Формы Улыбаться

Это несложно

Очень просто, когда злость звучит пружиной пластиковой клавиатуры. Глупому человеку никогда не уловить смысл этой злости, потому что у  него нет абсолютного слуха. Это миниатюра для меня самого, написанная  мной самим. Я человек - последние достижение кибернетики, биотехники, программирования. Я вламываюсь буквами в пространство пиксельной бумаги. В каждый точке - моя буква, моё слово, мой звук - весь я. Я сажу в заточение монитора эхо своих мыслей и больше они никогда не смогут  выбраться от туда самостоятельно. Как и не смогу выбраться из этой  миниатюры я.   
Кто-нибудь! Расскажите мне о Новом! Я устал слушать - старые слова.  Мне говорят их каждый день. Я думаю о Вас - Ваша жизнь недоразвитизм - и чувствую себя по-новому. Мне стыдно за слова, которые  не переносятся моей сущностью. Стыдно потому, что я не могу стоять на  месте, на месте я могу только плеваться. Клавиатура пульсирует - чувствуйте её ритм - раз, dva, 3, IV.
Схожу ли я с Вашего ума? уже да, Ещё немного и побегу - тогда уже точно  меня не поймаешь. Почему бегу? Вы знаете, за мной следят. Да, точно. Вначале я это заметил в метро - там в палитре безмерно глубоких и  бесконечно тупых глаз. Потом я увидел их во сне. Они был чрезмерно неосторожны - повернулись ко мне спиной - причём повернулись так, что  я не мог видеть сны - оставалось смотреть в черноту спин. ДА, наверно они негры - черные, грязные и вонючие - поэтому-то я ничего и не вижу. А черножопые думают, наверное, что остались незамеченными. Ха! - Никогда - я раскусил их со спины - а лица увидел тогда, когда я пошёл на улицу, оставшись в кровати. Точно помню как на остановке услышал свой просыпающийся крик. Потом заметил глаза, проснулся и побежал на  остановку - там сидел я, сидел и пел реггей, и почему-то был чёрен. Я смотрел карим взглядом сквозь дреды на ботинок и вспоминал  интерзону Берроуза - но смог разглядеть только форму, внутри была лишь моя ступня. Я снял ботинок и поздоровался с ней. Ступня ответила игрой  большего и среднего пальца. Я понял - это было прощание и приветствие - да злобно подумал я - Прощай Обыватель! Здравствуй, Человек Голодной Улыбки! Человек, слушающий злость пластиковой клавиатуры. Человек – достижение кибернетики, биотехники и программирования. Человек, сидящий в заточении у мыслей. Человек  вечной миниатюры.

Закат

Смотреть, как заходит солнце, это всё равно, что кидать камушки в море. Сидишь, и солнце, похожее на плоскость, кидаемое в надежде на долгий путь, медленно, но верно садиться за край неба. Сегодня эту медно-апельсиновую кругляшку бросает старик. Его мягкий, восхищенный взгляд всеми силами цепляется за последние лучи светила, он ни- как не хочет отдавать солнце-камешек небесному морю. Даже кажется, что он ненавидит   это небо. Бросок старика. И камень неумолимо летит красной дорожкой к яме горизонта. Старик доволен,  ведь там, где небо непристойно обнимает землю, и есть конец пути – предел невозможного. И старику всё равно, что это не так, пусть даже актуальная бесконечность разбивает его надежды в прах, ему всё равно.  Вера в то, что у невозможного есть граница и в то, что, зная границу её можно расширить дальше, была его последней надеждой. Его вера и камень-солнце – это чистой воды идиотизм трогательного совпадения, идиотизм Наивной Улыбки.  Вера и опровержение. Старик так этого и не понял. Солнце село, а его жизнь оборвалась.

Зарисовка. Москва. Март. Зима и улыбки

   Приближалась городская весна: снег, не дотаяв, замерзал, превращаясь в грязные обломки зимы, деревья, голые и неприметные,  ловили ветер в свои дырявые сети, тот час, отпуская его на свободу, и он, еще больше взбесившийся,  с жестокостью, свойственной лишь природе, бил по лицу прохожих колким воздухом. Ночь становилась всё  элегантнее и веселее.  Однако сегодня, она упала на город, обессиленная, оцарапанная жесткими ветками, и вот уже час как лежала на  мёртвой земле. Ей было больно.
Город же бурлил. Шоссе сменяло небо – вместо его звезд именно оно зажигало фонари на улицах.  И именно они встречали ленты машин и прохожих  медно-оранжевым светом. Всё спешило. Машины и  люди шли,  бежали, летели в четыре полосы – вверх - вниз, вправо - влево.  Монотонность их движений напоминало панихиду. Март уже устраивался на Земле, а зима никак не хотела похорон. Вернее она была мертва, но суета  города мешала пронести гроб от начала до конца пути. И каждый день приходилось начинать с начала.
Затянувшиеся похороны февраля раздражали солнце, луну, асфальт, почву – словом всё, что умело Улыбаться весной. Этим умело пользовались городские ТЭС. Они чувствовали свою значимость и полезность в эти дни. Поэтому дым ветхих труб рисовал каждый раз новые Улыбки, полные счастья и тайны. Смелые люди Улыбались в те дни  намного чаще. А трусы спешили к могиле, чтобы получить, в конце концов, свои весенние Улыбки.
Так желание счастья толкает порой на дурные поступки.




Бег

Когда я встречу смерть, я взгляну на её обсосанные страдальцами костлявые руки, улыбнусь и  побегу. Побегу, что есть сил. Побегу так, что на ходу буду собирать выскакивающие бронхи, запихивать их обратно, запевая кровью. Буду бежать со слепыми глазами, с глухими ушами, с немым языком, с потерянным обонянием. Без всякой чувственности - ведь раз я не буду чувствовать, то   смерть не сможет найти меня. И я  буду бежать. Бежать, убегая. Никогда не остановлюсь и никогда не умру. Я буду неуловим и вечен. К тому времени, когда я закончу бежать, смерть сама подохнет и успеет сгнить. Я буду счастливейшим человеком на свете. И буду бежать. Завернув ноги в Несущуюся Улыбку Смерти…
Побежали со мной!

P.S. Остановите меня! Хоть кто-нибудь!


Он подошёл ко мне

Он подошёл ко мне. Подошёл с видом человека,  которому была уготована скорая смерть: седые волосы, съедаемые помойными вшами, поджатые в безнадёжности  губы, лицо обвитое лианой морщин и шрамов, в грязной, убогой одежде, с глазами отражавшим в своей пустоте лишь безумный, безногий голод. Он был голоден настолько, что это чувство вырывалось из всех спор его тела. Вырывалось запахом человека, который неделю ел лишь собственное дерьмо. Так заканчивалась его жизнь. Он постепенно становился дряблым мешком до верху наполненный экскрементами своего опыта. Дотянув свое существование до 60 лет, он был набит этим гавном под завязку. И именно оно заставляло его голодать. Голодать только лишь по причине вывернутой на изнанку до самых костей Нужде. Нужда делала с ним всё, что хотела, он не мог прекословить ей, как не прекословит жене слабый, нашедший свое место под каблуком, вылизывающий каждый шаг своей супруги муж. Однажды она заставила его съесть большие пальцы на обеих руках. Он глупо отрубил их, проглотив, свою плоть, только для того, чтобы переварить, и потом съесть снова и снова и снова. Немыслимый круговорот окружал его, когда он был в Нужде. Тогда у него исчезли и все Улыбки. В Нужде он становился самим собой - свободным, автономным, пусть уродливым, но собственным миром. Такова была его природа, так он отбросил Необходимость, заполучив вместо неё Нужду и Свободу. Он подошёл ко мне, вернее прошёл рядом. Чтобы нагнуться над мусорным баком, поискать там жестяные банки, найти и положить их в пакет. Он не подошёл ко мне. Меня там просто не было. Там была Нужда и Свобода. И они Улыбались. Этого хватит.


Дуло

Дуло к виску и ты бессмертен, в мгновение летящей пули, когда её Улыбки из стали. Осталось только молиться, чтоб она не оказалась дурой. Ведь пуля, должна долететь, иначе первое предложение неправда. А ради правды и можно умереть, верно?

Пока утро пахнет серым

Утро. Я выхожу на улицу. Ветер залезает в карманы и мне нечего терять - они уже как неделю пусты. Но такое приветствие улицы не сулит ничего хорошего - я уже чувствую  себя обкраденным. Кто вернёт мне то, что хотел украсть ветер? Только хмурое небо.  Моя дорога ведёт вверх, и только по земле. Я иду, хотя готов лишь ползти. И это моё одолжение миру. Иду, хотя хочу ползти. Но на большее я и не согласен. Сегодня этот мир будет делать одолжение мне. Когда проплыв по высохшим лужам, пройдясь по отражениям смятых Улыбок, запачкав свежий асфальт грязью своих  ступней, я остановлюсь на самой людной площади и пристрелю солнце. Вначале буду смотреть  на него, что есть сил, потом отвернусь и с блеском серых глаз, одной лишь мыслью,  одной лишь печалью и безнадёжностью я убью это глупое жёлтое лицо. Укутавшись в пальто, я буду чувствовать себя счастливым. Без солнца я смогу разглядеть истинный  цвет воздуха, который похож на стены тюремных больниц, на губы не рождённых детей, на ветер, пойманный мельницей, на плачущий после огня уголь. Это будет цвет запаха тины. Серый, отдающий сыростью и холодом. И  тогда я буду любить этот мир,  пока утро пахнет серым.
               
               

Немного земного

Он сел в автобус. Наземный транспорт доставлял  ему в сто раз больше мыслей, чем тупое метро, бегающее в бессмысленно тёмном тоннеле туда-сюда. Через стекло автобуса просачивалось немного жизни: разломанные машины, ползающие в болоте города, слюнявые улицы,  забитые дома, просто люди – и всё грязное,  вязкое, будто гнойное.  Он  знал: «Ещё немного нажать и это всё вылезет наружу так явственно, что даже безнадёжный слепец  сможет нащупать и   отравиться. Пара штрихов и этот небо рухнет на плечи, на наши плечи, и отвечать будем за это только мы, а не кто-то сверху». Эта картина появлялась в его голове каждый раз, когда просыпалась ярость. Да, ярость – Улыбка Слева и Справа В Открытые глаза - это и есть тот нажим -  если б смог так смотреть на действительность каждый, мир бы давно развалился на монолиты Сильных людей. Как хорошо, что так думаешь только Ты.

Удачи?

- Не желай мне удачи. Не желай мне того, чего нет. Думаешь, мне нужны твои слова, твои наставления? Кто? Что такое удача? Ты говоришь, что я слаб, знаю. Твоё «желаю удачи» звучит: мол,  ты безнадежный,  поэтому то без неё никуда.  Оставь мою удачу себе, ты зря будишь звуки ото сна в своих лёгких. Ты не знал. Да, именно я, скажу тебе – Я ЧЕЛОВЕК! Я абсолютный и вечный. Я Бог своего сознания. Судьба – это лишь хронология будущей жизни, написанная мною самим, и только разбавленная случайными обстоятельствами. Ну, как? Ты будешь говорить мне, что это самообман, что будущее не зависит от меня, поэтому то мне и нужна благосклонность небес, эта самая удача? Я не верю. Слова «удачи» - слова палачей. Не верю, потому что молод, может быть. Не верю, потому что, сейчас вдалбливая эти строки, я знаю, что будет дальше. Может я предсказатель? Нет, просто я человек Знающей Улыбки, и мне не надо желать удачи. Потому что всё в моих руках и в моих улыбках! И если я говорю зло, ты можешь сказать, что обычно преподносишь мне -   Слова палачей, слова удачи.




Улыбки – это  веселие пальцев.
Улыбки – это взгляды усталых ног.
Это подарок упущенных станций
Тем, кто улыбнуться  не смог.