Как узнать себя в зеркале

Я захожу в парикмахерскую и сажусь напротив огромного зеркала. В нем продолжается зал в осевой симметрии. Делать мне нечего, и пока девица ходит вокруг меня с расческой, я рассматриваю зеркало. Вернее, я рассматриваю себя, потому что нет ничего интереснее в этом отражении, чем я. Странно. Вот мне подняли волосы, вот их зачесали вперед, вот их намочили, вот их перевязали полотенцем. Я то нравлюсь себе, то не нравлюсь. А все остальное вокруг не меняется. Окружающая картинка вообще имеет свойство не меняться. Мир – навязчиво стандартен, плосок и знаком в своей затертости, как рисунок на домашних обоях. Если бы не эта константа за моей спиной, я бы никогда не узнавала себя в зеркале. Громко играет радио Европа Плюс. Парикмахерши ходят за моей спиной прямыми походками, задрав подбородки, они такие очаровательно-обслуживающие. Приносят журналы со своими копиями, только более глянцевыми и дорогими. Приносят  чай и пепельницу. Мажут мне голову какой-то вонючей гадостью. Так будет красивее. Так мне будет легче узнавать себя на фоне современных пейзажей и интерьеров.
Интересно, как происходит узнавание. Сколько мелких деталей нужно сличить в одну секунду, чтобы полностью увериться в идентичности. А если это – старая потертая фотография десятилетней давности? Как удается понять каким-нибудь недалеким таможенникам, что фотография на паспорте – моя? Или подпись на документе, или голос по телефону, или походка. Не знаю. Я никогда не узнаю себя на фотографии. Хотя других как-то узнаю, но ведь они не меняются.
На соседнее кресло усаживают какого-то идиота чиновника. Ворд мне подсказывает про идиота, «что слово принадлежит к экспрессивным (если не употребляется как медицинский термин)».  Как бестактно, я копирую фразу из меню того же Ворда, а он указывает мне на ошибки.  Так всегда было. В детстве я пыталась копировать поведение родителей, а они злились. Удивительный идиотский мир, и ничего в нем не меняется.
Так вот, про медицинского идиота. Чиновник беспрерывно болтает. Шутит. Он говорит, что хочет прическу как у Эроса Рамазотти. Ему страшно нравится эта шутка. Столпившиеся парикмахерши неумолчно смеются. Особенно интересен смех у телохранителя. Такой хрипловатый профессиональный смешок. Собственно,  именно по этому хрипенью я и поняла, кто он такой. Идиот радуется общему веселью и повторяет фразу про Рамазотти через каждые десять секунд. Поток радости делает их всех счастливыми. Когда сходство с поп-звездой достигнуто полностью, идиот уходит вместе с телохранителем. Как его теперь будут узнавать и отличать от Рамазотти, мне не понятно. Как он сам себя будет узнавать, вообще загадка.
Как-то я видела такую игру по телевизору. Люди угадывали мелодию по нескольким нотам. Иногда даже по двум или трем. Все это была профанация, конечно. Из семи имеющихся нот сочетание двух или даже трех из них должно встречаться огромное число раз. Поэтому игра состояла в следующем: человек называл первую пришедшую ему на ум песню, а звукооператоры быстро находили в этой мелодии две загаданных ноты. Собственно, смысл игры заключался лишь в скорости работы звукооператоров.
Наконец, меня тоже постригли. Я посмотрела в зеркало.  Очередное незнакомое лицо. С одной стороны. А с другой – очень узнаваемое. Сейчас выйду на улицу и буду вполне соответствовать окружающей среде.
- Вам нравится? - спрашивает меня парикмахерша.
- Да.