Первая любовь

Семь ветров. Вершина Чайной горки. Дом № 16. Третий этаж. Квартира с роковым числом 13. Я достаю ключ, похожий на взмах крыла летучей мыши, вставляю в замочную скважину и открываю дверь. Мне обязательно надо вспомнить всех, кого я знал в течение своей жизни…
Кухня, если не считать аритмичного протеста капающего на мозги крана, молчала. Да закрути ты его! На столе одиноко скучает большая спелая дыня – подарок из Джамбула. Выбрался из своего жилища сонный таракан. Затуманенным глазом с грустью посмотрел на дыню – предел его гастрономических потребностей и, осознавая тщетность своих желаний, вернулся в свои апартаменты. На прощание он помахал нам усами. Наверное, благодарил за то, что не убили.
В негромком кухонном кафеле болотного цвета живет образ старого Леонардо: на трезвый глаз – прожилки и больше ничего. Но стоит только накатить…
- Как по-твоему, на что похожа первая любовь? – я набрал в лёгкие воздуху, но ответить не успел. Он встал, закрутил кран, сел на место, прикурил, сладко затянулся, задумчиво выпустил дым и продолжил: - смотри. Видишь Да Винчи? - на кафеле явственно проступил орлиный профиль ученого.
- Да. Да Винчи. Точно, - употребляемая между строк водка с профессиональной лёгкостью экскурсовода Третьяковской галереи объяснила, где именно надо искать абрис эскиза графического автопортрета великого художника.
Слово, словно слоёная слогами слюда. Его вставляют в глаза и смотрят на мир в розовом цвете. Камешек жёлтый, камешек зелёный. Из какой бутылки принесло этого нелепого джина – мастера трансформаций и перевоплощений – красивого одноногого юношу и откуда взялась сама бутылка, я не знал, но я точно знал, что он приручил своего демона (о чём свидетельствовало отсутствие одной ноги), и мне хорошо было известно, что…
…в двух шагах от пляжа прибрежный лес нехотя позволял прятаться наглой, но пугливой сойке в шепоте своей листвы. Неспелый приморский ветер оставил едва различимый – словно вилами по воде – след в моей душе и навсегда поселился в твоих карих глазах. Горизонт – я его не видел, но отчётливо слышал – навалился нарисованной темнотой на картонную действительность, и в руки твои попросилась ночь. Цикады и звёзды то и дело подтрунивали друг над другом.
- Почему ты её застёгиваешь? - моя клетчатая, всех цветов радуги – едва различимое светлое пятно в ночи – рубашка постоянно расстёгивалась у неё на груди.
- Не знаю, - я действительно не знал, зачем я это делаю.
- Лена.
- Что?
- Лена.
- Ну что?
- Мне просто нравится произносить твоё имя.
Загудел, отходящий от причала, последний прогулочный катер – маленький, почти бумажный кораблик. На нём навсегда уходили в море к звёздам чьи-то радости и печали, страхи и надежды, желания и разочарования – всё то, что, наполняя существование дыханием жизни, мешает жить. Со мной осталась лишь истина. Но я, словно во сне, никак не мог разглядеть её лица. Какая она?

- Значит так. Берёшь большую спелую дыню. Разрезаешь её пополам. Затем наливаешь себе стакан водки, - его передёрнуло. В этот момент он познал истину – до него дошло истинное значение слова «вздрогнем», - выпиваешь его и погружаешь своё лицо в дыню. Прямо в середину.
- И что?
- Ну, ты же хотел знать, на что похожа первая любовь?

   25.08.03 г. Ялта.