Предпоследний лишний

Посвящается Алексу Х. Лерре,
И памяти его «Ф».

Евграф Козлодоев, обессиленный, истекающий мутным потом, шёл по горячей обочине шоссе, опираясь на деревянный метр. Под его ногами плыли душные облака жёлто-серой обжигающей пыли. Солнце, словно чугунная наковальня, давило на его раскалённую голову и глаза с трудом различали в мутном мареве два тонких железных столба с массивной перекладиной наверху и небольшие столбики людей возле неё. Остановка медленно приближалась, выплывала из гулкой реки асфальта, волнистой песчаной полосы обочины и тёмно-зелёной шуршащей стены  леса. Уже можно было разглядеть жёлтые корзинки, из которых выглядывали обсыпанные крупными вишнями кошки, вёдра с морковью, яблоками, иргой и толстую бабку, сидевшую на цистерне с крыжовником.
Позади послышался глухой скрежещущий гул. Мимо Евграфа, медленно покачиваясь, проехал раскалённый, запыленный, тусклый автобус. Тяжёлая скорлупа, нехотя пыля, приближалась к столбикам, которые начинали медленно шевелиться. В горячих окнах виднелись сонные лица пассажиров. Козлодоев ускорил шаг.
— Успеем,— пробормотал он и с силой всадил метр в землю,— даже если сильно набьются — успеем.
И тут он заметил небольшую чёрную фигуру с другой стороны остановки. Она быстро шла в лёгком ореоле из горячей пыли, который гладко очерчивал её тяжёлые кожаные ленты одежды. Это была Елизавета Манник. Тонкие пальцы Манник впивались в жёсткие ручки кожаной сумки. Сверкающие башмачки шелестели по серо-жёлтому песку. Она тоже заметила Евграфа.
Автобус уже остановился. Двери разъехались, и в них потекла голосистая толпа.
Евграф побежал. Сначала что-то резануло в пустой боку живота, потом вспухли вверх огненные столбы пыли. Ноги двигались рывками, толчками, железная остановка скакала перед глазами, моталась во все стороны и впереди, на раскалённом песке, резало глаза тёмное пятно. Елизавета бежала ровно, гладко, не сбивая дыханья. Сумка моталась их стороны в сторону, не задевая загорелые ноги.
Перед глазами Козлодоева всё кружилось, металось, плыло. Ноги сухо стучали о жёсткой обочине. Песок, покрытый чёткими овальными бляшками следов, клубился под ногами лёгким облаком кипящего пара.
Толпа уже почти полностью затекла в узкие двери, и только отдельные капли пытались пробиться в плотное месиво, забившееся в округлую консервную банку автобуса.
— Осторожней!
Ноги звякают по песку.
— Есть места?
Пыль, как кипяток!
— Тут не пробьёшься!
— Потеснитесь
— Тут.
— И, представляешь, тут я ей  говорю…
— Быстрее!
Елизавета приближается.
— А какая рыбалка, если остались только наживка и подосиновики? Где же основной элемент, который важнее удочки?
— Жара сегодня…
Уже никого не осталось на горячей, острой, натянутой, как дыба, остановке.
— Тут ещё место свободно!— верещит бабка.
Черная Манник совсем недалеко. Вот уже видны её серые глаза. Её тонкое, гибкое, упругое тело легко бежит вперёд. На её слегка фиолетовом лице застыло уверенное и сосредоточенное выражение.
Метр тянет руки. Ещё, ещё, ещё…
— О-о…
— Тут ещё место…
Перед глазами мотается тёмная прохладная пещера дверей автобуса.
Удар. Ноги взмывают вверх, лицо упирается в тяжёлые, плотные спины.
Успел. Успел. Успел…
— Тут…
Автобус спасительно ревёт, шипит…
— Тут, спереди, ещё…
Елизавета, затянутая в чёрную кожу, как-то изгибается, отталкивается от пышного облака песка, отрывается от земли и несётся вперёд, как чёрная, сверкающая чешуёй змея с фиолетовым отливом…
— Тут, спереди, ещё на одного место свободно…
Какой-то толчок. Словно в плотную человеческую массу вошёл шестиугольный кол. Пухлая потная пена надавила, схватила, понесла, плюнула…
Козлодоев тяжёло рухнул на горячую дорогу. Рядом с глухим хрустом стукнулся метр. Двери зашипели, словно пробитая бутылка с прохладной минералкой и захлопнулись. Автобус тронулся, брызнув густым синеватым выхлопом.
Козлодоев приподнялся на одной руке и глянул ему вслед. Тусклый, тяжёлый,  набитый белый автобус неторопливо приближался к повороту, покачиваясь на раскалённом шоссе. А на голову давило жуткое, оглушительное солнце. Лес медленно расплывался, и холодели ноги. Горячая кровь, сдавленная во всех сторон, клокотала в груди удушающим злобным шаром.
И тут интернетчик-землемер рявкнул, клацнув своими короткими жёлтыми зубами, в плотный и тяжёлый, как кирпичная стена, воздух. Его тонкие пальцы сжались в кулаки. А голова затряслась. Евграф Козлодоев вскочил на ноги, схватил горячий жёлтый метр и с улюлюканьем помчался, размахивая им, как копьём, вперёд по раскалённому летнему шоссе.