Зачем?..

Девушка выпорхнула из подъезда. На девушке была болотного цвета пляска, прекрасно вписывающаяся в серый день, и копна темно-серых, почти графитного цвета, волос. На плече у нее висела прямоугольная — тоже серая — сумка с полиэтиленовым «окошком» сбоку. В «окошке» виднелся образец переписной анкеты. А к куртке был пришпилен значок «Всероссийская перепись населения».
Настроение у Светы Качановой, студентки, а по совместительству переписчицы, было прекрасное, несмотря на серый день. Она обошла уже тридцать восемь квартир и, слава богу, все обошлось без непредвиденных обстоятельств, о возможности которых им рассказывали на девятнадцатидневных курсах.
Света остановилась возле подъезда и взглянула на часы. До свидания с Лешей оставалось сорок минут. До плотинки можно было добраться за полчаса. Значит, у нее есть еще десять минут. Конечно, можно переписать еще одну квартиру, но начинать новый подъезд Качановой не хотелось. Она оглядела двор. Три девятиэтажки стояли стена к стене. Здесь было тихо и уютно. В песочнице возились малыши. На качелях взметались к небу ребятишки постарше. Света улыбнулась, глядя на девчушку, едва научившуюся ходить. Та ступала по земле — неуверенно, шатаясь, и хохотала в голос.
...Молодая женщина с коляской, о чем-то увлеченно болтающая с соседкой.
...Старичок, шуршащий газетой.
...Выходящий из джипа стройный парень.
...Копошащийся в помойке бомж.
Нет, он явно не вписывался в этот мир. Казался в нем инородным телом. И, наверное, поэтому взгляд Качановой остановился надолго именно на нем. Бомж привычно перебирал мусор в контейнере, выискивая бутылки, тряпки... Хоть что-нибудь способное оказаться полезным.
Девушка, особо, похоже, не задумываясь, решительно пошла в его сторону, доставая на ходу из сумки ручку и незаполненную анкету.
— Можно вас спросить?..
Бомж вздрогнул. Он повернулся к ней — медленно, точно боясь увидеть того, кто стоит за его спиной. Глаза его метались.
— Всероссийская перепись населения, — представилась Качанова и для убедительности показала значок.
Бомж молчал, зажав в руке выброшенный кем-то носовой платок с пятнышком крови в углу. Он будто не понимал, что хочет от него эта симпатичная девушка с копной темно-серых, почти графитного цвета, волос.
— Меня зовут Света, — сказала тогда Качанова. — А вас?
— К-костя... — произнес с усилием бомж. — ...Константин.
— А фамилия ваша какая? Отчество? — мягко, почти ласково, спросила девушка.
Бомж молчал. Он молчал так долго, что Света не выдержала:
— Вы что, не помните свою фамилию?
— Не помню, — сознался бомж. — Погодите...
Отец... Отца звали Гена. Геннадий. Мужик от сохи. Жил... Где же он жил? это важно. Это очень важно, потому что от имени той деревни и происходит их с отцом фамилия. Где-то рядом. Где-то возле Каменск-Уральского...
— Возле Каменска... деревня...
— Какая деревня? — удивилась девушка. — Зачем?
— Фамилия... моя... Назовите деревню...
Света поняла наморщила лоб. Как же там?..
— Марамзино, — вспомнила наконец она.
Бомж покачал головой. От него пахло так, что хотелось убежать.
— Еще есть какая-то... на «ч»... Как же... Сейчас вспомню... Чер... Черноскутова.
— Вот, — сказал бомж. — Черноскутов Константин Геннадьевич.
Девушка застрочила ручкой.
— Полных лет сколько? — деловито продолжила она.
Лет? Сколько же ему лет?.. Когда забирали отца, мать сказала малолетнему Косте, — шепотом, с оглядкой:
— Помни, тебе — шесть лет. Ты родился тринадцатого января тридцать...
А вот в каком году? Черноскутов не помнил. То ли мать не успела договорить, и ее вытолкали из избы прикладами, то ли память опять подводит? Когда же все-таки забрали отца с матерью? В тридцать шестом? Седьмом?..
— Семьдесят один. ...Или семьдесят.
— Напишем — семьдесят один, — решила Света.
Она торопилась на свидание.
— Место рождения?
— Деревня Черноскутова.
А дальше? Дальше — Караганда. Лагерь для детей репрессированных. О том, что происходило в нем, Константин Геннадьевич помнить не хотел.
— Где проживаете? Общая площадь?
Качанова проговорила это почти автоматически. И смутилась.
— Где живете? — поправилась она.
Бомж задумался. Дикий вопрос! Где? Когда началась война, ему было лет десять. В сорок пятом... Ну да, как только стало известно, что война закончена, Костя Черноскутов полез на проволоку. Он хотел бежать. И угодил в колонию. А потом...
— Теплотрасса, — сказал он. — Если зимой. Возле «Буша» которая... А летом...
— Давайте лучше напишем — «постоянного места жительства нет».
Вместо этого она поставила в опросном листе прочерк.
— В какой сфере работаете?
Света посмотрела на бомжа, силящегося сообразить, как же можно ответить на этот вопрос, и предположила:
— Может, в сфере обслуживания?
Да никого он, Черноскутов Константин Геннадьевич, в жизни не обслуживал! Он всегда был вольным. Даже там, в Караганде.
— ...Или «другое»?
— Другое, — сказал бомж. — Где придется.
— Пенсию-то хоть получаете?
Вопрос был явно не из опросного листа.
Черноскутов промолчал. Он никогда не отвечал на идиотские вопросы.
— Дети есть?
Девушка явно нервничала.
Дети? Да кто ж их знает? Когда Костя Черноскутов, по кличке Чернок, сбежал из колонии... Когда же это случилось? Тогда еще умер Пахан... Сталин... Значит, в пятьдесят третьем, Черноскутову тогда было лет двадцать... сошелся с Варей, фамилию уже и не упомнить, с дочерью черноскутовского кузнеца. Она прятала его месяца два или три — в подполе, а потом его все-таки взяли, и опять — по этапу. Может, и есть у Вари от него сын. Или дочь. Хотя...
— Вряд ли, — сказал Черноскутов. — Скорее всего, нет.
А могли быть. У него много чего могло быть, если бы не забрали отца. Могла быть жена. Дети. Квартира. Теплый тихий уголок, где можно спокойно умереть.
Девушка, бормоча что-то под нос, продолжала заполнять опросный лист. Сама. Потом она небрежно бросила: «Спасибо», взглянула на часики и, ойкнув, побежала к выходу из двора.
Колыхалась темно-серая копна волос. Моталась и била по бедру девушки прямоугольная сумка. Привалившись к стволу облетевшего тополя, растущего в двух шагах от помойки, беззвучно плакал бомж...

16, 26.10.2002 г.