Тополиная ветка

Вышел на улицу, прогулять своего доберманчика и остановился возле тополя. Из эстетических соображений до уровня человеческой груди опиленного. Лето уже было в самом разгаре и листьев на дереве было полным полно. Обрубок кто-то по хозяйски уже закрасил масляной краской, чтобы не прорастал вверх. А рядом лежал, распиленный на несколько неравных частей остаток ствола с ответвлениями, покрытыми зелеными листочками. Листья продолжали вовсю зеленеть, и расти, в надежде дать потомство и продолжить рост вверх, к солнцу. И не знали те листья, что будущего у них уже нет, и жизненные соки, которых пока еще достаточно запасено в массиве ствола, скоро иссякнут, обрекая их на медленное увядание и умирание. И по весне гудящая радость уже не побежит по капиллярам подобно крови по жилам, неся жизнь и радость от существования. Неоткуда брать спиленному тополю будет жизнь ни весной, ни уже спустя несколько дней, или недель.  Не знали об этом ничего листья и продолжали свой упорный рост. А может, и знали. Деревья, ведь они все на свете знают. Они ведь целую вечность могут стоять и разговаривать со звездами, с луной, с солнцем, с ветром, что игриво запутывается в их ветвях и шелестит, лаская листья. Вечность могут стоять и быть. Пока не придет человек с железной, ревущей от злости зубастой штукой, и со своим видением этого мира, где тополю не место под его окном. И, через несколько минут, от тополя остается только кургузый пенек, заляпанный сверху нелепой краской. Хорошо еще хоть не очень больно, когда в тело внедряется, терзая его и откусывая, перемалывая в мелкую пыль, железная цепь с острыми зубьями, которую крутит бензиновый мотор.
Ох уж эти люди, - стонет тополь, - очень уж умны на изобретения всякие. А я, что я могу изобрести? Я ведь только расти и могу. Расти, удлиняясь с каждым годом и становясь крепче и шире. Что я могу изобрести? Чем я могу удивить тебя человек? Ты просто посмотри на меня внимательней. Я ведь такой же как и ты. В точности. Вот и лист мой, на нем жилочки показывающие судьбу мою, в точности как и твои линии на ладони. Срок мой листий правда намного короче, всего один сезон, но так что с того. Двух одинаковых листов нет, как нет и двух одинаковых людей. И жизнь моя, листа сейчас еще зеленого, как похожа на твою, человечью. Рождаюсь я, расту, крепну, красуюсь какое-то время, а потом начинаю стареть, болеть, желтеть и умирать, отлетая от источника, меня породившего. Некоторые из нас, листьев, болеть начинают еще молодыми. Кого-то червяки жрут,  кого-то постоянно дым коптит вреднючий, а кому-то просто в зоне неудачной, где лучи вредные из-под земли бьют, родиться и жить пришлось. Ну да насчет последнего, это уже высокая философия пошла, их существование еще доказать надо, а мне вот ничего доказывать не надо. Плохо мне в таком месте, а уйти некуда. Домашнему растению насколько лучше живется. Хозяева увидят, что плохо ему стало, листы уныло повесил и не откликается ни на удобрения, ни на ласку, перенесут в другое место, где все сразу оживает, а меня, кто перенесет? Да я, впрочем, и не плачусь. Судьба у меня такая. Я ее принимаю с благодарностью. Глядишь, в другой раз и получше местечко будет. Судьбу свою от и до отрабатываю. Сегодня помучился, грехи старые смыл, когда кактусом был и кому-то досадил сильно, а завтра глядишь, в дендрариуме редким цветком появлюсь. Где все с меня пылинки сдувать будут, и поминутно спрашивать: “хорошо ли мне, не нужно ли чего? Водичку может подсластить, или ветерку добавить с температурой регулированной”. А я гордо так буду стоять и игнорировать обращения. Хотя насчет водички, конечно, может, кивну лениво соцветием каким, которое поменьше будет размерами. Кивок чуткой работницей моментально будет уловлен и желание выполнится. Эх, мечты мои мечты, знать бы кем меня в следующий раз сделают, может, не так обидно болеть было бы в молодом возрасте, и умирать раньше срока.
А в целом, если ствол мой, вместе с ответвлениями всеми разглядеть, то разве не похож ли я на твой род? Так же как и до тебя, сначала была одна идея, по которой жили все твои родичи. Династия так сказать. Потом всякое в жизни бывает, у кого-то идея иная появилась, раз, и пополам род разделился. И два дерева словно стало. А ствол-то все равно один. Направления разные, а идея одна, общая осталась. Идея, которая кормит и поит. А потом, как время проходит, направлений много становится, но и идея, которая всех воедино связывает, тоже крепчает, и всем направлениям жить помогает. Бывает, конечно, что и гнильца где в родове заведется. Начнет забывать какая либо из веток, что зависит от общего благосостояния, перестанет “в общак отстегивать” энергию космическую, которая  только в комплекте с земной, корнями общей идеи добытой из глубины может жизнь обеспечить, да и возомнит о себе, что она сама по себе крутая. Но такие обычно долго не протягивают. При первом же урагане, а то и сильном ветре, когда держаться друг за дружку надо, глядишь и отломится. Лежит потом на земле кормилице и понимает всю правду жизненную. А поздно уже! Назад не прилепиться. У вас, у людей ведь вроде тоже в точности так происходит все, а?
Пуху от меня много, говоришь? Ну, так это ж природа,  мать и твоя тоже! От тебя тоже пуху не мало выделяется, сам знаешь в какие моменты. Ты то хоть каждый день можешь удовольствие получать, пухом разбрасываться, а мне ведь только раз в год природой отведено. И выживаемость моих пухов, в точности как у тебя, человек. Ты ведь тоже миллионами распыляешься. А выживает один единственный, да и то если выживает, а не выцарапывается твоими же сородичами в белой одежде.
Погубил ты мой род человек сейчас железкой своей, ох как погубил. Да я впрочем, не буду на тебя в обиде. Все равно, авось тебя надоумит щебет птичий, как ни будь весенним утром ранним, выглянуть в окно, солнцу восходящему порадоваться, тут и увидишь мою плешивую голову, твоим руками художественно обезображенную. Шевельнется что-то в сердце, ветер может еще шепнет что на ухо, пойдешь ты и посадишь другое деревце, взамен загубленного, чтобы по справедливости все было, по честному. Сколько взял, столько и отдай. А вдруг и больше посадишь, чтоб не только моим родичам было, где жизнь возобновить, но и о других, о которых некому подумать позаботишься. Города то ваши вон как растут, не по дням а по часам. А нам, деревам, где жить прикажете? Мы же ведь для вас как раз и созданы. Изобретаете разные хитрости, которые вам же и вредят. Та мы вред этот на себя и принимаем, потому что любим вас, хоть вы этого и не замечаете. Ходите погруженные в свои мысли тяжелые и никого и ничего вокруг не видите. Только бу-бу-бу в голове и слышно. И каждое бу-бу-бу в основном во вред себе и направлено. Мы ведь старше вас, людей и намного старше. Поэтому можем видеть и слышать все что вы думаете, и что вы чувствуете тоже знаем. И знаем, к чему это привести может. Вот только сказать напрямую не можем. Не дано нам сирым дара речи, а то бы ой удивились бы вы. Некоторые из ваших, порой придут к нам в лес, обнимут душевно, и расскажут все, о чем наболело. А нам и рассказывать ничего не надо, мы ведь все знаем изначально. А как выговорится человек, как надышится воздухом чистым, целебным, пропитанным тысячами ароматов, так и отпустит его душу, паутина разъедающая, городом, с сумасшедшим темпом жизни надетая, и мысли новые, чистые, в голове зазвенят, и мир расцветится яркими радужными красками. Жить легче станет в тысячу раз. Так бы и остался человек с нами жить в радости, но мир его железо-каменный крепко держит. И его самого и детей его, как в тюрьму запечатал. Только тюрьма та хитро построена. Выход и вход свободный. Вроде как и нет тюрьмы. Все на интересе держится. Столько развлечений и придумок технических, куда уж нам угнаться. Но все знают, что в тюрьме плохо, в ней жизни нет, и не было никогда. Это наказание для провинившихся. Так ведь получается, что где плохо, там и тюрьма. Вот только не сказать нам этого всего, нечем сказать. Да и незачем, наверное. Каждый ведь, рано или поздно сам поймет, что в тюрьме не прожить, и детишек здоровеньких не родить. Вот только бы успеть понять это. Только бы успеть! И принести из леса к себе кустов малины, смородины, шиповника, и посадить возле подъезда. Все равно ведь там что ни будь да растет. В лучшем случае цветы, глаз радующие. А если ничего путного не растет, и ухаживать некому, то кустики то эти совсем неприхотливы, да еще и полезны к тому же. Пусть ребятишки лучше их колючками наколются, да поцарапаются, ягоды собирая, чем другими иглами, с отравой дурманящей. Да и всякому полезно будет запах вдохнуть от смородиновых листов, да от малиновых, да и заварить чай можно ими. Вон сколько пользы сразу. А ухаживать то и не надо почти. Само все растет.
А я на следующий год такие листья себе отгрохаю, что как уши у слона будут. То-то радости ребятне, от солнца вдвоем прятаться можно. Да и мне веселее. Силищу, да сок, который на все дерево рассчитан был, куда теперь девать? Вот на листья их и пущу. Мутация такая своеобразная. Ну да ладно, я вижу пора тебе уже, вон и друг твой дела свои сделал и домой хочет бежать, чтобы в кресле развалиться. Везет же некоторым. Хотя я бы не завидовал. По мне так, Чем без толку в коробке бетонной сидеть, лучше на воле вольной носиться, но сородичи твоего пса со мной не согласны. Они говорят, что любой хозяин, даже который лупцует нещадно, все равно лучше, чем никакого. Ну да я их в принципе понимаю. Слабые они, корней у них нет. И ты человек, не теряй корней, но и тянуться в небо не забывай. Такова твоя суть и суть всего на земле! Уж я то знаю, поверь мне!
Я тополь!
И отец мой тополь, и дед мой тополь, и прадед тоже.
Мы тополя.
Мы не хуже других, и не лучше.
Мы такие, какие мы есть!
В этом наша гордость, правда и сила!