая себя золотой рыбкой - все-таки блондинка. Гасан везде следовал за мной, как тень, и вежливо орал «мархаба», что по его словам, означало «здравствуйте», когда видел приближающихся ко мне жгучих мужчин. И все же некоторые из них прикасались ко мне, делая при этом восхищенно-флиртовые глаза. Гасан тут же уволакивал меня в какой-нибудь кривой переулок, зачем-то кланяясь и бормоча «шукран» (опять же, по его словам – «спасибо») В конце концов я взбунтовалась и сказала ему, что он смахивает на сутенера, который отвергает клиента лишь из желания набить мне цену подороже. Гасан обиделся и куда-то исчез.
Вечером третьего дня я размышляла, чем бы заняться. С улицы в номер вплывали звуки национальной музыки, они перемешивались с гулом моря и шумом праздной толпы. Я ощущала пустоту без болтовни Гасана, но гордость не позволяла мне позвонить ему на мобильник. Да и зачем? Зачем привязываться к женатому черноусому человеку, надо устраивать свою судьбу… В момент мысли о судьбе в номер ворвалась Лена из группы и интригующе сообщила, что в ресторане отеля началась настоящая арабская свадьба, можно кое-где, кое-как ее подсмотреть. Я вздрогнула – это знак! Судьба и свадьба! Я бросилась за Леной и увидела, как за пальмой в кадке пытается спрятаться вся наша группа, а гости сидят за столами, где стоит одна минералка. Женщины отдельно от мужчин, чинно переговариваются, никаких тебе плясок живота и факиров.
Плечи мои стали затекать, и тут я услышала голос Гасана:
– Через час поедят, еще через час разойдутся. Вам что, делать больше нечего?
Группа зашипела на него, а я спросила:
– Откуда знаешь?
– Гид сказал, – пожал плечами он. – Давай лучше сходим в Бастакию. Там старые ветровые башни. Ты же по всякой рухляди прикалываешься.
Я деланно лениво покинула пальмочку, взяв курс на форт Аль Фахиди.
– Слушай, – вдруг сказала я, – скоро стемнеет. Зачем шарахаться вокруг священных камней ночью? Охрана примет нас за воров. Пошли к морю. Я люблю ночное море, только одна боюсь.
Гасан придвинулся, и я поведала о Дне рождения, о Нине, о мечте. И о том, что стать принцессой не получается, видно, Вечная Женственность пробежала где-то мимо меня.
– Так, так, так… – протянул Гасан и посмотрел на небо. Я тоже подняла голову. Все сказано давно поэтами: на черном бархате сияли бесчисленные алмазы. Их трепетное отражение в воде вдруг показалось мне грустным напоминанием, что и моя жизнь может стать лишь отражением чужого счастья.
– Так, так, так… – повторил Гасан и хлопнул себя по коленке. – Всю жизнь мечтал побывать в роли принца. Руку и сердце, Маша, предложить не могу, своя Золушка греется у семейного очага. Но быть сподвижником твоего перевоспитания хочу.
– Я не хочу, собственно, перевоспитываться, – промямлила я.
– Молчать, женщина! Доверься мне. Окунем тебя в роскошь, расслабим яствами, вином. Пошли в бар прямо сейчас, хочу посмотреть, что ты за человек, когда расслабишься. Приставать не буду.
Мы вернулись в отель, немного выпили, я действительно как-то обмякла и незнакомым мне самой грудным голосом поведала Гасану о былой трагичной любви, когда юноша оказался немного «голубым».
– Да уж, – кивнул Гасан, – бывает. Ладно, забудь! Завтра едем в башню чудес – Бурж Аль Араб. Дорогая штуковина, даже экскурсия по этому отелю баксов стоит. Зато, говорят, у женщин там появляется блеск в глазах и даже осанка. Может, и у тебя чего появится.
– Например, миллионер, – вставила я.
– Запросто. Только европеец навряд ли клюнет, у них таких швабр навалом. А местные – так они женам на лица решетки под паранджу надевают. Тебе это надо?
Я мотнула головой и поняла, что хочу спать. Всю ночь мне снилось пение райских птиц, золото струилось по моим плечам, и чьё-то лицо выглядывало из-за сверкающей радуги драгоценных камней.
«Бурж Аль Араб» оказался действительно сказкой. Золотые башни-столбы в холле, водопад и поющий фонтан у лифта, хрустальный под водой, и дивные ковры, на которые хочется лечь, взять кальян и уже больше никуда не спешить… Здесь медленно шествовали холеные гости, и запах роскоши окутывал шёлком Шахерезады. Из восточного сна меня выталкивал Гасан, что шипел о моей сутулости и нищенском подобострастии во взгляде.
Потом, уже на улице, он начал меня пилить, что я веду себя как женщина, которая считает себя недостойной богатства и радости, и пора бы уже решить, что мне для счастья надо. Честно говоря, я не ожидала подобного психологизма от черноусого, а потому и брякнула первое, пришедшее на ум:
– Хочу, чтобы ухаживали за мной и баловали.
Трудно объяснить, почему Гасан решил потратить на меня свои деньги, но еще два дня прошли в посещениях ресторанчиков и лавок древности. На счастье мне были куплены четки и лампа Аладдина. Он захотел подарить мне ханджар-кинжал, затея, по всем приметам, была не к добру. Кто ж дарит нож? Это ведет к ссоре. И точно, Гасан попытался заставить меня торговаться с продавцом, упирая на то, что это местный обычай. Я отказалась, да еще гадко добавила, что не надолго же его хватило в роли принца, и могу ли я, наконец, отдохнуть от суррогата женского счастья? Зря я это сказала.
– Ехидна, – процедил Гасан, – ты мне надоела. И больше никогда я не поверю женщинам, когда они начнут хныкать о своей мечте.
На седьмой день моего пребывания в Эмиратах, вся наша группа поехала на сафари в пустыню. С утра у меня было прескверное настроение. Я хотела помириться с Гасаном, капризничала и отказывалась от еды. Но он даже не повел своим черным глазом в мою сторону. И все же я влезла в один джип с ним, была неестественно азартна и весела, когда мы гоняли по дюнам, и громко рассуждала о смысле поездки по вади, высохшим руслам горных речек. Но вечером, когда мы расположились в деревне бедуинов, когда возлегли на ковры и подушки под тентом, когда по ущелью поплыл запах барбекю и солнце равнодушно спустилось к горизонту, мне стало невыразимо тоскливо. Пески обнажают вечную суетность и вечную мудрость, они видят тебя насквозь. И если все мы – дети природы, то почему так одиноко среди того, что является частью тебя?
Я почувствовала в голове какой-то туман, видимо, сказалось вино, выпитое на голодный желудок. В отблесках огня вскидывала руки и извивалась гибким телом восточная танцовщица. А, знаменитый танец живота. Звенят монетки на ее поясе, звенит бубен, звенит голос, летящий в бесконечное пространство. Кому она улыбается, кому улыбаются пламя и звезды? Неведомая сила подняла меня и толкнула на ковер к музыкантам. Я почувствовала, как руки мои сплелись над головой, они казались мне стеблями ароматных цветов. Тело стало послушным и гибким, как у змеи. Я вздрагивала в ритм дуновения ветра, я вбирала в себя тепло остывающей пустыни, я открывалась таинству ночи и щедро делилась своей жизнью со звездами, потому что знала – небо сделает мне ответный царский подарок. Я завертелась, подбадриваемая хлопками и голосами, тело растворилось в горячей волне, и я вдруг поняла, что во мне есть начало, конец и бесконечность. Потому что я – Женщина, и мне подвластно Все!!! Я вскрикнула и упала на чьи-то руки. Через мгновенье я уже крепко спала…
Когда мы вернулись в Дубай, Гасан, называя меня теперь исключительно гурией, напросился сопровождать меня на Золотой Базар. Мы бродили по длинным рядам, где гирляндами сверкало великолепное золото. Я долго не могла ничего выбрать, но, наконец, присмотрела кое-что. Продавец назвал цену и замер в ожидании торга. Я глянула на Гасана, тот только вздохнул и пожал плечами. Я достала нужную сумму и протянула продавцу. Он долго хмурил кустистые брови, затем на ломаном английском спросил: «Are you Lady?» Гасан сокрушенно подтвердил: «Леди, блин, квин. Не торгуемся, ноу, ноу». Араб кивнул и внезапно добавил тоненькую цепочку-браслет.
– Чудеса, – пробормотал Гасан, – пошли отсюда быстрее.
Через сутки наш самолет приземлился в родном городе. Гасан мелкой рысью помчался к рыженькой толстушке, не забыв подмигнуть мне и многозначительно помахать любимой.
– Мария! – услышала я не один, а целый хор голосов.
– Ты поправилась и виляешь бедрами! – изумленно кричала мама.
– Я и тебе привезла восточные сладости, – сказала я и обняла ее.
– Симпатичные туфельки, – улыбнулась Нина, – первые в твоей жизни? К тому же, парчовые…
– Парчовые – первые, – согласилась я и нежно прижала к груди хрупкую актрису. – Я привезла вам браслет-цепочку, символ благодарности и верности. Я никогда не забуду наш разговор на балконе.
– Кхе, – сказал Валера, мой мужчина, и протянул огромный букет красных роз. – Шикарно выглядишь. Загар, сразу видно – не садово-огородный.
Я поцеловала его, и он просипел мне в ухо: «Я скучал…».
– Себе я купила колечко, – сказала я, глядя ему в глаза. – Правда, я и тебе купила кольцо. Только не знаю, понравится ли…
– Обычно мужчины дарят дамам кольца, – почесал нос Валера. – Впрочем, ты у нас женщина необыкновенная, так что…
– Так что пусть это будет последней данью эмансипации в моей жизни, – сказала я.
– Договорились, – засмеялся он. – Дамы, прошу в авто!
И мы, направились к дверям, которые распахнулись перед нами сами собой.