Пять любимых досок

"Пять любимых досок"
(Из цикла "Сказки "пьяного" Арбата")


     ... Семь, восемь, девять, десять, - кажется все, слава Богу, кончились! Телефонные звонки были частыми, с короткими интервалами и походили на междугородние. После вчерашних, так называемых "деловых", а на самом деле совершенно бестолковых посиделок с Борей в Журдоме, каждая трель вызывала чувство огромной неприязни, вплоть до кровной мести и "вендетты", и к Александру Грэхему Беллу, и к его русскому тезке Попову. Досталось "до кучи" и некстати вспомнившемуся Эдисону, а здание телефонного узла на Пресне виделось почему-то в виде горящего рейхстага с возникающей то тут, то там, среди бушующего пламени, тщедушной фигуркой усатого болгарина-поджигателя.

     Сон был перебит основательно, спать больше не хотелось - очень хотелось пить. Юра осторожно опустил на пол сначала левую ногу, потом также осторожно правую и замер, привыкая к неестественному положению того, что с большой натяжкой в это утро можно было назвать "телом". Опираясь на локти рук медленно приподнял голову от подушки, с огромным усилием придал "телу" вертикальное положение и, тяжело задышав, прислушался к внутренним ощущениям организма. Организм молчал и пока особого недовольства не выказывал. Дыхание потихоньку выровнялось. Юра вздохнул еще раз, не глядя, метко попал ногами в тапки и зашлепал на кухню.

     Незаведенный с вечера будильник ехидно ухмылялся левым уголком рта, показывая без десяти три, но судя по всему день уже начался: за окном внизу, весело, на весь двор, матерились шоферы-инкассаторы коммерческого банка и противно выл этажом выше ублюдочного вида соседский доберман, просясь на улицу по своим большим и малым собачьим нуждам.

     Продолжая поминутно вздыхать, Юра бесцельно и довольно долго бродил по комнатам и кухне в поисках остатков пива или чего-нибудь подобного, заглянул под подушку и зачем-то в духовку газовой плиты. Ничего не обнаружив, он перестал вздыхать, открыл настежь дверцу холодильника, сел на корточки и стал смотреть внутрь, уже с некоторым проявлением беспокойства и тревоги на лице. Доселе молчавший организм, разочарованный поисками хозяина, требовал либо просто "принятия", либо принятия скорейших мер к своему оздоровлению.

     Юра достал из холодильника давно открытую консервную банку с полузасохшей томатной пастой и половинку сморщенного лимона. Долго сливал в раковину холодную воду, заполнил ей половину пивной кружки, вывалил туда всю помидорно-консервную дребедень, выдавил лимон, густо посолил, обильно поперчил и начал мешать. Дребезжание серебряной десертной ложки о стекло вызывало некий внутренний дискомфорт. В голову ничего не шло, поскольку голова соображала сама по себе, вне хозяина, и решала только свою насущную проблему - как скорее привести себя в должное и естественное состояние. Видимо, ей это немного удалось, так как Юра, в который уж раз вздохнул, пожал плечами и присел на пол прислонившись к холодильнику, держа в руке кружку со свежеприготовленным зельем. Вдруг вспомнилось:

     Случайная компания. Знакомьтесь! Вася. Петя.
     Взаимопонимание приходит после третьей.
     Взаимоуважение. Хотите шпротку скушать?
     Взаимное стремление излить друг другу душу.

     Сосед ему про Томочку, а он ему про то же.
     Все подливает в стопочку. Ах, как у нас похоже!
     И кажется, что спаяны мы, дружбой - самой, самой!
     Бумагу у хозяина берем под адреса, мы.

     Ладони при прощании, трясем мы, раз по двадцать!
     Случайная компания. Нам больше не встречаться....

     Юра вздрогнул от очередного телефонного звонка. Трубка радиотелефона почему-то валялась рядом на полу. Удивительно знакомый, мужской голос сбивчиво и многословно поздравлял Юру с вышедшей книгой и с оригинальной, интересной пьесой. Юра пытался вклинивать в монолог собеседника благодарности и междометия, но безуспешно. Последнее, что он расслышал, были приветы неизвестным ему Мише и Даше, после чего связь прервалась.

     - Надо же! И пьеса ему понравилась! - Юра отрыгнул и распялил рот в идиотской улыбке.
 
     Дело в том, что Боря и Юра раздали кое-кому из друзей, свою незаконченную пьесу "День Победы", где три вокзальных бомжа - участник ВОВ, "афганец" и "чеченец", решив вместе отпраздновать 9-е мая, переругались между собой, кто прав, кто виноват и в результате образовалось два трупа.
 
     Те, кто пьесу читал, говорили много умных и хороших слов о ней, о связи поколений, о социальных язвах, об удачно выбранной концепции, но ставить ее никто не брался. Было понятно, что без женских персонажей она не нужна никому. Ну сидят на сцене и пьют три мужика, ну немного матерятся, и все. Сплошная говорильня. Короче пьеса застряла "наглухо", а тут вдруг кто-то, вроде бы и знакомый, так лестно о ней отзывается. Юре стало необъяснимо хорошо и уютно, он расслабился. Абстиненция понемногу отпускала.

     За окном шелестел оживающий Арбат, напротив, на стене, на гвоздиках висели  разделочные кухонные доски.

     Всего досок было пять штук. Одна была деревянная и подвешена под самый потолок. Две пластмассовые чуть ниже, четвертая, под ними, а последняя, самая маленькая, строго посередине под всеми. Каждая из них смотрела на Юру сочувственно и как бы говорила: "Хозяин! Херово тебе, мы понимаем! Но помочь к сожалению ничем не можем! Ты уж давай сам перемогайся, как нибудь!".

     "Старые друзья, как же я вас люблю, как же вы все мне дороги!" - улыбнулся Юра...

     Первая, самая большая, вся порезана, избита и вид у нее прямо скажем не очень симпатичный. Юра купил ее вместе с женой вскоре после свадьбы и пользовали они ее и в хвост и в гриву. Ох и страшная же она стала! Все выбросить хотели, но как память о начале совместной жизни оставили. К тому же Юра однажды получил от нежной и любящей супруги этой доской, пардон, по жопе, шрам на бедре так до конца и не сошел.
 
     Про вторую и третью сказать особо нечего. Пластмассовый ширпотреб. Белая, в форме рыбки и красная, в форме груши. Кто-то подарил, а кто Юра не помнил. Смутно подозревал, что это презент от родни со стороны жены, поэтому и повесил. Хотя и дураку было понятно, что из общей икебаны они выпадали и нужны были в этой компании, как корове седло.

     Вот четвертая - да-а-а-а! Борис сказал, что это "кузнецовский"  фарфор, хотя доску эту Юра нашел на помойке, когда ходил выносить мусор. Она не особо велика, но ему сразу понравилась, хоть и была выпачкана во что-то густое и пахучее. Когда дома доска была тщательно выдраена всякими мыслимыми средствами (в том числе и для чистки унитазов), на ней проявился чудесный среднерусский пейзажик. Березки, церквушка, озеро - все что полагается.

     Пятую, самую маленькую, и доской-то можно было назвать с большой натяжкой, она скорее напоминала подносик из детского посудного набора. Блестящую безделушку приволокла с улицы дочка. Юре очень понравилась тогда надпись на ней: "Таганрог - город Герой" и находку решили оставить. Витало правда в воздухе некоторое сомнение о наличии у славного российского города Золотой Звезды, но потом об этом забылось...

     Юра спал сидя на полу в неудобной позе оправдывая любимую поговорку "Лучше плохо лежать, чем хорошо бежать". Придя к консенсусу, голова и организм решили хозяина не будить и вскоре уснули сами.