Пересортица

Звонок в районном отделении милиции раздался в 19.40. Звонила женщина.  Дежурный сразу понял, что она прикрывала трубку платком или шарфиком – чем еще может прикрывать трубку женщина,  желающая остаться неизвестной. 

Городок был такой маленький, что здесь все знали друг друга не только в лицо и по имени, но и по голосу в телефоне.

- В общепите пирожки пекут из второго сорта, а продают по цене высшего,- сказала трубка, и сразу же запищало…

“Ну, бабы”, - подумал дежурный, чувствуя, как что-то неприятное закрадывается в мозг. В общепите работала любимая женщина его начальника - Сергея Севериновича. Поэтому  дежурный решил, что звонившая попала не туда, расслабился и вернулся к кроссворду: “Автор изречения – “Кесарю Кесарево…”

На следующий день в милицию пришло анонимное письмо о том, что “пекут из второго сорта…”, через неделю об общепитовском “беспределе” знали уже в райпо, местной газете и, что самое страшное, областной администрации.

- Надо разобраться, - сказал  местный прокурор Прокопчук  своему дружку по рыбалке –  местному начальнику районной милиции майору Орлову.

- Разберемся, - ответил Сергей Северинович. И начал разбираться в тот же вечер, лежа в постели с женщиной всей его жизни – Ниной Аркадьевной Никулиной, заведующей общепитом Захаровского райпо.

Нина была просто прелесть. Никаких вам пергидрольных локонов, пышных бюстов и голубых теней. Размер 44-й – не больше, роста среднего, особых примет нет, ну, разве что шрамики маленькие от эндоскопической операции -  три бледных крестика, как следы от трех пулек, так и не прошедших навылет.
У Нины был железный характер, единственной ее слабостью, как считал сам Орлов, являлся он сам – красивый, добрый и умный, хоть и не полковник в свои 48.

- Нина! Ты пойми, если начнут разбираться по закону – минимум три, максимум семь.

- Лет?

- И зим тоже.

- Не-е, семь я не могу. Кирюха через семь лет школу заканчивает, ему надо в институт поступать. На переводчика,- решительно не согласилась Нина, которая планировала свою жизнь и жизнь близких по неделям, месяцам и кварталам. В конце года она  подводила баланс.  Обычно он складывался в ее пользу. Несмотря на то, что баланс – равновесие то есть.

- А моя Юлька уже через год поедет, -  не к месту расчувствовался Орлов.

- Она похожа на тебя.… Да и Кирюха тоже. Хорошо, что муж не ревнивый, - и Нина посмотрела на Орлова  как тогда – много лет назад, когда они впервые…

- А моя вообще   – курица слепая, -  Орлов мог быть грубым, если, конечно, старался.

- А вот этого не надо! Не надо плохо о женщинах, - сказала Нина, которая о феминизме ничего не слышала, но  каждый день боролась с неравенством, особенно в материальной сфере. “У женщин должно быть много денег. Гораздо больше, чем у мужчин. Ведь у нас такие расходы”, -  думала Нина.



…Следствие было недолгим, потому что в том мае клевало хорошо, а что еще следакам делать, если окна райотдела выходят на озеро и майор Орлов как-то особенно проявляет чуткость, выделяя то УАЗик для поездки в Усть-Каменское, то рассказывая, какие гигантские судаки  прямо-таки сами в сетки лезут.

- Ты езжай, езжай, и моей жене на рыбник привезешь...- говорил в середине рабочего дня следователю Кузнецову майор Орлов. И показания снимать было уже некому.

Дело  закрыли. Вернее, его замяли. Еще точнее – лещи, судаки и щуки, закопченные в общепитовской коптильне, смогли убедить правоохранительные органы в том, что Нина Аркадьевна Никулина к  делу “О пирожках” совершенно не причастна. Самих пирожков не нашли – они давно уже были съедены. В меню выпечные изделия  не значились. Никаких следов муки как высшего, так и второго сорта ни на складе, ни на кухне обнаружить не удалось. На вопрос: “Что же вы, муку вообще не используете?” был дан ответ: “Вообще”.

 Нину попросили  расписаться в протоколе, а вот подписку о невыезде деликатно не взяли. Поэтому она решила, что надо уезжать. Нет, не сразу решила, а только  через неделю, утомившись ловить на себе косые взгляды  захаровских обитателей. Обструкция, устроенная ей обществом, выглядела смешно, но жить в такой атмосфере она не могла. 

Дом, дача, старый платяной шкаф и два велосипеда были стремительно проданы, но все равно, вещей набралось на два контейнера. Отъезд в Тихвин  назначили на четверг.

Расставание было мучительным. Орлов плакал,  Нина диктовала ему свой новый адрес. Она уезжала к сестре, забирала с собой  уже похожего на Орлова Кирюху, бесплодного и беспутного мужа Саньку и  кошку Сюзанну. Нина уезжала, а майор оставался и ему очень хотелось построить весь городок на единственной площади и заставить всех заткнуться - перестать чесать языки, и навсегда забыть об этих идиотских пирожках. Тоже мне – бизнес. Лишняя сотня все-то, и из-за нее рушиться жизнь двух замечательных людей. Орлов смотрел на отъезжающую машину из окна своего райотдела и понимал, что должен,  наконец, совершить какой-нибудь настоящий мужской поступок.

 
…Теплым майским вечером запыленный “Москвич” тормознул около придорожной палатки. Худенькая – размер 44-й, не больше – женщина торговала пирожками. Выбор был королевский – пирожки с луком и яйцом, с капустой, с клюквой, с яблоками, с творогом, с мясом – конечно же, диетические бездрожжевые лепешки с пшеном, просто булочки-витушки, курники и расстегаи, открытые со сметаной, закрытые и по-особенному  защипанные с палтусом, рогульки с маком, коржики школьные, посыпанные сахарной пудрой, изящные рулетики с абрикосовой пастилой, слоенки с вишней, лимоном или сыром, уральские пироги с сырой картошкой и луком, приправленные лавровым листом, обычные деревенские посыпушники, рогалики из пресного теста, ореховые печеньица, ванильные кексики и, где-то уже совсем в глубине этого изобилия, огромные ромовые бабы – рыхлые, мокрые, щедро облитые молочно-белой глазурью. В качестве особого предложения поодаль стояли  куличи - завтра была пасха.

Водитель, выбежавший за пирожками, никак не возвращался. Его не дождались, пошли посмотреть. Долго молчали, подавленные. Первой пришла в себя пожилая дама, которая все это время смотрела не столько на пирожки, сколько на пирожницу.

- Нина! – тихо сказала она.

- Светка! – ответила та.

Торговать пирожками поставили сына Нины – Кирюху – студента 5 курса факультета военных переводчиков Питерской военной академии. Сами сели тут же, за пластиковые столики, достали из багажника все наличное спиртное, а закусывали пирогами – кому с чем попадется.

Светлана Ардальоновна Мухина  двенадцать лет назад работала вместе с Ниной Аркадьевной. Именно она пекла  те роковые пирожки, которые внезапно изменили жизнь стольким людям. Сейчас Света мало пила и почти не ела, все время что-то не договаривая. Нина же так обрадовалась этой гостье из прошлого, что ее неожиданно прорвало. Странно, она ведь уже стала немногословной интеллигентной женщиной:

- У меня все хорошо. Кирюха отличник, муж на заводе во вневедомственной охране, дома три кошки – правнучки Сюзанны, помнишь? С земляками иногда вижусь – вот Сергей Северинович вчера заезжал, он в Питер перебрался. Ну, а ты?

- Я на пенсии, - грустно отвечала Света. -  Дача, телевизор… Зимой, конечно, скучно, весной иногда куда-нибудь езжу – вот приятели с собой захватили покататься. Ну, а ты?

- У меня все нормально. Кирюха собирается жениться. Внучок уже намечается. Или внучка…

- А я… - и  Вера замолчала.

Пирожками объелись, а они все не кончались, Кирюха носил тарелки – туда-сюда, туда-сюда.
Света все собиралась сказать, открыться. Вина мучила ее – непроходящая вина человека, который думал, что его никто не поймает, а, оказалось, что он уже пойман самим собой. Таким же теплым маем 12 лет назад Светлана Ардальоновна позвонила в милицию и, закрыв трубку носовым платком, сказала:

- В общепите пирожки пекут из второго сорта, а продают по цене высшего.

  А анонимки она опустила в почтовый ящик еще накануне. Думала – снимут Нину, а она, наконец, станет получать на целых 20 рублей больше! Нину тогда не то что сняли – а так, как-то, все само собой получилось – уехала она, а новым начальником общепита поставили молодую выпускницу Московского института пищевой промышленности. Ни уха ведь, ни рыла, только что  - высшее образование – единственное в райпо…

Нина все рассказывала про Кирюху, про будущую свадьбу, про беспутного Саньку, про положительного Сергея Севериновича.

- Дочка у него, красавица, уже снимается в видеоклипах – видела, наверное, “Ах, мой милый-милый-милый Августин” – третья во втором ряду.

Наговорились, обменялись адресами, обнялись, заплакали. “Москвич” прощально бибикнул и поехал прочь.

- Ну, мама, - сказал Кирюха, - у тебя и прошлое!

- Обыкновенное темное прошлое, - Нина опять стала немногословной, достала из-под белого передника  телефон, набрала номер:

- Мы едем.

Трубка заговорила скороговоркой. Нина выслушала, ответила жестко:

- Мастера вызвали?.. Замеры сделал?.. Ладно, не паникуйте. Ерунда какая – печь сломалась… Контейнер с дрожжами из Франции пришел?

Трубка ответила утвердительно и тут же была отключена. Кирюха в это время уже выводил спрятанный в кустах  микроавтобус, чтобы  увести домой свою странную мать.

Каждый год перед Пасхой она устраивала ему этот аттракцион. С утра они заезжали во все свои  пирожковые, бистро и закусочные, отбирали продукцию, грузили ее в микроавтобус и ехали на оживленную трассу С-Петербург-Хельсинки. Мама наряжалась в белый передник и нарукавники, вставала за прилавок и торговала. Хорошо хоть весь этот кошмар случался только раз в году – в конце апреля-начале мая. Иначе, Кирюха бы подумал, что у Нины Аркадьевны Никулиной – председателя совета директоров АО ЗТ “Общепит”, депутата Питерской Думы, почетного Президента клуба деловых женщин Санкт-Петербурга, владелицы целой сети ресторанов, баров и закусочных, то есть – у его мамы – просто какая-то “деменция прекокс”. Так называлась  старческая болезнь, влияющая на мозги. Кирюхе нравилась латынь, он намеревался и ее добить, а сейчас овладевал португальским. Три основных европейских языка были уже позади.

Нина никогда не объясняла  сыну своей “деменции”. Молчал и близкий друг семьи – Сергей Северинович Орлов. И только Санька – Нинин муж – иногда пытался навести порядок в семье. Он выходил из себя, постукивал ручонкой по столу, требовал объяснить ему, наконец, что все это значит.

- Все нормально, - отвечала Нина, - вспоминаю молодость.

- Молодость она вспоминает, - ярился Санька, - вон она, твоя молодость, по-японски со мной разговаривает.

- Кстати! – откликалась Нина, - а давай опять в Японию съездим?