Minutes

                MINUTES         

           Прежде в качестве слабого гаранта выживания я использовал ежевечерние молитвы, обращенные к древним богам, чьи туманные образы не без труда извлекались мной из детских воспоминаний о походах на Керченские курганы, где среди покосившихся асбестовых надгробий, ржавого литейного оборудования, валяющегося вперемешку с оставленной археологами стеклотарой я, одиннадцатилетний пионер – агностик, ловил очертания волшебной истинны, позднее трансформировавшейся в тихую ненависть ко всему материальному. К оловянному набалдашнику дедушкиной  трости. К автобусной остановке. К  киоску «Союзпечать». К золотым зубам. К писателю Эренбургу. Я был вынужден изо дня в день искать подтверждения того, что существующая вне моего сознания действительность является продолжением крыла дракона Яку, уснувшего на границе Мира. Возможно, материальный мир и без того страдающий от выходок различных шарлатанов и просто мудаков стал принимать меры для избавления себя от моего присутствия. А может быть души предков – индейцев заподозрив меня в будущем предательстве решили избавить себя от позора… Так или иначе, на мою голову посыпались такие захватывающие приключения, связанные с риском потери чести, достоинства, зрения и пр., что уже через двенадцать лет после вступления в совершеннолетие я не мог прожить дня, не отчебучив какой – ни будь дряни. Объяснение этому весьма банально – в ту секунду, когда очередная опасность отступала, на меня наваливалась такая невыразимая тоска, такая ледяная пустота наполняла мою грудь, что я тут же мчался на почту, чтобы дать объявление о продаже семи литров фосгена, шел в пивную намекнуть в разговоре со случайными посетителями о готовности решить проблему  с неверной супругой, организовывал изящную финансовую пирамиду или делал что ни будь в этом роде. Короче, много делишек провернул я на своем веку, многим людям дал повод возненавидеть собственное бессилие перед виртуозами экономики и юриспруденции.
    Однако, вершиной моего творчества стал следующий эпизод, поставивший шикарную точку в карьере искателя неприятностей.
     Это случилось поздней весной тысяча девятьсот девяносто пятого года на границе Южноафриканских провинций Бабий Яр и Капустин Яр. Ваш покорный слуга только что чудом унес ноги от банды разъяренных людоедов, которым впарил восемьдесят четыре ящика маргарина Rama под видом вологодского сливочного масла. К сожалению, обман раскрылся до того, как дирижабль моего компаньона успел набрать нужную высоту. В результате я оказался вынужденным неделю валяться в прогнившей хижине местного фельдшера, выдавливая из многочисленных ран отравленные занозы. Вокруг меня в лихорадке метались умирающие от укусов насекомых чернокожие аборигены, за ветхими стенами скрипя острыми клыками бродили голодные макаки. Ужас моего положения усиливался отсутствием спиртного. Любой путешественник, хоть не на долго побывавший в сердце тропиков подтвердит, что запивать хинин водой хуже, чем заваривать чай вместо канапли. Собрав остатки сил, я подозвал к себе фельдшера и попросил принести мне бумагу и чернила. Получив требуемые письменные принадлежности я быстро нацарапал несколько строк, свернул письмо треугольником так, что текст оказался внутри, и попросил фельдшера с ближайшей оказией передать мое послание начальнику порта майору Вихрю.  Разумеется, я отдавал себе отчет в том, что порт находится в семи днях пути от нашего убежища, что ближайшая возможность передать послание туда может появиться только через неделю, а то и через месяц. Более того - то, что некий майор Вихрь является начальником порта, я узнал случайно из разговора двух охотников оказавшихся рядом на больничных нарах, хотя в письме обращался к нему как к старому другу. Зная мерзкие манеры обитателей тропиков, я был уверен, что фельдшер непременно прочтет письмо, как только окажется вне моего поля зрения. План сработал. Не прошло и десяти минут, хитрая физиономия склонилась надо мной, источая услужливость.
В письме я открывал ужас ситуации, в которой оказался по вине местных властей.
Живописуя нужду, голод и жажду я упоминал тонны принадлежащей мне провизии ( сахар, табак, ячмень, кофе и главным образом армянский коньяк), оставленной в портовом хранилище под опекой майора. Послание заканчивалось просьбой в память о давней дружбе срочно направить мне на выручку отряд матросов, предварительно известив Российское правительство о злоключениях, выпавших на мою долю. В качестве платы за услугу я предлагал начальнику порта оставить у себя четверть моих запасов. Не надо говорить о том, что я сдобрил письмо десятком подробностей, которые должны были развеять возможные сомнения третьего лица в моих полномочиях. Упоминались вымышленная супруга майора,  красавица дочь и сын инженер.
Проходимец фельдшер превзошел мои ожидания. Не став рассусоливаться, наглая бестия напрямик выпалил, что в целях национальной безопасности он обязан знакомится с любой корреспонденцией, отправляемой пациентами. Мол, он убедился в законности моих намерений, однако существо письма заставляет его принять кое – какие меры. Этот плут с самым искренним видом, на который был способен, поклялся, что не замечал моих страданий, дескать, такой мужественный господин как я не мог держаться иначе. Осыпая меня комплиментами, восхваляя мою стойкость и прочие качества, достойные европейца, фельдшер заметил, что не может обеспечить более комфортных условий для своих пациентов из – за ничтожного финансирования лечебных учреждений местным департаментом здравоохранения.  Мой – же случай, теперь он в этом убежден, является исключительным. Хапуга заявил, что немедленно начнет снаряжать группу добровольцев из местного населения, которая на носилках доставит меня в порт.
Зная традиции европейского милосердия, лекарь – недоучка предполагал, что я не останусь равнодушен к нуждам бедных, больных негров и пожертвую в знак благодарности за свое спасение немного коньяку на нужды лазарета, вместо того, чтобы делать подарки всяким майорам, которые в силу своего служебного положения итак купаются в роскоши.
Я с трудом удержался от того, чтобы не принять нужное мне предложение сразу, и в течении нескольких минут в глубоком молчании менял маски сомнения. Все это время пройдоха пялился на меня, а под конец выпалил, что помимо необходимой провизии, в качестве ценного подарка (конечно не такого ценного, который он мог бы вручить будь мы на его родине в Югославии) он преподносит одну очень редкую вещицу. И прежде, чем я успел раскрыть рот, лекарь выудил из за пазухи и протянул мне грязный сверток размером со среднюю воблу. Мысленно усмехаясь, я принял странный предмет, преодолев брезгливость развернул тряпку. На колени выпали несколько листков бумаги типа «Ballet», исписанной крупным подчерком немецкого ребенка. Инстинктивно я принялся за текст, и чем глубже я погружался в него, тем большее безумие охватывало меня. Восторг, ужас, недоумение сменяли друг друга.   
«…В конечном итоге я благодарю Вас за то, что моя миссия оказалась не до конца выполненной в пределах одной (а может быть двух?) судеб, в контексте одной Профессии. Были мгновения, когда я готов был порваться на тысячу не одинаковых в своей беспощадной бесполезности ломтиков-кусочков, когда шел рядом, задыхаясь, не в силах вымолвить слова… Вероятно, надо было попросту хлопнуть башкой о ближайшую вертикальную поверхность подобающей прочности, чтобы наполнить вакуум зимы хоть каким-то содержанием, а за одно подчеркнуть пафос момента. Но…величина слабости-абсолютная величина эмпирического критерия…И ничего не могло быть сделано. Платиновые браслеты Царицы Клеопатры жадно втянуты влагалищами зыбучих песков (Египет остался  без реликвий, а Ваш покорный слуга стучит зубами, как насилуемая римскими легионерами шлюха)…»
Плохо помню, как вскочив бросился вон из лазарета, напролом через джунгли, с драгоценной рукописью в руках. Как бродил две недели по вражеским чащам, питаясь змеями и зарываясь для короткого сна в фосфорический лишайник. Как вышел, наконец, к порту. Как нанялся коком на чартерное судно. Как организовал бунт малочисленной команды. Как рухнул на пол московской квартиры самым счастливым человеком планеты. Нет, самым счастливым я стал спустя год, когда узнал, что за содеянное преступление Верховный суд Республики Африка приговорил меня к смертной казни. Получилось, что:
А) Я обладаю самой ценной из мыслимых реликвий человечества, а именно – рукописью неопубликованного письма Андрея Вознесенского Сергею Параджанову.
Б) Возникшая угроза расправы дала мне возможность успокоиться и мирно уйти на пенсию (например инженером в НИИ ИИ).
Вот так, судари мои, а вы говорите: «… Учет и контроль…»



Сергей Космич   19.10.01.