Прощение

Посвящается Косте

Будь проклят этот день. Еще один день разделяет нас. Еще один румяный закат, еще один бледный рассвет. Острой болью чувствую я каждую секунду, что без тебя. Смотря на циферблат – 3 часа 19 минут и 5 секунд с того времени, что ты посадил меня в поезд и помахал на прощание своей желанной рукой. Я видела твои голубые глаза, хотела открыть окно, чтобы улететь, как дым. А потом их не стало, лишь твоя фигура, твой крепкий торс, окруженный влажным сознанием. Вагон покачнулся и повернул влево. Тебя не стало видно. Я крепко держала сердце. Я старалась не думать о тебе, раскрыла Франсуазу Саган. Здравствуй, грусть. Я отодвинулась от окна и смотрела на мелкие печатные буквы. Они не складывались в красочные слова и фразы. Как же я могла поверить в то, что ты не любишь меня? Это просто мираж. Как я могла усомниться в своей любви к тебе, в своей страсти, какое я имела право забыть судьбу? Я тебя люблю. И вот, ты остался там, твои глаза, манящие ангелов, смотрят на кого угодно, но не на меня. Стараюсь не думать о том, сколько километров нас разделяют. Поезд несется прочь. О чем же думает этот бездушный машинист, что им движет? Ведь я же люблю тебя. Я пыталась представить себе, что будет потом, когда я вернусь. Я уверена  в своей любви. В твоей? Ты… Ты – бог, ты – загадка, ты родной, близкий, далекий, но мой. Только мой.
Я начинаю всхлипывать. Еще час ехать.
Еще час -  и меня встретит дерзкий сумасшедший город. И папочка. Слава Богу, папочка. Как я могла забыть – папочка. Он все знает. Он следит за каждым моим взмахом уже десять месяцев. С тех пор, как я встретила тебя, многое изменилось. Я и сама изменилась. Начала ценить тебя. Удивительно – четырнадцать лет, и уже узнала жизнь. Или мне это кажется? Папочка прожил на двадцать шесть лет больше, он знает. Он все знает.
Надо только не думать о тебе. Пока. Говорят, разлука полезна. Какой идиот это выдумал?
Вокзал. Достаю с полки рюкзак. Скорей бы увидеть папочку. Вот он! Улыбка, озорные зеленые глаза. Мои глаза. Я, как старшая дочь, украла их у него. И любовь к себе украла. Меня любят два человека на земле – папа и ты. Но ты – глубже. Ты такой же. Как я. Ты – мой мир.
- Ах, папочка! – кидаюсь на шею, и чувства душат, - если бы ты знал, папочка! Я так его люблю.
Он обнял меня за талию. Хорошо, что ты здесь, папочка!
- Тихо, тихо, не плачь, пошли в машину! – он берет мою сумку и звенит ключами. Спасибо ему за тишину. Только ты.
Дома – пианино. Знакомые клавиши -  слепая привязанность с детства. Достаю ноты. Лучше бы четки – молиться. Если бы ты знал, как мне больно, куда деть боль. Обещаю любить тебя вечно. Никогда в жизни… Не сомневайся, солнышко, я буду верна тебе. Твои глаза – моя власть.
Вечер. Поздно. Пока еще не вынула из книги твои записки и не поцеловала твою фотографию. Это на десерт. У меня есть терпение. И время – туз всему. Навсегда.
Папочка пьет на кухне кофе. Мама. Мама…Что она? Сестры? Ну, может, Зоя. Но она играет с Катей. Брат еще маленький.
- Папочка, налей мне, – прошу.
- Что? Коньяк? – смеется он.
Я киваю головой, задумчивая.
- Не волнуйся, он любит тебя.
Конечно, разве ты сможешь забыть мою любовь.
Он поставил передо мной рюмку с темно-красным напитком. Пахло кофе. Я зажмурилась и глотнула.
- Кофе с коньяком? Папочка, это Достоевский с Маргарет Митчелл.
- Бодрит?
- Не то. Клонит  в вечный сон. Равнодушным делает.
- Постарайся не думать о нем, Аленька. Сможешь?
Я делаю непонятную ужимку. Он знает, что нет. Не думать о тебе – мерзость, которую я не могу себе позволить. Почистив зубы, я накрылась пододеяльником и потушила лампу. Подождет Доминика. Я слишком устала.
Я услышала мерное сопение. Зоенька спала. Ах, эта Зоя, моя уменьшенная копия, только русая. Она еще не знает, что нужна.
Я отвернулась к стенке, закрыла глаза.
И тут началось. Сначала боль. Ужасная, мучительная боль. В сердце, в душе – везде. А потом – насмешка. Я сосредоточилась, шептала молитву. Не могла пошевелиться – пламя сковало меня. Меня кидало то в жар, то в холод. Меня огрели ледяным  спокойствием мысли. Где ты? Господи, помилуй. Я шептала: «Вернись, я люблю тебя». Сквозь бред я видела твои глаза, глаза владыки, глаза бога. Наверно, ты думал тогда обо мне. Я стонала, кричала. Боль, словно игла, как шприц, вошла в меня и исчезла. Только лишь грусть. Я металась в потной постели. Смерть пришла. Но она не отнимет тебя у меня. Я вцепилась во что-то мягкое, но агрессивное. Это была рука папочки.
- Что с тобой? Тебе плохо? – cпросил он. Было темно, я не видела его, но чувствовала, - ты звала его?
- Папа, я умру. Он со мной, но меня терзает она. Убей, ее, насмешку, неуверенность, скуку… Я теряю тебя, папочка… Не говори ему… Потом.
Я все же проснулась следующим утром. Здравствуй, мир! Прости, Господи. И ты меня прости.
- Тебе лучше? – cпросил папочка, - ночью я за тебя испугался. Это как тогда?
- Да. Так же плохо, отравленно. Я думала, меня уже ведут в преисподнюю.
- Так больше не должно быть. Приступы нечасто повторяются.
- Помнишь, когда это было в последний раз?
Папа задумался. Я глядела на его морщины. Он посмотрел на меня, и глаза его возмущенно распахнулись.
- Не может быть! Ровно десять месяцев назад
- Да. Когда я уезжала от него. Помнишь?
Он кивнул.
- Бедняжка!
- Ничего, - улыбнулась я. Мне было трудно думать о тебе.
Прошел еще один бесконечный день без тебя.
- Завтра отвезу тебя на дачу, - печально известил меня папочка.
Я пожала плечами.
- Там скучно. Вдали от цивилизации.
- Не надо, Аля. Будешь сидеть у воды и думать о нем. Ты сама знаешь – тебе с твоим гастритом нужен свежий воздух и тишина.
- Я все знаю. Всю жизнь. Все знаю.
Я закрыла дверь
- Зоенька, посиди со мной.
Она села на колени.
- Я его люблю, представляешь?
- Больше меня?
- Не знаю. Это другая любовь. Это – судьба. Это влечение. Вот ты любишь Бога, а я его так же люблю.
Она молчала, накручивала мои волосы на палец. Скромная она.
- Я знаю, я сумасшедшая, - сказала я, - это у меня хобби такое.
Вечером я вспомнила твои губы. Что они такое? Они – моя плоть, мякоть души, рана, крови, голос чувств. Я люблю тебя. Сидя в кресле, я нащупала четки. От молитвы стало легче. Я уже не сомневалась в тебе. Золотисто – синее видение. Это солнце, яркое для глаз.
Ты уходишь. Я цепляюсь за последний кадр. Память смеется. И – пустота. Я упрямо поджимаю губы. Господи, помилуй. Ничего…
Тогда открываю последний форзац Франсуазы и достаю твою фотографию. Так вот ты какой… А мне казалось, я тебя знаю. Плохо.
Мне в тебе лишь глаза знакомы. Сквозь меня. Обида. Ну, ничего, это пройдет. Опять одна. Тихо! Дай вспомнить твой голос! Чушь! У меня абсолютный слух. На два тона выше. Я – своя, знакомая. Чувство отсутствия тела. Глупо.
- Аля, ты собрала вещи?
Нет, конечно, зачем? Я – ленивая, я только тебя люблю. Как жаль. Как много могло бы еще вместить мое сердце. Я сама такая. И останусь такой – вот дура.
Я повернулась к зеркалу и пригладила волосы. Я не могла без тебя. Посмотрела на себя – обыкновенная бледность. Но сегодня она получилась мрачной – глаза оставались спокойными, обычно уголки век поднимались вверх, и  тогда лицо сияло. Папочка  стоял посреди коридора с дипломатом. Чистый, гладкий, выбритый, безгрешный, как младенец.
Я присела на корточки и стала одевать кроссовки. Ложечки у меня не было, и я подсунула под пятку два пальца. Кожа на них трескалась. Господи, что со мной стало?
Я не смотрела на серый блочный дом, пытаясь обогатить воспоминания. Мне хватало тебя. Я села рядом с папой  отупленно смотрела, как он включает зажигание, как движутся его колени, скрытые серыми брюками. Газ, сцепление… правой рукой он менял передачи, левой уверенно крутил руль. Все его жесты вызывали во мне отвращение. Я уставилась на дорогу сквозь мутное стекло. Красный капот нашего Опеля разрезал воздух. Папа положил мне свою руку на мои. Я схватила ее и принялась гладить и кусать фаланги, целовать  эту кожу. Он уже привык комне. Все бы отдала, чтобы узнать, зачем он живет. В сорок лет утомляют морщины, плотно держащие твою молодость в цепях, привычка… Привычка любить, привычка идти на работу, когда болит горло, привычка говорить то, что не следовало бы. Что-то можно изменить, но незачем. Нет цели, нет мечты. Зачем он живет? Ради Господа? Наверно, в пятьдесят лет я тоже буду жить ради Господа. А зачем живешь ты? Я живу ради тебя, ради памяти, ради любви, той, что не дает опомниться, ради свободы, вернее, для нее. А ты? Ради меня, друзей, футбола и счастья. Мне трудно говорить о счастье – сейчас я несчастлива.  А ты, как ты без меня? Я, похоже, умираю У меня нет привычки к тебе. Я думаю, я слышу тебя, но не привыкаю. Десять месяцев привычки к твоим глазам, памятным датам и гладким поцелуям.
Интересно, знает ли папа, какие у нас с тобой отношения… Догадывается…
…Что-то грызет в левом боку и волной подступает к горлу. Голос дрожит.
- Папочка, дай таблетку.
Он порылся в ящике, залез в карманы. Я ждала, закрыв глаза. Это тяжело. Тошно. Осторожными всхлипами колкость растворяется.
- Останови.
Я вышла, рот мой сам раскрылся, и меня вытошнило. Я покачивалась. Папе пришлось выйти, посадить меня на место и снова завести машину.
Знакомые деревья, шиферные крыши, я равнодушна. Я хочу к тебе. Правильнее сказать, хочу тебя. Неужели он не понимает, он, чье тело превратилось в мое, он, то, что отдал мне, неужели не понимает, как мне тяжело? Разверни машину, мчись туда, умоляю. Но он упрямо ведет автомобиль. Поворот…
Папа включил радио. Пугачева пела про розы, глаза и любовь. Я почувствовала нарастающую ярость.
- Выключи!
Он вцепился в руль, пальцы побелели.
- Папа, выключи, или я выйду, - надрывным голосом произнесла я.
Стало тихо. Только скрежет шин по асфальту. Люби меня, я твоя.
Я закрыла глаза. Я засыпала, представляя тебя, отрекалась от всего мира. Осторожно…
- Папа остановил машину у нашего дома, открыл дверь, поставил  на крыльцо сумку.
- Посиди со мной, - попросила я. Мне было все равно. Просто не хотела вспоминать тебя.
Он серьезно посмотрел на меня. Я взяла спички и долго не могла зажечь газ. Спички ломались, я бросала их прямо на пол, себе под ноги. Наконец я повернула ручку конфорки. Огонь, синеватым пламенем, негодуя, опалил мне руки. Чайник фырчал и холодно пел. Ему тоже надоела солидарность.
Папочка вздохнул.
- Не грусти, - произнес он, чтобы хоть что-то сказать. Ему было жаль меня.
- Замолчи. Я все расскажу, - поставила перед ним чашку я.
Я не пила чай, только увлажняла гортань. Ты…
- Десять месяцев назад я сошла с ума. Я – чертовка, негодяйка, идиотка, сволочь… Я – дура, в конце концов, но я люблю его. Я не могу его забыть. Если он меня не любит, я уйду в монастырь. Это не бред, - уточнила я, видя, что он пытается меня понять, - у меня есть время подумать. Я тебя просила оставить меня там. Но ты – эгоист. Тебе все равно. Ты думал, я уеду оттуда, и все притупится. Я найду себе нового мальчика и все забуду. Незачем так убиваться, да? Да? – вскричала я и стукнула чашкой по столу. Чай разлился, - ты так считаешь? Но я человек. Я не кукла. У меня есть чувства, ты думал, нажмешь кнопочку, и я буду смеяться и начну все заново… Ты издеваешься надо мной, это пытка для меня, но я все выдержу. Мне просто жаль тебя, ты – мой отец, я думала, ты любишь меня. Ты… - я махнула рукой и отвернулась. Прости меня.
- Вспомни себя в четырнадцать, - смягчилась я, - неужели тебе не хотелось жить? Что же еще делать в этой жизни, как не любить?
Я подошла к нему, встала на колени и погладила его по  руке.
- Папочка, пожалуйста. Я …так люблю тебя.
Он поднял на меня глаза, заплаканные, сожалеющие, растрепанные, пережившие ад.
- Я теряю тебя, Аленька. Всю жизнь я растил тебя, думал, я нужен тебе, но ты… Ты меняешь меня на него.
- Папочка! – я припала к нему, обняла, коснулась губами его волос, - я люблю тебя, поверь. Ты борог мне.
- Так когда? – спросила я, глядя в его большое доброе лицо.
- Послезавтра, - весело покачал головой он.
Я села к нему на колени. Обняла. И вспомнила тебя. Прости меня. Вы оба мне дороги. До последнего вздоха вас обоих любить.
Через полчаса он уехал. Я вышла за ворота и махала ему рукой, стряхивая слезы одиночества. Ничего, послезавтра я увижу тебя. Теперь уже навсегда. Всегда твоя.
Я уже собралась идти, но услышала голоса позади себя. Конечно, это Паша и Никита. С Ником, кажется, нас связывали какие-то отношения в прошлом году. Неужели он мне мог нравиться? – я скользнула взглядом по его лицу.
- Привет! – сказали они. Надо думать, одновременно.
- Привет! – бросила я.
- Ты надолго сюда? – спросил Ник, пожирая меня темными глазами. Я отвернулась.
- Не знаю, - Паша и Ник переглянулись.
- А где Дэн?  - спросила я. Дэн был моим единственным другом – жилеткой. Ему можно было все рассказать.
- В городе, - Ник все смотрел на меня. Я мысленно прокляла его. Ну, конечно же, в городе! Где же ему еще быть.
- Ты выйдешь сегодня?
Я покачала головой. Ник улыбнулся.  «А вот это мило» - подумала я.
- Пожалуйста. Нам скучно.
Я улыбнулась ему и ушла в дом.
В конце концов, что такого? Ведь я только улыбнулась ему. И тут я вспомнила тебя. Господи, что я наделала! Я же обещала тебе, обещала, это конец. Теперь нет смысла. Никогда. Не могу умолять тебя: прости. Я  знаю. Ты не простишь. Господи, зачем ты послал мне искушение? Я виновата. Всю жизнь виновата. Я причинила тебе боль. Боль – это смерть. И никогда, никогда мне больше не посмотреть спокойно в твои глаза. Ты будешь ненавидеть меня всю жизнь. Из-за одной улыбки. Стою на коленях, лежу на животе. Все, что хочешь, делай. Пытай меня, изнасилуй. Только прости меня, умоляю, прости. И папа. Что ему скажу я? Что забыла тебя, потеряла рядом? Я забыла сама себя. Я умру и буду мучаться. Я люблю тебя. Всегда любить тебя. Я не смогу забыть тебя.
Я залезла под теплое одеяло, взяла Франсуазу Саган и включила радио. Я старалась не думать о расплате. Это по заслугам, но жестоко. Быть тобой – жестоко. Я – уродская счастливица. Мне не следовало бы встретить тебя  в своей жизни. Это против воли. Мне жутко. Это наказание. За тебя. За то, что у меня есть ты. Вернее, был. Теперь я тебя теряю. Я погибну. Мне не надо ждать. С чего я решила, что ты мой? Ты свободен, я свободна.
Я зарыдала, закрыв лицо ладонями. Зачем, зачем? Один только шаг, одна секунда, миг. Я ранена. Попалась в свой же капкан. Прошу у жизни смерти. Я ущипнула себя за руку. Мне захотелось сделать себе больно, чтобы не было больно тебе. Я убрала взмахом руки волосы и вытерла слезы. Я решилась. Хотя разве у меня есть выбор? Я связана по рукам и ногам, как иногда говорят слишком предприимчивые люди. Я решила – я буду с тобой. Несчастная или счастливая, буду всегда тебя любить, пусть даже напрасно. Я должна пройти этот путь до конца, отвоевать тебя у этого мира, я буду биться до последнего блеска в глазах, твоих глазах, пока не устану. Пока ты не простишь меня. Это и будет мне небесная кара, моя расплата. Я буду нести этот крест. Страдать и видеть. Но я смогу.
Я отложила книгу  и пошла на кухню. Мне хотелось сладкого. Я нашла шоколадку. Во рту остался привкус солнца и радости. Боль отступила. Я вернулась в комнату, потушила свет и закрыла глаза. Господи, прости. А, главное, прости ты. Ведь я люблю тебя. Моя любовь глубже океанов, крепче свинца, прочнее стали, легче пушинки, мягче шерсти. Я все выдержу. Ради нас.
…Я открыла глаза  и, не посмотрев на часы, встала. Еще один день – и я перед тобой. Небо затянулось облаками. Я не жмурила  глаза, как обычно, наоборот, распахнула их. Сердце жгло и бурлило. Какой сегодня день? Я просто не могла поверить. Одиннадцать месяцев! Одиннадцать месяцев я знаю тебя. Одиннадцать месяцев искать твои глаза, одиннадцать месяцев просыпаться с твоим именем на сухих губах. Думать, решать тебя. Одиннадцать месяцев.  Страдать, ошибаться, это навсегда. Пустые одиннадцать месяцев. Так будет всегда.
Этим утром мне не понадобился кофе. Я села на велосипед. Господи, одиннадцать месяцев! Одиннадцать месяцев счастья. Ветер растрепал мои волосы, и я все больше мотала головой. Я прошу тебя. Я стремилась к свету. Бедный папочка! Я просто люблю его. А ты…Ты ведь все поймешь и простишь, правда? У речки я  остановилась. Сняла туфли. Опустилась на горячий песок. Бедная! Я жалела сама себя. Но одиночество мне только на пользу.  Я закрыла глаза. Слишком долго я тебя искала. Слишком долго, чтобы потерять. Солнце ласкало мои воспаленные веки и углубляло складки. Я тебя люблю. Я расслабилась и вздремнула. Разбудил меня скрежет колес.
- Ты здесь? – услышала я голос Ника, и сознание мое помрачилось. Господи, только не это, - я тебя искал.
Я притворилась, что сплю. Он сел или лег рядом и стал гладить рукой мои волосы. Я поморщилась, вспомнив тебя. Он нарушил мой покой, мое единение. Я встряхнула головой и села. Ник вопросительно посмотрел на меня. Я отвернулась. Одно только движение – и я погибла, меня нет.
Ник взял меня за подбородок и повернул мое лицо к себе. Я увидела его глаза, такие темные, скользнула взглядом по его  губам. Внезапно мне захотелось, чтобы он меня поцеловал, чтобы его губы на миг коснулись моих. Ник понял меня, я закрыла глаза и почувствовала его. Его запах, его губы. В этот момент я забыла обо всем, забыла тебя. Я прижалась к его губам, обняла его за шею. Ник доставил мне наслаждение.
Но вдруг я опомнилась и отстранилась от него. О, Господи!
- Что я сделала, Ник, что я сделала! – я подтянула колени к подбородку и закрыла лицо руками, - он мне этого не простит.
- Кто он?
Я подняла на него больные глаза.
- Он, тот, кого я люблю больше жизни, тот, ради кого я живу.
Слезы медленно катились по омертвевшим щекам. Я тебя любила. Ты простишь меня? Я опять согрешила. Я плакала. Плакала, что жизнь проходит без тебя, в стороне от счастья, что я сейчас не нужна тебе, не нужна сама себе. Платье колыхалось на мне. Я резко встала и поехала домой. Я смотрела сквозь мир, не видя машин и людей, не думая, не слыша. Где я совершила ошибку? Где прогадала со своей любовью, чем я провинилась перед Господом, что он послал мне такое испытание? Я не перестала любить, напротив, еще крепче сцепила все свои чувства в одно большое к тебе.
Где-то позади остался Ник. Бедняжка! Он же не знал. Он не виноват, что все еще любит меня. Во всем виновата я. Я положила тебя в гроб, плачу, но сама же крышку заколачиваю – вот это чувство. Оно преследует меня. Это пройдет. Ведь я люблю тебя. Больше жизни. Только ты прости меня.
Остаток дня пролетел незаметно, в раздумьях о тебе. Почему- то я думала, что ты меня простишь. Съедена шоколадка, прочитан роман. Но я открыла новый, забилась под одеяло и опять включила радио. Незатейливые песенки радовали слух, там тоже страдали, удивлялись, любили…
В эту ночь я долго не могла заснуть. Искала тебя рядом с собой. Дышала через рот, пыталась кричать о томительной боли в сердце. Щупала рукой подушку, надеясь найти твои светлые короткие волосы, в темноте увидеть блеск твоих голубых глаз. Ни у кого не было таких глаз, как у тебя. Кажется, ты купил их за все богатства мира у Господа. Только я знаю, что у твоей матери такие.
Просыпаясь, я прислушивалась к темноте, чтобы ответить тебе. Но тебя не было. Это ночь была без конца. Я грустила. Несколько часов – и я с тобой, в твоих объятьях, если ты меня, конечно, простишь.
На часах было девять. Я решила быть примерной девочкой и делать все, как положено. Для начала – застелить кровать, которая два дня было смята подо мной. Я умылась, нечаянно дотянувшись до своего отражения в зеркале над умывальником. Зеленые глаза, как у тигрицы, но полные веры, доброты. Я улыбнулась. Сегодня мой день. Улыбка получилась сладкой, как зефир в шоколаде.
На завтрак сделала яичницу, хотя терпеть ее не могла. Изумилась, глядя на пустую тарелку. Кофе. Сегодня мне нужен крепкий, без молока. Я пила его мелкими глотками, чувствуя усиливающуюся пульсацию. Сегодня я увижу тебя. Господи, спасибо. Нет, не надо плакать.
Одетая, причесанная, я ждала папу. Улыбнулась, когда увидела его. Я его любила. Он поцеловал меня, и я села на переднее сиденье рядом с ним. Никогда, Господи! Я тебя люблю. Слышишь, я еду к тебе! Я люблю тебя, лечу к тебе. Километры сближения. Между нами миг и любовь. Нет, это не я купила тебя у жизни, путевку в счастье…Нет, это ты меня продал своей душе, своему сердцу. Я – твое лекарство от вечности. Ты – мой повод существовать. Самый главный. Наверно, так всегда будет.
Я не смотрела на спидометр, как обычно. Я знала одно – ты меня простишь. Я все тебе расскажу, и ты меня поймешь. Я возьму у дьявола твою любовь, отвоюю своей памятью. Любовь – высшее, что есть на этом свете. Мы оба ее достойны. Я больше не плачу. Один только поворот – и я твоя. Мы вместе. Я вижу твоего папу, улыбаюсь.
- Папочка, останови, - прошу.
Выхожу, здороваюсь. Спрашиваю, где ты. Сердце считает собственный ужас.
- Он на футболе.
Понятно. Бегу. Подняла подол длинной юбки и бегу к полю. Вижу тебя. Все…Прости, Господи. Ты с мячом. Дрожу от радости. Кричу. Ты поднимаешь на меня свои голубые глаза и безупречно улыбаешься. Ты не ждешь, пока закончится игра. Подходишь ко мне.
- Привет.
- Привет. Я должна кое-что сказать тебе.
- Потом, - ты прижимаешь меня к себе и целуешь, - я думал о тебе, хотел поехать за тобой. Я не могу без тебя.
- Я люблю тебя. Я просила Бога, чтобы он не  разлучал нас. Но дело не в этом. Это серьезно. Я виновата. Я ужасно виновата перед тобой. Не думаю, что ты простишь меня, - смотрю в твои голубые глаза.
- Пойдем отсюда, - ты берешь меня за руку, - что случилось? Что с тобой, любимая?
Нет, я не смогу тебе сказать. Я растворяюсь в твоих глазах. Мне тебя не жаль. Я просто не могу. Но я  должна. Я хочу быть чистой перед тобой.
- Послушай, я знаю, глупо об этом говорить, но я тебе изменила, - боюсь смотреть на тебя. Никогда, - я поцеловалась с другим мальчиком. Я просто забыла все в этот миг. Это Господь послал мне такое. Я…я всю ночь плакала. Я… я боюсь, что ты простишь меня.
Поднимаю глаза. Ты стоишь, серьезный. Я читаю себя в твоих глазах.
- Ты…ты простишь меня? – робко спрашиваю.
- Я люблю тебя. Я просто без тебя не могу, - улыбаешься ты, - это Господь тебе послал. Ты выдержала. Я не простил тебя. Тебя не за что прощать. В душе ты – только моя.
Пройдут, может, пятьдесят лет, а я все буду тебя любить. Но это сейчас неважно. Я просто не могу без тебя жить. Сейчас. Наверно, это любовь.