Марфа Стрешнева и Яков Лукич - часть третья

Ошибся старый бандит. Да, как в далекой молодости, закаменели скулы Якова Лукича, когда крестоносная машина увезла Николку. Но не свирепость была тому причиной. Не мщение выродкам закипело в старом сердце. Была минута. Когда увидел упавшего на пороге мальчика, когда смотрел в его лицо и слушал задыхающийся шепот, была минута. Было совсем простое желание рвать горло зубами. Но было и умение прикрыть глаза, сковать несвязную бурю в мозгу, умерить биение сердца. Полвека назад у Якова Лукича не было характера. Теперь был. Ошибся Туз, не мог не ошибиться потому, что мерил Якова Лукича человеческой мерой. Хоть и шепталось тихо бандиту, что не та , не та мера у хозяина хором. Не прислушался битый земной жизнью Туз к шепоту всеведущих богов.

Непостижим Экспериментатор в деяниях и прихотях своих на своем Полигоне. Свет Солнца строит дерево, и оно копит лучи желтой звезды. Помнит ли бревно положенное в нижний венец дома обиду и гнев свой на людей срубивших сосну? Кто знает? Но, вдруг, топит пожар деревню, дотла выжигает людской кров. В наказание? В назидание? Полигон. Убил княжич невесту, но прихоть Экспериментатора влила в нее лунный свет, и плоть ее соткалась из него. И осталась в ней первородная страсть. Непостижимы Его прихоти. Полигон.

Увы, читатель, кончилась светлая дневная дорога, дальше пойдет зыбкая лунная тропа. Не хочешь ступить на нее, остановись, уйди из интернета, выключи монитор, и пропади они пропадом эти лунные передряги распутной девки и новомодного купца. Автор поймет и не осудит. Да и как осудить человека, которому до тошноты, до душевной оскомины обрыдли небылицы и посулы поводырей и пастырей наших. Которые хоть с экранов, хоть с трибун видят в нас лишь путь к мандату. Устали мы от их небылиц, а тут… Ну не узнаешь конец героев. Что с того? Да и не герои они вовсе, если уж с бесстрастием глянуть. Ну был бы хоть автор непутевой истории именит? Так и этого нет. Интернетный баечник и склочник. И слушок ходит, что никакой он не литератор, не учили его этому, а так… Душу отводит.

Ну а тем, кто решил претерпеть, продолжу. Была в хоромах Якова Лукича запретная черта. Строго запретная. Хозяин и помыслить не смел заступить ее. Пал старик перед ней на колени, позвал ее, и Марфа пришла к нему. Бледна была и горестна.

- Встань Яша, встань. Все ведаю. Встань однако. Не гоже тебе быть на коленях перед распутной девкой, женой твоей краткой.

- Тебе краткой, мне пожизненной.

- Прости дуру непутевую, само сказалось.

Яков Лукич пришел к черте рассказать и просить, но сразу и понял, что нет в этом нужды.

В опочивальне черта была. Молча сели они на край кровати с балдахином, и Яков Лукич, вдруг, стал тверд и покоен, будто сила вошла в старое тело. Молчали долго, и как бы молодел хозяин.

- Три ночи терпеть будешь, - низким чужим голосом сказала Марфа, объяснила, - луны нет. В четвертую ночь высветится лунная тропа. По ней и пойдем. Повезешь меня в безлошадной карете. Так я решила. Пора. Заждался княжичь. - Встала боярышня, положила холодную ладонь на горячий лоб полюбовника, посмотрела на него чужим взглядом и ушла за черту. Не понял Яков Лукич, как длинная серая машина поедет по лунной тропе, но не спрашивать же?

Не спокоен был Туз. Совсем перестал есть проклятую овсянку, водку требовал у Ксении Петровны, но та не дала, спать перестал, непрочно дремал ночами, колоду свою раздергал: кого дежурить у Яшкиного дома, кого в больницу за мальчишкой присмотреть, чтобы лишнего не сказал. Ну а если начнет болтать?… Строгие инструкции были даны шестеркам. Основную часть колоды, кого понадежней, держал поближе, чтобы, при случае, рядом были. На третью ночь и совсем не заснул бандит, чувствовал что-то, ждал. Но день прошел обычный. Серый голодный день. Ксения Петровна, чтобы хозяин совсем не ослаб, нарушила овсянку, отчего возникла тошная боль в подреберье и пришлось глотать печеночные таблетки. И уже совсем рядом с ночью, когда лунный дракон на горизонте протянул свои лапы к земле, передали Тузу, вышел Яков Лукич с какой-то девкой, сели они в машину, и едут не иначе, как к нему.

- Ну и отлично. Запланированный визит. Как же иначе? - зашелестел Туз серыми губами, - Костя! - заорал он, - Зови всех! Гости к нам.

- Может пристрелить дорогой? - спросил побелевший помощник.

- Стреляли. Один в зоне помер, четверо - здесь. Пусть в дом войдут, - хоть и подрагивал голос, но умел бандит держать себя.

Не торопясь, вошли Яков Лукич и Марфа в четырехэтажный с тайным подвалом-лабораторией дом Туза. Оглядел гость разномастную колоду, остановил взгляд на изломанном жизнью лице хозяина, почитай сверстника.

- Вижу ждал меня. Мальчика увечил, чтобы заманить? 

Преодолел Туз сковавший горло спазм, сказал:

- Отдай Яша миллионный перстень, и будет мир между нами. Пальцем тебя не тронут.

И тут низким, не женским почти голосом сказала Марфа:

- Перстень царя Ивана на мне. Отдам его, если сумеешь взять. Просьбу мою исполни. Хочу смотреть палача, который Николку пытал. Нет его здесь.

Нестерпимым зеленым огнем горели глаза спутницы Якова Лукича. И как бы помимо воли приказал Туз Косте:

- Приведи.

Страшен стал профессорский сынок после той ночи в лазарете. Лицо алыми пятнами, в лиловых рубцах, верхняя губа срослась криво, видны желтые волчьи зубы, а глаза… Не приведи Господь видеть в живом еще человеке такие глаза. Отвернулась Марфа, сказала:

- Не должен ты быть на земле, смерд, - и, оборотясь к полюбовнику, вздохнула, - быть тебе его палачом.

Качнулся Яков Лукич, дико глянул на любовь свою неузнаваемую, но ослушаться не мог, пошел к уроду.

- Не подходи, старик, урою! - заверещал подвальный профессор, выхватил правой рукой что-то блеснувшее, и кинуться хотел прочь от смерти, да не успел. Пальцы зубьями волчьего капкана впились в горло. Выронил он нож, захрипел, дернулся и затих. Никто не шевельнулся в комнате, застыли бандиты. Разжал пальцы Яков Лукич, и нелепый труп палача по призванию падалью лег на ковер.

Вздохнула дочь давно умершего воеводы и ясным девичьим голосом сказала:

- Не гневайся Яша. Отмолила я тебя. Трудно тебе будет, но жить после меня будешь не долго. Нажитое оставишь Николке. А теперь прости. Дана мне власть умереть огнем. Пришел час. Заждался княжич. Не гоже тебе смотреть мою смерть. - В пояс поклонилась ему Марфа. Яков Лукич и раньше сердцем понял все наперед. Только и сказал:

- Твоя воля, любовь моя, - наклонил белую голову, вышел, закрыл за собой дверь и, не оглядываясь, пошел к серой машине.

А Марфа сбросила одежды, и тут только до конца осознал Туз свою смертельную ошибку, хотел завыть по звериному, но и этого не смог. Глубоко вошел палец в кинжальный след, может и сердце неуемное тронул. Подошла Марфа к бандиту и начертила кровью крест на его лбу. И сразу зеленым пламенем полыхнул крест, а от него занялось тело Марфы. Пять веков сжались в миг, и рухнул вскипел лунным пламенем пожар в проклятом доме. Дотла выгорел дом Туза. Серой безгрешной золой стала бандитская колода большого города.

Как часто в наше время, читатель, на больших и малых экранах превращаются люди в кровожадных зверей, в вампиров, в каких-то совершенно немыслимых клювастых шерстяных тварей. Да так ловко все происходит. Идет, скажем, обаятельный парень по красивой ухоженной аллейке и, вдруг, совершенно без всякого к тому повода, сбрасывает одежды, элегантно опускается на четвереньки, зарастает, где не положено, густой шерстью, скалит мигом выросшие клыки и заполняет кинозал жутким воем. И все впустую. Поднаторевший зритель не трепещет. Привык к жанру. И пускаются наследники Хичкока во все тяжкие, чтобы пронять. Но результат - хилый. Сильно мешают результату и компьютерные стрелялки, в которых первоклашка нажатием мышки разбрызгивает по стене розовые мозги пришельца и вешает на люстру его кишечник. А к седьмому классу мальчик меняет мышку на курок, а пришельца на школьного стоматолога, который один только и вызывает в нем трепет.

Так вот, описанная история никакого отношения к ужастикам не имеет. Нет в ней наивной мистики и чудовищного кошмара. Однако допускаю, что скептически настроенный читатель заподозрит в ней вымысел. Но автор готов клясться золотым светом луны и зеленым ее драконом, что все рассказанное о средневековой блуднице было, ну или по меньшей мере могло быть.

:::