Последний день конструктора

     Главный конструктор Сергей Михайлович Мозгов проснулся за два часа до восхода Солнца. Стараясь не разбудить домашних, он тихо сварил себе кофе, нарезал тонкие ломтики сыра. В синем сумеречном небе сияла Луна, рядом с ней расположилась Венера. Он смотрел на них и радовался: на обоих небесных телах были его приборы. Позавтракав, он вышел на улицу и неспешно направился на работу.
     Он взглянул на восходящее Солнце и подумал, что можно запустить зонд прямо в него. Пусть он проработает меньше минуты, зато добудет новую информацию. Второй аппарат можно запустить вокруг Солнца вблизи от него. Он проработает дольше и тоже найдет что-нибудь неизвестное. Третий аппарат можно разместить на Меркурии. Его Солнце уже не поглотит. А энергии от него – завались! Можно изучать Солнце десятки лет с близкого расстояния. Вот и название нашлось этому проекту - «солнечная тройка»…   
     Вся его сознательная жизнь была связана с радиотехникой. Она началась в 1957 году, когда ему было 12 лет. Весть о запуске первого спутника ударила его, как молния. Узнав из журнала «Радио» как сделать спутниковый приемник, он лихорадочно приступил к его изготовлению. Материалов и инструментов нехватало. Шасси приемника он сделал из консервной банки. Разрезая ее канцелярскими ножницами, он порезал пальцы об острые края. Он торопился, обжигаясь паяльником, не обращая внимания на капающую кровь. Лишь когда приемник был готов, мать оттащила его от паяльника, обработала и забинтовала порезы и ожоги. Он вернулся к приемнику, включил его и вращал ручку настройки забинтованными пальцами до тех пор, пока не услышал сигналы «бип-бип». Он записывал их на магнитофон и отсылал пленку в Академию наук. Никогда больше он не испытывал такого счастья. Он почувствовал, что причастен к великому делу: таких, как он – тысячи, но без них спутник мог быть потерян! В его душе зажегся огонь. Он теперь точно знал, что главным делом его жизни будет космическая радиотехника.
     Еще будучи студентом он принял участие в экспериментах по радиолокации Венеры, затем разрабатывал автоматы для исследования Луны, в том числе для доставки лунного грунта. Казалось, не было такой проблемы, для которой он не мог бы найти решение. У него всегда было собственное мнение, порой парадоксальное. Когда все восхищались подвигами космонавтов он утверждал, что это - неоправданный риск, что автоматы могли бы сделать то же самое и еще больше. «Мозгов! Ты – большой оригинал», - часто говорили ему. Он убедил руководство не посылать советских космонавтов на Луну. Он говорил: «Когда гибнет человек – это трагедия, а когда автомат – всего лишь техническая неудача. Мы сделаем менее эффектно, зато более эффективно: колесный аппарат доставим на Луну, а человек будет управлять им с Земли. И он проработает гораздо дольше». Так появились знаменитые «Луноходы».
     Ему было 30 лет, он уже стал кандидатом наук, когда его вызвали в отдел кадров. Там его встретил маленький незнакомый человек с бледным лицом и военной выправкой, одетый в костюм цвета серой мыши. Он направил на Сергея немигающий взгляд и стал тихо, но настойчиво убеждать перейти на новую работу в оборонный НИИ.
     – Но я думал о Луне гораздо больше, чем о всех земных делах! Я ничем не смогу быть вам полезен, – возразил Сергей.
     - Ты живешь не на Луне. Ты нужен своей стране. Она тебя выучила, предоставила все условия для работы. Теперь она нуждается в твоей помощи. Не отказывай ей.
     – Да я и не отказываю. Но в чем будет смысл моей новой работы? Я должен буду думать о том, как убить человека той штукой, которую буду разрабатывать?
     – Нет, конечно! – рассмеялся и впервые моргнул бледнолицый незнакомец. – Ты будешь делать то, что умеешь очень хорошо: решать сложные научно-технические проблемы. Ты будешь разрабатывать не оружие, а военную технику. Очень сложную, уникальную, необходимую для обороны страны. Для убийств она не предназначена, скорее она их  предотвращает. Вот в чем смысл твоей новой работы. Это достойная задача. Соглашайся.
     - Я согласен. Только хочу запустить еще парочку луноходов.
     - Луноходов больше не будет, - отрезал он.
     На новой работе были крупные масштабы. Он уже не был стеснен узкими рамками космического аппарата. От него требовали качественные технологические прорывы. Он доказывал, что для этого необходимо создать опытное производство. Он сразу его и возглавил. Недостатка в средствах не было – только давай результат. По его заданиям строились цеха, закупались лучшие отечественные и зарубежные станки и оборудование. Его гордостью стал чистый цех, где могли выполнять сложнейшие оптико-механические работы, изготовить любой электронный прибор. Под его руководством работали сотни людей. Через десять лет он стал главным конструктором и уже не жалел, что больше не работает на космос.
     Однако узнав, что готовится новая экспедиция на Венеру, он придумал для нее новый прибор, изготовил на своем производстве,  привез на прежнюю работу и попросил разместить его на спускаемом аппарате.
     - Хорош твой прибор, Мозгов. Только места ему нет, - ответили ему.
     - Да как вы не понимаете, что этот прибор необходим! Когда еще будет следующий полет! - горячился он.
     - Мы понимаем, но нет для него места. Отвык Мозгов, на новой работе от массогабаритных ограничений!
     - А центровочный груз есть?
     - Конечно есть, как же без него?
     - Так вы его снимите и поставьте мой прибор! Как раз влезет.
     - Ну ты даешь, Мозгов! Большой оригинал, как прежде.   
     - А то решили без меня обойтись? Не выйдет!
     Так его прибор попал на поверхность Венеры и успешно там отработал. Мозгов снова был счастлив. Он не расстался с космосом и на новой работе чувствовал причастность  к другому большому делу.  Он делал что хотел, находился в кругу единомышленников, был нужен стране. Страна его также не забывала: давала все необходимое. А лишнего ему было не нужно. Так постепенно молодой гений Мозгов  превратился в уважаемого главного конструктора Сергея Михайловича, а для своих сотрудников он стал просто Михалыч.
     Через пять лет распался СССР. Началась пресловутая «шоковая терапия». Цены стремительно летели вверх, зарплаты сильно от них отставали, к тому же их стали задерживать. Все сбережения людей растаяли, как прошлогодний снег. Все сотрудники НИИ стали нищими: не на что стало пообедать. Раньше в столовую были длинные очереди, а теперь ее закрыли совсем. «Обновленная» страна перестала финансировать его тему, а у него уже было в проекте новое уникальное изделие. «Ничего, - объяснял он сотрудникам. - Это временные трудности. Будем работать на бумаге, совершенствовать проект, чтобы он не устаревал. Все равно страна без него не сможет обойтись. А когда даст деньги – сделаем, еще лучше будет.» Но лучше не становилось. Люди стали увольняться. Чистый цех первый лишился заказов. Он его закрыл и законсервировал.
     Его ругали, что он не вписывается в рынок. Он собрал людей и объявил, что теперь они будут заниматься ремонтом радиоаппаратуры. «Началась темная полоса в жизни, - заявил он. - Нужно ее пережить, сохранить коллектив. И тогда мы снова вернемся к своей работе». Но и эта работа вскоре исчезла, так как советскую технику вытеснила японская, которая ломается гораздо реже. Но японскую   технику они чинить не могли – не было схем и технической документации. Тогда он пошел в представительство известной японской фирмы и попросил документацию. Ему ответили, что он может открыть сервисный центр, но должен закупить оборудование, документацию и  обучить своих сотрудников в Японии. На это нужны сотни тысяч долларов. Он заявил, что у него оборудование уже есть, люди квалифицированные, нужна лишь документация. А вот денег совсем нет. Услышав это, японцы неожиданно послали его русским матом. В ответ он закричал, что сам разработает телевизор лучше японского и вытеснит их с рынка. Японцы громко расхохотались. 
     Он собрал людей и поставил задачу: в месячный срок разработать и изготовить телевизор лучше японского по всем параметрам качества. Чтобы он принимал все каналы, включая спутниковые, и имел цифровую обработку сигналов с компенсацией всех искажений. Чтобы погрешности обработки и шумы были невидимы и неслышимы. И чтобы были использованы только отечественные компоненты. Для ускорения работы можно использовать блоки недостроенного изделия. Через месяц ему доложили: телевизор готов. «Несите в мой кабинет, будем смотреть», - попросил он. «Не можем, он слишком тяжелый», - ответили ему. Он пришел в цех и увидел пульт как в космическом корабле и два шкафа с аппаратурой, на одном из которых стоял ящик с экраном, на другом – звуковая колонка, явно не отечественная. Вся конструкция была густо оплетена кабелями. Он не знал, плакать ему или смеяться.
     - А что, из своего нельзя было сделать? – хмуро спросил он.
     - Трубка и колонка южнокорейские, так как наши серийные не годятся по качеству, а самим делать долго. Спутниковых каналов тоже пока нет.
     - Сколько весит телевизор?
     - Мы не взвешивали. Около тонны.
     - Сколько энергии потребляет?
     - Три киловатта.
     - Почему такой большой пульт?
     - Так ведь в наших изделиях всегда такие пульты. Зато каждый блок можно отрегулировать и проконтролировать его состояние.
     - Включайте. 
     Щелкнул рубильник, экран вспыхнул синим цветом, по нему поползли белые колонки цифр и обозначений.
     - Что это? – спросил он.
     - Тест самоконтроля.
     - Сколько он продолжается?
     - 10 минут.
     - Это много. Нужно уменьшить в 10 раз.
     - Мы над этим думаем.
     - Это хорошо, что мы его смогли сделать. Давайте теперь подумаем как его уменьшить. Куда девать два шкафа с аппаратурой?.
     - У нас степень интеграции гораздо меньше. То, что мы делаем в виде шкафа, они делают в виде одной микросхемы.
     - Мы такую микросхему сделать не сможем, но уменьшить шкаф до одной ячейки сможем. Придется открывать чистый цех, разработать новые микросхемы. Как потом наладить серийное производство? Ведь у нас опытное производство. Мы всегда делали единичные образцы, а серии  заказывали на заводах.
     - Конвейер нужен. Иначе стоимость будет непомерно высока.
     - Но наши цеха неприспособленны под конвейер. У нас НИИ, а не завод. Да мы и не сможем работать на конвейере.
     - Давайте один экземпляр доведем до ума, а серию закажем на заводе.
     - Но у нас нет денег на разработку новых микросхем.
     - Зачем их разрабатывать? Купим зарубежные, все равно сами лучше не сделаем.
     - Тогда у нас получится не российский, а зарубежный телевизор. Придется стать придатком иностранной фирмы. А мы хотим сделать российский телевизор. Думайте, как обойтись без больших затрат.
     - Давайте обойдемся без цифровой обработки!
     - Тогда качества не будет.
     Самоконтроль кончился, чудо-телевизор удивил качественной картинкой и приятным звуком. Но смотреть его уже никто не хотел. Работы не стало совсем. В цехах установилась непривычная тишина.
     Вдруг разрешили заключать контракты с иностранными фирмами. В НИИ потянулись делегации: китайцы, корейцы, японцы, бельгийцы, французы, немцы, испанцы, американцы… Все обещали скорое заключение контрактов, ходили по цехам (кроме чистого) и спрашивали одно и тоже: производственный потенциал в области электроники, оптики, механики, количество сотрудников, их стаж и квалификация, перечень производственных помещений, станков, оборудования, их состояние, год выпуска, степень износа… Каждую делегацию сопровождали сотрудники министерства, а гидом был директор. Если он не мог ответить на вопрос, то это делал Михалыч. Когда иностранцев спрашивали, зачем им все эти сведения, следовал неизменный ответ: «Мы должны хорошо знать своих партнеров, чтобы составить контракт наилучшим образом».
     Пожилой немец из делегации ткнул палкой в чудо-телевизор и спросил:
     - Что это?
     - Это пост дальней космической связи, - соврал директор.
     - Ооо! - немец закатил глаза к потолку. - А он работает?
     - Конечно.
     - Покажите как он работает, - не унимался немец.
     - Сегодня сеанс связи не запланирован.
     - А где его антенна?
     - Михалыч! Где антенна этого… эээ…
     - В ремонте,  – улыбнулся Михалыч.
     - Это не есть хорошо – задумчиво произнес немец,   рассматривая конструкцию.
     - А хорошо есть еще лучше! – весело ответил Михалыч, вызвав общий смех.
     Всех превзошли американцы. Их делегация была самая большая. Они задали больше всего вопросов. Наконец, шеф делегации достал приемник GPS. Тут начальник охраны не выдержал и схватил его за руку:
     - Стойте! У нас это запрещено!
     - Чего вы боитесь? Это же приемник, а не передатчик.
     - Этот приемник военного назначения у нас применять запрещено.
     - Вам все время мерещится война. У нас любой автомобиль имеет такой приемник. У нас мирная цель.
     - А у нас нельзя измерять координаты без письменного разрешения, которое выдается только гражданам России.
     - У меня оно есть. Ваши начальники подписали. Читайте, плиз.
     Он протянул бумагу, в которой было написано: «В целях дальнейшего улучшения российско-американских отношений и укрепления делового сотрудничества разрешить г. Блэкстоуну произвести однократный замер географических координат приемником системы GPS». Под ней стояли четыре подписи, хорошо знакомые начальнику охраны. Один из подписавших – сотрудник министерства, сопровождавший делегацию, сказал: «Бумага подлинная. Разреши ему. Нельзя так обращаться с партнерами». Обескураженный начальник охраны заявил: «Пусть господин Блэкстоун объяснит конкретно, зачем ему наши координаты.»
     - О кэй! Вы наши партнеры. Мы ваши партнеры. Мы должны точно знать, где находятся наши партнеры.
     - А почему вам недостаточно знать наш почтовый адрес? - спросил начальник охраны.
     - Ваши дороги очень пу-та-ные.
     - Тогда разрешаю.
     - О кэй! – обрадовался американец, нажав кнопку. - Это с вражественной целью нельзя, а с дружественной – можно!
     Время шло, а ни одного контракта подписано не было. Делегации больше не приезжали. Эйфория быстро улетучилась, ее сменила депрессия. За неуплату были отключены телефоны. Работал только один аппарат в кабинете директора и другой – у Михалыча. Наступила осень, затем зима, а отопление так и не было включено, так как за него не были перечислены деньги. Согревались горячим чаем, который пили по четыре раза в день. Женщины варили суп на плитках. На полную мощность работали обогреватели. Расход электричества возрос, а платить за него было нечем. Его отключили, но очень странным образом. В дирекции и бухгалтерии электричество осталось. Было оно и у всех арендаторов – магазинов и офисов коммерческих фирм. А для своих сотрудников его не стало. Михалыч пошел ругаться с директором, но так ничего и не добился, вернулся красный, как помидор, не скрывая слез. Таким его еще никогда не видели. Толстые стены остывали медленно. В ноябре внутри зданий было плюс десять,  в декабре – плюс четыре, а после Нового года температура воздуха опустилась ниже нуля. Кое-где на стенах появился иней. Воду также отключили, чтобы она не замерзла и не повредила трубы.  На работе находились в той же одежде, в которой пришли с улицы – и все равно мерзли. Согревались только дома. Внезапные сильные морозы вызвали массовые поломки отопления. Квартира одной из сотрудниц – Ирины -вымерзла. Теперь она не могла согреться ни на работе, ни дома. Ирина была тощая, как спичка, бороться холодом не смогла. У нее началось воспаление легких, она попала в больницу, но и там было повреждено отопление! Для нее тепло закончилось. А человек без тепла жить не может. Она и не смогла – ей не было и сорока лет.
     Подступила еще одна напасть – темнота, заполнившая лестницы и коридоры. Приходилось двигаться на ощупь или по памяти. Чтобы не сталкиваться друг с другом, сотрудники  старались громче топать или что-нибудь говорить.
     - А какой это этаж?
     - А хрен его знает.
     - Найти бы этот хрен, который все знает.
     Все обзавелись фонариками. Ими не только освещали темные лестницы и коридоры, но и работали при их свете после захода Солнца. Самый пожилой сотрудник, Гермоген, вспоминал: «Так мне приходилось работать только во время войны, и то не всегда. Но тогда была война, а сейчас что?»
     Мороз крепчал. Он мог необратимо повредить компьютеры и многие приборы. Кроме того надо было проверить на компьютере накопившиеся идеи. А электричества не было.  Разговоры с директором были бесполезны. Михалыч созвал экстренное совещание.
     - Похоже, у нас нет выхода. Я впервые не могу предложить никакого решения. Что будем делать? - сказал Михалыч, открывая совещание.
     - Когда нет выхода, надо провести специальную операцию, - заявил Гермоген.
     - Какую операцию? – спросил Михалыч.
     - У наших соседей-арендаторов за стеной электричество есть. Одна лампа дневного света в коридоре неисправная – постоянно мигает. Мы придем под видом электриков, заменим лампу на исправную, просверлим  отверстие в стене и через него сделаем себе незаметный отвод. Подключим самое необходимое: компьютер, кипятильник и настольную лампу.
     - Интересно. Но снаружи будет заметен свет из окна. Как мы это объясним?
     - Никак, мы сделаем светомаскировку. Как на войне.
     - Замечательно. А как ты назвал операцию?
     - Об этом я не еще подумал. Например, «Ы».
     - Это уже было. Давайте назовем ее «Э». Все остальное годится.
     Операция «Э» прошла успешно. Но несмотря на светомаскировку директор кое-что заметил, явился, взглянул и ушел, не сказав ни слова.
     Один из сотрудников Михалыча по имени Валентин засиделся с компьютером допоздна, а когда уходил, обнаружил, что забыл дома фонарь. Оступившись на ступеньке темной лестницы, он кубарем скатился вниз. Его нашли только утром с разбитой головой и несколькими переломами и сразу отправили в больницу. Оттуда пришел по факсу счет на 300 долларов за плазму крови.  «Где я им доллары возьму? Я, что, их печатаю?!» – разозлился директор. «Но ему также больно, как и вам», - сказала главный бухгалтер, протягивая платежку. Голова директора тоже пострадала в эту ночь: он заявил о повышении арендной платы и кто-то ударил его по шапке, когда он возвращался домой. Поправив повязку на голове, директор подписал платежку и отменил свое вчерашнее решение о повышении арендной платы.
     Назавтра директор пришел уже без повязки и снова увидел на столе такой же счет.
     - Что это? – спросил он.
     - Снова надо платить за плазму крови для Валентина, - ответила главный бухгалтер.
     - А может они вчерашний счет отдублировали?
     - Нет, здесь дата сегодняшняя и номер счета другой.
     - Позвони им и уточни, - строго сказал директор. – Может быть, сегодня уже не нужно. Что же мы теперь каждый день будем платить по триста долларов?
     Главный бухгалтер сама звонить не стала. Она поручила это своему заместителю. А тот – своему подчиненному. Наконец, сотрудник бухгалтерии, не имеющий подчиненных, дозвонился до больницы в конце рабочего дня и узнал, что пациент только что умер.
     Разъяренный Михалыч ворвался в кабинет директора и обвинил его в смерти двух человек. Директор вину не признал и, в свою очередь, обвинил Михалыча в неумении навести порядок на работе. Директор заявил, что Михалыч никогда не считал деньги, а только раздавал руководящие указания, а все снабжение и строительство обеспечивал он, директор. Крик был слышен на нескольких этажах. Михалыч вернулся в кабинет думая, что он и на этот раз ничего не добился, однако вечером было включено освещение во всех коридорах и лестницах, а через неделю – и в комнатах. Следы операции «Э» быстро уничтожили, но дыру в стене заделывать не стали.
     Долги больше не накапливались. Однако кредиторы решили воспользоваться недавно принятым законом о банкротстве и подали в суд. Книжечка с текстом этого закона теперь постоянно находилась на столе Михалыча. Читая ее он думал: «Неужели я банкрот? Ведь я всю жизнь напряженно работал. Как могло такое  случиться?» Последнее, что успел сделать директор, была инвентаризация, проведенная по настоянию кредиторов. Какие-то люди ходили по комнатам, переворачивая столы и стулья, сличая номера, воспринимая  работающих как досадную помеху. Хотели вскрыть чистый цех, но не сумели, даже имея ключи. Позвали Михалыча. Он страшно рассердился и заявил, что откроет чистый цех только для дела, а не для безделья. Все, что там осталось, он и так помнит. Отняв ключи, он, нарушая  инструкцию, запер их в своем сейфе. Пришлось заканчивать инвентаризацию по памяти Михалыча.
     Директор был смещен, его место занял внешний управляющий Охламон  Охламонович Загребайло. Он привел с собой своих охранников. Они ходили в масках, чем пугали и смешили сотрудников. Начальник охраны института попытался подчинить их себе, но они чуть было не выкинули его из окна. «Будешь рыпаться – уволю!» - заявил ему Охламон. Начальник охраны смирился и по-прежнему продолжал руководить своими охранниками. А охранники Охламона выполняли только его поручения и в работу института пока не вмешивались. Охламон сделал то, чего не смог директор – поднял арендную плату, демонстративно выбросив на улицу имущество  несогласной фирмы. Другие арендаторы уже ему не возражали. Он начал выплачивать долги по зарплате. Эти выплаты были признаком грядущих массовых увольнений, да Охламон этого и не скрывал.
     Заработало отопление. Правда, грело оно только само себя, но ниже +12 градусов температура уже не опускалась. Для аппаратуры этого было достаточно. А люди уже привыкли.
     Похожие трудности начались и у космических коллег Михалыча. Решение о затоплении орбитальной станции «Мир» он воспринял как личную трагедию. Он очень хотел спасти станцию, уговаривая их отказаться от ее затопления. Большинство были с ним согласны, лишь некоторые начальники с раздражением отмахивались: «Отстань, Мозгов! Ты давно у нас не работаешь. Не думай, что мозги есть только у тебя!» После затопления он позвонил одному из них и назвал их дураками. «Мы можем быть кем угодно, но мы не дураки!» - ответила телефонная трубка. «Тогда вы еще хуже, вы – сволочи!!!» - прокричал он и с раздражением отбросил ее.
     Мозгов подумал, что станция «Мир» была более ценной и уникальной, чем его опытное производство. Она существовала в единственном экземпляре и была достоянием всего человечества. И если под давлением временных трудностей она была уничтожена, то и его опытное производство может постичь та же судьба. «Почему у нас уничтожают самое лучшее?» - подумал он.
     «Солнечная тройка» вместе с пуском тянула больше, чем на сто миллионов долларов. Осознав это, он сразу погрустнел. Внезапно взвизгнули тормоза и его окликнул знакомый голос: «О чем задумался, конструктор?». Из окна новенькой синей «Вольво» высунулась голова его давнего знакомого Евгения, с которым они в одной группе учились в институте. Потом Евгений окончил еще и военный вуз, быстро сделал карьеру и теперь служил в министерстве обороны. Его плечи украшали генеральские погоны, а ноги – штаны с лампасами.
     - Здравствуй Евгений! Как обычно, я думаю, где достать деньги.
     - Здравствуй Сергей! Садись, подвезу. Бесплатно!
     - А работать я тоже должен бесплатно? Сколько вы запланировали на мою тему в следующем квартале?
     - Увы, ноль.
     - Но это уже четвертый год без денег. Если мы не нужны, закройте нас. Работать без денег невозможно.
     - Терпи, Сергей. В стране нет денег.
     - Евгений, я все понимаю. Мы можем некоторое время работать только на бумаге и компьютерах. Но есть определенный минимум, чтобы человеку хватало на жизнь. Если человек получает меньше минимума, он работать не будет.
     - Да не кипятись ты, Сергей. Ни для кого денег нет, не только для тебя.
     - Евгений, у меня больше половины людей уволились. Остальные тоже не ходят на работу, так как вынуждены зарабатывать на жизнь. Еще год и они профессионально деградируют. Тогда не только будет некому разрабатывать новые изделия, но и некому поддерживать старые. Ты это понимаешь?
     - Я понимаю, но денег выделить не могу. Придумай что-нибудь на экспорт.
     - Я об этом тоже думаю, но я хочу прежде всего оснащать свою армию, а не чужую. Ты ведь планируешь оборонный заказ.
     - Я ничего не решаю, от меня ничего не зависит.
     - Не может такого быть: ты же генерал, Евгений,  - простонал Сергей Михайлович.
     - Но я не начальник управления, я его заместитель.
     - Так предложи начальнику хотя бы минимальное финансирование моей темы. Ведь это ты можешь.
     - Не могу: мне приказано сократить расходы. А если я предложу их увеличить, это будет невыполнение приказа. За это могут погоны снять!
     - И штаны с лампасами?
     - И штаны тоже. А ты думаешь, легко носить такие штаны?
     - Ну и держись за свои штаны!!! Останови машину!!! – рассердился Михалыч.
     Он вошел через проходную своего НИИ и направился вдоль бетонного забора с надписью «Запретная зона». Над забором была натянута колючая проволока. Этот серый унылый забор он видел уже четверть века. Ничто не радовало глаз, но две недели назад  на полоске взрыхленной земли вдоль забора появился маленький цветок. «Здорово, приятель!» - мысленно говорил он ему, а сегодня произнес вслух. Навстречу шел начальник охраны. Заметив цветок, он вырвал его с корнем и перекинул через забор.
     - Ты чего разбушевался? - возмутился Михалыч.
     - Здесь расти не положено: это не грядка, а следовая полоса.
     - Он же маленький. Если кто-то наступит, это и так будет заметно.
     - Не положено: полоса должна быть чистой. А вдруг противник перелезет через забор?
     - Зачем? Кому надо и так придет. И покажет все документы в полном порядке.
     - А раз документы в порядке – пусть проходит.
     - Красивый был цветок. Мог бы и оставить.
     - Тут запретная зона. А я его выпустил на свободу.
     - Он же в земле рос. А там асфальт. Там он не  укоренится.
     - А это его проблемы. Каждый должен уметь решать свои проблемы, - философски заметил начальник охраны.
     Михалыч шел к себе в кабинет. Каждый шаг отдавался болью в спине. Ему, годами не поднимавшему ничего тяжелее авторучки и паяльника, пришлось самому копать грядки, сажать картошку, взваливать на спину тяжелые мешки. Однажды в спине что-то хрустнуло и он почувствовал острую боль.  Несколько сеансов массажа ее ослабили, ему рекомендовали комплексное лечение спины за тысячу долларов. Собрав все деньги семьи он мог бы оплатить лечение, но он не мог оставить семью без денег. О больной спине он не сказал на работе ни слова, только стал более раздражительным.
     Неожиданно он накричал на Гермогена, который приспособился изготовлять и успешно продавать ламповые усилители. На работу он приходил, когда ему надо было намотать трансформаторы. Гермоген попался ему на глаза, когда он возвращался из цеха, держа под мышками как арбузы два огромных трансформатора.
     - Занялся бы лучше делом, - раздраженно заметил Михалыч.
     - Михалыч, ты же раньше не возражал, - удивился  Гермоген, стараясь осторожно поставить  трансформаторы на стол Михалычу. Но грохот получился большой.
     - Ерундой ты занимаешься! Зачем нужны лампы в двадцать первом веке?! - кипятился Михалыч.
     - Мода сейчас такая. На ламповые усилители, - ответил Гермоген.
     - Ты же опытный инженер, кандидат наук. Неужели ты не понимаешь, что на транзисторах можно добиться в сто раз меньших искажений? И не надо мотать тяжеленные  трансформаторы.
     - Михалыч, хитрость в том, что искажения ламповых усилителей приятны на слух. А транзисторные, даже меньшие, опытным меломанам не нравятся.
     - Гермоген, тебе уже 70 лет, а у тебя еще каша в голове! – закричал Михалыч.
     - Зато пока есть каша я не буду голоден, - отпарировал Гермоген.
     - Если тебе надо внести красивые искажения, то это должен делать не усилитель, а специальный прибор, которым должен управлять звукорежиссер. Или же сам слушатель. А задача усилителя всегда была одна и та же – максимально верное воспроизведение. Не так ли тебя учили, Гермоген? Если грамотно спроектировать усилитель на транзисторах, его искажения вообще никто не услышит.
     - Ты прав, Михалыч, но сейчас мода такая, - робко возразил Гермоген.
     - Ты идешь на поводу дурацкой моды. Давай спор: я делаю транзисторный усилитель и ставлю против твоего лампового. Эксперты определят, какой лучше звучит. Победитель получает усилитель проигравшего и тысячу долларов в придачу.
     - Не буду я с тобой спорить, Михалыч. Что-то на тебя непохоже. Раньше ты никогда не предлагал спор на деньги.
     - Испугался, Гермоген! Усложняю себе задачу: я буду использовать только отечественные детали, а ты можешь применить самые лучшие импортные лампы.
     - Все равно не буду спорить, Михалыч. Я знаю, что ты выиграешь. Но, во первых, кроме тебя на такие подвиги никто не способен. Во-вторых, как только слушатели узнают, что твой замечательный усилитель – транзисторный, то за него дадут меньше денег, чем за мой ламповый. Но главная причина другая. Это у тебя было ламповое детство, а у меня была молодость. Я очень рад, что вернулся интерес к лампам. Когда я с ними работаю я становлюсь на полвека моложе. И мотать трансформаторы для меня не в тягость. А переносить их  - гимнастика: они же как гири. Я на пятнадцать лет старше тебя, Михалыч, а если нас кто увидит со стороны, подумает наоборот. Стареешь, Михалыч, не держишь форму. Нехорошо это.
     - Ступай, молодой человек, держи форму и не обижайся.
     - До свидания, Михалыч.
     Гермоген ушел домой паять усилитель. Михалыч остался один. Все его сотрудники должны были как-то зарабатывать на жизнь. Гермоген стал самым успешным и «богатым» в этой новой жизни. Год назад он даже купил себе новый автомобиль – синюю «Оку». Было непонятно, как громадный Гермоген помещается в этой маленькой машинке, рядом с ним похожей на игрушечную. Однажды у «Оки» заглох мотор и Гермоген бодро пришагал на работу пешком, таща ее за собой на веревочке, чем вызвал всеобщее веселье. Целый день все чинили мотор - и починили! Другой автомобилист занимался частным извозом и на работу вообще не ходил. Самый молодой сотрудник Михаил что-то преподавал и программировал. А правая рука Михалыча – кандидат наук Татьяна Петровна мыла подъезды в своем доме и двух соседних домах.
     Михалыч сел за стол и стал читать присланную вчера бумагу о конверсии. Слова были правильные, непонятно было только сколько нужно на это денег и где их найти. Внезапно слова расплылись в серый фон, а листок превратился в конверт, в котором были новенькие доллары. Михалыч вынул их, стал считать, но они превратились в холодную зеленую кашицу, которая растаяла как снег и испарилась. «Фу! Приснится же такое», - подумал Михалыч, просыпаясь. Спать в кабинете ему еще не приходилось. Хорошо, что его никто не видел.
     Распахнулась дверь, в нее без стука, широко печатая шаг, вошел внешний управляющий Охламон Загребайло. Не поздоровавшись, он рявкнул:
     - Освобождай помещения!
     - Что? Мой кабинет? – удивился Михалыч.
     - Кабинет пока еще твой.  Освобождай цеха.
     - Но там же станки, оборудование.
     - Все пойдет в металлолом.
     - Почему в металлолом?! Они же в рабочем состоянии. Неужели они не могут пригодятся другим НИИ или заводам?
     - Они все неплатежеспособны! – ответил Охламон.
     - А что будет в помещениях? – спросил Михалыч?
     - Казино, ресторан, ночной клуб, – ответил Охламон.
     - Ты бы еще бордель устроил, - съехидничал Михалыч.
     - Могу и бордель. А ты соображаешь, академик!
     - Да я пошутил, - смутился Михалыч. - И не академик я, а член-корреспондент.
     - А я серьезно. Слышь, корреспондент, а в чистом цехе я устрою салон иномарок. Туда сто штук влезет. Я уже подсчитал.
     - Ты что, совсем опупел?
     - Чего пупеть, когда возможности позволяют!
     - Какие возможности?! Все это создавалось десятки лет. Ты для чего сюда пришел? Чтобы за год все развалить и уничтожить?
     - У вас и так все развалилось. Я пришел, чтобы вытянуть вас из долгов, чтобы вы сами себе зарабатывали на жизнь и еще получали прибыль. Вы – идиоты! У вас гектар земли в городе и  множество помещений. Это золотое дно. А вы погрязли в долгах. Это позор!
     - Но у нас специализация – оборонный заказ. Когда он был, мы нормально зарабатывали на жизнь и не имели долгов.
     - Нет больше вашего заказа. И не будет. Твои станки устарели и заржавели. На них давно никто не работает. Ты живешь старыми иллюзиями. А электричество жрешь и не платишь за него!
     - Я жру? – удивился Михалыч.
     - И еще воду, тепло и телефон. Кто и когда будет за них платить?
     - Мы уже справляемся с текущими платежами. И начали выплачивать долг. Пока он уменьшается медленно, но мы его выплатим. Но нельзя отдавать за коммунальные услуги уникальное оборудование. Ржавых станков у меня нет. Все неисправные я раньше списал сам. Чистый цех уникален. Таких цехов мало не только в России, но и во всем мире. Он стоит намного дороже сотни иномарок. Я не разрешаю никому его вскрывать.
     - Мне не нужно твое разрешение.
     - Ты войдешь туда только через мой труп.
     - Я войду туда, когда захочу. Твой труп мне не нужен. Оставь его себе.
     - Давай поговорим спокойно и конструктивно. Ты мастер из всего извлекать деньги. Помоги нам, но не разрушай. Я готов освободить часть обычных цехов. Устраивай там, что хочешь. Но размещать автомобили в чистом цехе – это абсурд!
     - Почему? - удивился Охламон.
     - Это не просто большой зал. Там допустима всего одна пылинка на кубометр воздуха. Там можно делать уникальные изделия и эксперименты.
     - Иномарки будут чистые. Их будут каждый день мыть. И тряпкой протирать, - пояснил Охламон.
     - Если в чистый цех внести что-нибудь постороннее, он тут же утратит свои уникальные свойства. Его уже никогда нельзя будет использовать по назначению.
     - У него будет другое назначение. Он будет приносить много денег. А ты три года бесполезно держишь его на замке.
     - Я его закрыл потому, что не было заказов. Открою, когда снова будет оборонный заказ.
     - Не будет его никогда. Государству больше не нужны твои железки. И ты вместе с ними.
     - У государства сейчас нет денег на мои работы. Но это временные трудности. Когда будут деньги я не знаю, но я должен быть готов в любой момент возобновить работы. Для этого я и храню чистый цех. Если в нем разместить автомобили, то выполнять оборонный заказ будет невозможно.
     - У государства нет денег? Кто тебе сказал эту чепуху? У него всегда были, есть и будут огромные деньги, но не для всех. Я вчера был в Большом Кремлевском дворце. Знаешь ли ты, что стены двух заново отстроенных залов покрыты тридцатью килограммами золота? Сам видел! - похвалился Охламон.
     - Я этого не знал. Как ты думаешь, для чего они это сделали?
     - Для понта. Знаешь, я их сразу зауважал: крутые пацаны, в натуре.
     - Я тоже хочу посмотреть на этот позор.
     - Таких как ты туда вообще не пускают. И правильно делают. Ты начнешь там бузить. Или копыта откинешь.
     - Вернемся к чистому цеху. В него можно попасть только изнутри. Туда невозможно поместить автомобиль.
     - Дык есть же наружные двери. Вон они, из твоего кабинета видны, – Охламон направил указательный палец, прищурив глаз, будто прицеливаясь из пистолета.
     - Они использовались временно только при строительстве. Потом они были закрыты и загерметизированы,  - объяснил Михалыч.
     - А я их открою, - настаивал Охламон.
     - Если ты это сделаешь, чистый цех потеряет свою уникальность.  Он сам по себе – огромная ценность. В него вложены сотни миллионов старых советских рублей, каждый из которых тогда был равен твоему любимому доллару.
     - Эти старые рубли давно потрачены. Никакого дохода они уже не приносят. У этого цеха будет другое назначение, приносящее деньги. Мне говорили, что ученые – идиоты. Теперь я сам в этом убедился. Мой сын, тоже Охламон, всегда ржет, когда я ему про вас рассказываю. Он говорит: «Пап, заставь своих яйцеголовых подопечных заняться настоящим делом!»
     - Я и сам готов заняться настоящим делом. Меня не надо заставлять. Чем занимается твой сын? – спросил Михалыч.
     - Он учится в нефтяном институте. Его уже заметили большие люди. Если он станет хотя бы замом управляющего нефтяной компании, то будет получать миллион в месяц! – похвастал Охламон.
     - Миллион рублей в месяц? – не поверил Михалыч.
     - Да не рублей, дурик! Долларов!!!
     - Да это же разврат!
     - Это не разврат, а хорошая жизнь. Он обеспечит себя, детей и внуков. А пока он студент – это моя обязанность. И я ее выполняю. А если ты не можешь обеспечить достойную жизнь своей семьи, то ты – дурак и неудачник. Ну это я не про тебя говорю, а вообще, - пояснил Охламон.
     - Что за настоящее дело? – спросил Михалыч.
     - Когда добывают нефть, ее часть остается в земле. А нефть  - это деньги. Нехорошо оставлять их в земле. Надо придумать как высосать всю нефть, без остатка. Возьмешься – оставлю тебе барахло, необходимое для этой задачи. Не возьмешься – все отберу.
     - Но я никогда не занимался нефтью. Мне нужно узнать, в чем состоят основные технические проблемы и ограничения, - сказал Михалыч.
     - Мне говорили, что ты можешь решать самые сложные технические проблемы. Года тебе хватит? – спросил Охламон.
     - Не знаю. Если я найду решение, что будет тогда?.
     - Напишешь отчет и отдашь мне. Я покажу сыну. Если это не фуфло, дам тебе тыщу баксов из своего кармана. Вот так, - сказал Охламон, достал из кармана пачку долларов, потряс ею у носа Михалыча и снова убрал ее в карман.
     - И это все? – удивленно спросил Михалыч.
     - Но ты еще будешь получать свою обычную зарплату. А тебе что, мало? Ну ты и жмот! – рассердился  Охламон.
     - Это я жмот? Твой сын будет получать миллион в месяц, а я  - один раз тысячу? Почему?! - закричал Михалыч.
     - Мой сын входит в круг своих людей, а ты не входишь, – объяснил Охламон.
     - Но ведь нефть – общенародное достояние. Если бы каждый получал свою долю от ее добычи, не было бы бедных, - заметил Михалыч.
     - Тогда бы и богатых не было. Если на всех делить – помногу не получится, - пояснил Охламон.
     - Часть нефти остается в земле. Это резерв для будущих поколений. Придет время и они придумают как ее добыть. А если я придумаю сейчас, то они останутся без нефти. Как они будут жить? – рассуждал Михалыч.
     - Что за чушь? – рассердился Охламон. – Нефть – это деньги, лежащие в земле. Нужно их полностью собрать. Вот и все.
     - А как без нее будут жить наши потомки? В России! Зимой!
     - Мои потомки останутся с деньгами. Им необязательно жить в России. У меня есть домик на Лазурном берегу, - ответил Охламон. 
     - А мои? И все остальные, у которых нет таких домиков?
     - А твои будут рубить дрова вручную, гы-гы-гы-гы-гы!!! Шутка.
     - Я не буду решать эту проблему. И никто меня не заставит, - твердо заявил Михалыч.
     - Тогда пеняй на себя, - злобно ответил Охламон и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
     Михалыч запер дверь кабинета, чтобы его никто не отвлекал, и стал звонить домой сотрудникам:
     - Гермоген, бросай свою пайку. Охламон хочет «освободить» цеха от наших станков. И от нас тоже.
     - Против лома нет приема, если нет другого лома. А куда он денет станки?
     - Сдаст в металлолом.
     - Михалыч, отдай мне трансформаторный станок.
     - Забирай, только укрой его чем-нибудь, чтобы этот гад не заметил. Но учти, Гермоген, когда мы начнем нормально работать, вернешь станок обратно.
     - Не сомневайся, Михалыч!
     Потом он позвонил Татьяне Петровне:
     - Охламон выгоняет нас из цехов, все хочет сдать в металлолом. Забери свои бумаги, программы… Да не плачь ты!
     - Михалыч! Не пускай его в чистый цех!
     - Я ему уже заявил, что он пройдет туда только через мой труп.
     - Не надо трупов, Михалыч! Отдай ему ключи! Нет, не отдавай! Совсем запуталась! Что же теперь будет, Михалыч?!
     - Не плачь! Будем надеяться на лучшее.
     Остальных сотрудников не было дома. Тишина длилась недолго. Дверь кабинета затряслась. «Отдай ключи, академик!» - воскликнул Охламон. Михалыч неподвижно сидел в кресле и никак не реагировал. «Оставь его, он полоумный!» - сказал Охламону кто-то из его подручных. «Не отдашь? - не унимался Охламон, - Тогда готовь труп!» «Га-га-га-га-га!!!» - заржали подручные. Что-то тяжелое упало на пол. В топоте удаляющихся ног растаяла фраза: «Да какой он Мозгов…»
     Настала зловещая тишина. Через полчаса ее взорвал треск разбитого стекла. Прямо через окна на асфальт посыпались столы, шкафы, книги, папки с бумагами.  Михалыч бросился к двери, отпер ее. Но она не открылась!!! Его замуровали снаружи!!! Он схватил  трубку одного телефона, затем другого. Обе молчали. Ему стало душно. Он подошел к окну, затянутому снаружи железной сеткой, раскрыл его. На его глазах рушилось дело его жизни. Упал и разбился вдребезги чудо-телевизор, за ним последовали станки.  Упал и раскололся надвое трансформаторный станок. «Жаль, не успел Гермоген», - подумал Михалыч. Тут появилась синяя «Ока», из нее выскочил Гермоген, подбежал к наружным дверям чистого цеха и, широко раскинув руки закричал: «Не пущу!!!». «Взять его!!!» - скомандовал Охламон. Охранники, набросились на Гермогена, избивая его прикладами автоматов  АКСУ, повалили на землю. Но Гермоген вскочил и разбросал их вокруг себя, как котят. Руками, ногами и всеми подручными предметами он оттеснил их от чистого цеха. Казалось, что он совсем не чувствует ударов. «Молодец, Гермоген! Он их всех победит! - обрадовался Михалыч. – Как я могу ему помочь?» Михалыч вцепился в железную сетку на окне, пытаясь ее разорвать. Сетка не поддавалась. Гермоген, лупя охранников и срывая с них маски, медленно пробивался к Охламону. «Взять его!!!» - визжал Охламон.  «Хрен его возьмешь!» - зароптали охранники. «Всех уволю, падлы!!!» - заорал Охламон и вытащил пистолет. Гермоген схватил обломок трансформаторного станка и метнул его в голову Охламона. Охламон ловко пригнулся и остался невредим. Раздался выстрел, Гермоген медленно осел на асфальт, правая половина его груди окрасилась кровью. Михалыч почувствовал сильную боль за грудиной. Он повис на сетке, пытаясь порвать ее своим весом. Наконец, сетка порвалась, оставив на его руках глубокие порезы. Почему-то он вспомнил свой закапанный кровью первый спутниковый приемник. В это время грузовик ударил в герметичные двери чистого цеха и они рухнули, обнажив его внутреннее пространство, десятилетиями оберегаемое от пылинок. В образовавшийся пролом въехал «Мерседес» Охламона, наворачивая на колесах жирную грязь.
     «Конец работе», - подумал Михалыч. На минуту у него потемнело в глазах. Потом он увидел, что Гермоген лежит в луже крови и ему никто не помогает. «Я должен прыгнуть туда, где рос цветок: там мягкая земля, - подумал Михалыч. - Я потребую, чтобы нас обоих отправили в больницу. Я – главный конструктор, Охламон не посмеет меня убить. Только бы остаться в сознании после прыжка и не сломать бы что-нибудь более серьезное, чем рука или нога».
     Михалыч оттолкнулся от подоконника. Он с ужасом увидел, что перелетел через забор и падает прямо на асфальт рядом с цветком, вырванным из запретной зоны. Седая голова ударилась об асфальт и разбилась. Он увидел цветок в растекающейся луже крови. «Прощай, приятель! Мы не сумели разрешить свои проблемы!» - подумал он. В глаза било заходящее Солнце, быстро багровеющее и темнеющее. «Там уже никогда не будет моих приборов», - мелькнула его последняя мысль.