Теория Кейнса и экономическое положение в России

Идеи экономистов и политических мыслителей... имеют гораздо большее значение, чем принято думать. В действительности, только они и правят миром.

Дж. М. Кейнс,
"Общая теория занятости, процента и денег".

Говорят, что экономические законы носят стихийный характер, что действия этих законов являются неотвратимыми, что общество бессильно перед ними. Это неверно. Это - фетишизация законов, отдача себя в рабство законам.

И.В. Сталин,
"Экономические проблемы социализма в СССР".


Экономические реформы в России проходили под знаком самого широкого заимствования западного опыта. В числе перенятого был не только практический опыт хозяйствования, но и западные экономические теории. Особенную популярность в России снискали теории т.н. "чикагских экономистов", начиная с Милтона Фридмена, теория монетаризма. Она была положена в основу правительственной экономической политики.
Кончено, большую роль сыграли личные предпочтения и пристрастия автором концепции экономических реформ. Но надо сказать, что только этим дело не ограничилось. Вся российская экономическая наука перешла на обсуждение и развитие американских экономических теорий. Собственные проблемы и теории были заброшены и практически все исследования российских экономистов стали проходить в рамках и русле западных экономических школ. Американские теории полностью возобладали в экономическом образовании.
Это к настоящему моменту стало настолько привычным, что уже новшества и развитие экономической теории и практики в России находят свою оценку в терминах западных экономических школ.
Вот тут совсем нелишне напомнить, что в России есть самобытные экономические школы, выдвинувшие оригинальные экономические теории. Кое в чем мы имеем приоритет перед западными экономистами. Потому совсем нет нужды так слепо перенимать, и пользоваться только западными концепциями.

Современное экономическое положение в России

Любая экономическая теория должна быть, в конце концов, направлена на решение конкретных экономических проблем. Это признавалось и западными, и отечественными экономистами. Но, прежде чем будет начат поиск, нужно сперва такую проблему поставить. И задать вопросы к теории на предмет того, какую они решали экономическую задачу.
Вот Кейнс, когда разрабатывал свою теорию, ориентировался на решение конкретной проблемы, вставшей перед британской экономикой в пору Великой депрессии начала 30-х годов: безработицы и падения производства.
Какая же экономическая проблема сегодня стоит перед Россией? Для того, чтобы понять суть этой проблемы, нужно обратиться к характеристике сложившегося экономического положения.
Для сравнения в России отправными точками выбирались даты, связанные с крупными, эпохальными политическими событиями. Например, для определения сложившегося положения в начале 20-х годов ХХ века, Ленин требовал сравнить показатели текущей хозяйственной деятельности с показателями 1913 года, последнего довоенного года. Впоследствии, сравнение с 1913 годом стало общим для всей советской экономической науки и статистики. В годы индустриализации за отправной показатель брали первый год осуществления политики индустриализации, объявленной на XIV съезде партии в декабре 1925 года, 1926/27 хозяйственный год. Появилось даже выражение «неизменные цены 1926/27 года», то есть цены того времени, показатели которого принимались за отправные. Они применялись для исчисления стоимостных показателей.
После войны, в годы восстановительной пятилетки, отправными показателями считались показатели 1940 года, последнего предвоенного года. Сравнение с 1940 годом использовалось во всей послевоенной экономической статистике. Впоследствии было принято сравнение по пятилеткам. За отправной уровень принимались показатели последнего года пятилетки с четным номером, которые выпадали на первый год нового календарного десятилетия. Экономическое развитие Советского Союза сравнивалось с 1940, 1950, 1960, 1970, 1980 годами. Это оказалось достаточно удобным, поскольку открывалась возможность для сравнения результатов нового десятилетия с результатами десятилетия предыдущего. Поскольку темп роста промышленности и народного хозяйства СССР после войны был довольно высоким, то это сравнение по десятилетиям позволяло в ряде случаев отойти от сложного сравнения с 1913 и 1940 годами.
С показателями какого года можно сравнить современное экономическое положение? Ведь, как известно, все познается в сравнении. Лучше всего с 1990 годом. Во-первых, это последний год существования СССР и первый год суверенитета России. Этот год удовлетворяет критерию соотвествия крупному политическому событию. Во-вторых, это последний год XII пятилетки, и этим эта дата соответсвует критерию сравнения, принятому в послевоенной советской экономической статистике.
Как же дело обстоит с экономическим развитием России в сравнении с 1990 годом? Данные статистики рисуют такую картину. Если уровень 1990 года принять за 100%, то:
Валовый внутренний продукт в 1997 году составил - 61,9%,
Объем промышленного производства - 48,7%,
Объем продукции машиностроения - 38,7%,
Объем капиталовложений - 23,4%,
Объем продукции сельского хозяйства - 59,2%.
(Российский статистический ежегодник. Статистический сборник. М. «Госкомстат России», 1997)
Есть также интересные данные по производству основных видов промышленной продукции:
Производство электроэнергии 878 млрд. кВт/ч (82,2% к 1991 году),
Добыча нефти 324 млн. тонн (70%),
Производство нефтепродуктов 179 млн. тонн (62,5%),
Выплавка стали 59,2 млн. тонн (76,6%),
Производство станков 8,6 тысяч штук (12,7%),
Производство грузовых автомобилей 184 тысячи штук (29,8%),
Производство тракторов 19,2 тысячи штук (10,7%).
(Беларусь и Россия. Статистический сборник. М. «Минстат Республики Беларусь – Госкомстат России», 2001, с. 70-71)
Эти данные показывают, насколько неблагополучно обстоит дело в России с промышленным производством. А также показывают заодно, насколько беспочвенны фантазии некоторых политиков и экомистов насчет скорого роста. Даже по производству сырья: нефти и стали; по производству электроэнергии мы никак 1991 год догнать не можем. А этот год – уже год падения экономики по сравнению с 1990 годом.
В России ходят модные идеи о том, что нефть нам обеспечит благоденствие. Вот «великий русский экономист» А.П. Паршев в книге «Почему Россия не Америка» доказывает, что стоит только национализировать добычу нефти, и поделить доходы от нее между гражданами страны, как наступит это искомое благоденствие. Да, наступит, но только на уровне 70% от союзного уровня 1991 года.
В России превозносится или ниспровергается мощь «естественных монополий». Однако цифры нам доказывают, что можно с полным правом говорить о немощи «естественных монополий». Эти компании, получив все советское наследство, так и не смогли достичь уровня не то чтобы 1980 года, а даже 1991 года. О какой мощи ОАО «ЕЭС России» можно говорить, если прирост производства электроэнергии идет с темпом всего 2% ежегодно. О какой мощи можно говорить, если энергетики уделяют приоритет внимания не приросту производства, а приросту цен.
В области машиностроения падение и того больше – 70-80% от уровня 1991 года. Есть интересные данные о том, что мощности промышленности загружены не полностью:
Мощности сталелитейной промышленности - 77% загрузки,
Мощности производства проката - 72% загрузки,
Мощности по выпуску станков - 17% загрузки,
Мощности по выпуску тракторов - 19% загрузки.
(Беларусь и Россия. Статистический сборник. М. «Минстат Республики Беларусь – Госкомстат России», 2001, с. 80)
В свете этих цифр становятся понятными все трудности российской экономики. Ее поразил сильнейший недуг под названием недопроизводство. Огромной стране продукции ее промышленности не хватает для удовлетворения внутренних нужд. Недопроизводство стали сдерживает производство машин и оборудования. Машиностроение сдерживание недопроизводство электроэнергии. Недопроизводство тракторов, грузовых машин и топлива сдерживает сельское хозяйство. Недопроизводство в одних областях влечет за собой недопроизводство в других, что губительно отражается на экономике в целом.
Недопроизводство и недогрузка мощностей является главной причиной низкой рентабельности российских предприятий, и их неконкурентноспособности. Не может быть рентабельным производство, в котором задействовано всего 17-19% имеющихся мощностей. Продукция такого производства не может быть конкурентноспособной.
К вопросу о конкурентноспособности. Этим понятием за 90-е годы нам прожужжали уши. Где бы и как бы не шла речь об экономике, поднималась тема конкурентноспособности. Однако, конкуренция – это торговое соревнование, а не промышленное. В нем побеждает тот, кто имеет с продажи товаров большую прибыль. Но, для того чтобы торговать, надо иметь некий излишек товаров и продуктов, которые можно продать. Конкурентноспособна та экономика, которая производит какого-то продукта больше, чем может потребить, как Япония автомобилей.
В России мы видим нечто противоположное. У нас не только нет излишка, но мы также не может удовлетворить свои потребности, и разницу между объемом производства собственной промышленности восполняем импортом. Нет ничего удивительного, в том, что Россия импортирует станки, трактора и машины. Собственная станкостроительная и автотракторная промышленность едва-едва дышит.
Нужно вообще посмотреть, каким это образом, 52% российских предприятий сводят концы с концами при таких условиях хозяйствования, и как им удается получать еще какую-то прибыль.
Эти данные показывают, что российская экономика находится в глубоком спаде. Об этом ее состоянии вполне можно говорить как об экономической депрессии.
Этот вывод не нов. Но до сих пор мало кто называл это явление по имени. Вот Сергей Глазьев, верно перечисливший признаки и характеристики экономической депрессии в России, назвал это так:
«Политика саморазрушения экономической системы государства, проводившаяся в России под видом либеральных экономических реформ с 1992 года, вышла за рамки законности и приобрела характер экономического геноцида широких слоев населения».
(Глазьев С. Геноцид. М. «Терра», 1998, с. 5)
Этот вывод вызывает сомнение хотя бы тем, что помещен в начале книги. Пр дальнейшем изложении он опровергается теми данными, которые приводятся Глазьевым в защиту своей позиции. По статистическим данным, наибольшие темпы спада экономики характерны для 1991-1994 годов. Среднегодовое падение ВВП составляло 8,1% . Для промежутка 1995-1998 годов падение составило 1,8% в год. То же и по промышленному производству: 1991-1994 годы – 12,2% в год, 1995-1998 годы – 0,8% в год.
Эти данные показывают, что наибольший и самый быстрый спад характерен для времени, наполненном большими политическими событиями, политическим столкновением между Президентом Ельциным и Верховным Советом РСФСР, в котором, кстати, активное участие принимал и Сергей Глазьев. Экономический спад российской экономики – это следствие политической нестабильности начала 90-х годов, а не какого-то мифического «геноцида».
Итак, экономическую задачу можно сформулировать так: преодоление спада начала 90-х годов, до сих пор не преодоленного, а также превышение уровня 1990 года по ВВП и промышленному производству. Обращение к причинам экономической депрессии показывает, что эта задача вполне может быть решена обычными экономическими мерами, и не требует переворота в обществе.

Теория Кейнса

Для сегодняшнего экономического положения в России нам нужна такая экономическая теория, которая дает рецепт преодоления депрессии. Все остальнеы теории, какими бы они хорошими не были, придется отложить до лучших времен.
Существует расхожее мнение, что такой теорией является теория Дж. Кейнса, изложенная в работах «Трактат о деньгах» и «Общая теория занятости, процента и денег», написанных в 30-х годах. Считается, что именно теоретические выкладки теории Кейнса позволили преодолеть Великую депрессию 30-х годов. Приводятся суждения о том, что политика правительства США, проводившаяся в 60-х годах на основе кейнсианских идей, показал себя очень даже неплохим образом. Эти суждения приводятся чаще всего для того, чтобы провести мысль: Кейнс разрабатывал некие теоретические основы конкретной экономической политики.
Однако сам Кейнс так не считал. Он, в начале своего труда «Общая теория занятости, процента и денег» поставил перед собой такую цель:
«Я приведу доказательства того, что постулаты классической теории применимы не к общему, а только к особому случаю, так как экономическая ситуация, которую она рассматривает, является лишь предельным случаем возможных состояний равновесия».
(Кейнс Дж. Общая теория занятости, процента и денег. М. «Гелиос АРВ», 1999, с. 11)
Из этой фразы видно совершенно четко, что Кейнс собрался только лишь внести исправления в классическую экономическую теорию, которую считал неприменимой для анализа современного экономического положения в мире, иевшегося на середину 30-х годов. На большее он не претендовал. В дальнейшем, по ходу изложения у него идет полемика с положениями классической теории, которую он исправляет и уточняет.
Главное внимание Кейнса-экономиста направлено на уточнение положений классической экономической теории. Он постоянно делает акцент на неясных и расплывчатых положений, само собой утвердившихся понятий, которые становятся предметом его разбора. Его теория растет из этой критики неудачных положений. Кейнс подверг сомнению то, что весь доход полностью распределяется между потреблением и накоплением, и что все накопления обязательно обращаются в инвестиции. Разбор и анализ этих понятий Кейнс делает центральным в своей теории, что, собственно и дало право определить кейнсианство как экономическую теорию, исследующую соотношение сбережний и инвестиций, эффективный спрос, то есть процесс образования дохода, который определяется уровнем занятости и предположениями предпринимателя.

Кейнсианство с точки зрения советской экономтеории

Для того, чтобы получить отличный результат, нужно устроить соревнование хорошего и еще лучшего. Так поступим и мы. Мы сведем лбами две теории: кейнсианство и советскую экономтеорию тех же 30-х годов.
Первое, что бросается в глаза при сравнении этих двух теорий, так это разные задачи. Экономистов-классиков и Кейнса больше всего интересует доход, профит. В кейнсианстве главная категория эффективного спроса связана с доходом. Советскую же экономтеорию интересуют главным образом вопросы производства и его себестоимости.
Это различие, главное и коренное, можно сформулировать так: классическая и кейнсианская теория думают над тем, как выгодно продать, а советская экономтеория над тем – как много и дешево производить.
В этом нет ничего удивительного. Классическая теория сформировалась в своих основных постулатах еще до промышленного переворота, в эпоху меркантилизма. Она родилась в Англии, где главный доход получали не от промышленности, а от колониальной торговли. Потому классическая теория такое внимание уделяет торговле, ценам, спросу и прочему.
Советская экономтеория сформировалась уже в индустриальную эпоху, когда главные доходы получались от объема производства и оборота в промышленности, работавшей под лозунгом отца-основателя индустрии Генри Форда-старшего: «Давать хороший товар по сходной цене».
Кроме того, советская экономтеория вставала на ноги  в эпоху начавшейся концентрации производства на крупных предприятиях, в эпоху создания территориальных производственных комплексов. От нее сразу же отпочковалось экономическое планирование: целая дисциплина, посвященная вопросам организации крупного производства в государственных масштабах и на долгосрочную перспективу. Советские плановики захватили в этом деле мировой приоритет, составив в 1923 году первые реальные перспективные планы по отраслям промышленности и народнохозяйственный баланс на 1923/24 год, который, кстати, получил хорошую оценку западных экономистов.
Кейнс ввел понятие предположения в свою теорию, и теперь этим нововведением шеголяют сторонники Кейнса по всему свету. Но вот до перспективного планирования ему додуматься не довелось. Более того, эта мысль совершенно не укладывается в голове Кейнса-экономиста:
«Деловые люди ведут игру, в которой переплетаются ловкость и удача, а средние результаты которой неизвестны участникам».
(Кейнс Дж. Общая теория занятости, процента и денег. М. «Гелиос АРВ», 1999, с. 143)
Для Кейнса хозяйственная деятельность – это игра, в которой главным достижением является профит. А для советских хозяйственников – это четкая планомерная работа по достижению заранее поставленных целей. При таком подходе, какой исповедовал Кейнс по отношению к характеру экономической деятельности, места для планирования в его теории нет. А в советской экономтеории есть.
Насколько различны подходы этих двух теорий к вопросу о характере экономической деятельности, можно посмотреть хотя бы на таком факте. Кейнс, вводя понятие предположения, указал, что оно может быть краткосрочным и долгосрочным. Краткосрочное предположение – это на день, на минимальную эффективную единицу экономического времени. Что такое долгосрочное предположение, Кейнс не указывает, но, видимо, это предположение на срок более одно дня, положим на неделю. О долгосрочном предположении Кейнс пишет так:
«Состояние долгосрочного предположения, на котором основываются наши расчеты, зависят потому не только от того, что мы можем прогнозировать как наиболее вероятное. Оно зависит также от уверенности, с которой мы делаем этот прогноз… Весьма примечательным фактом является крайняя ненадежность тех сведений, на основе которых приходится оценивать предполагаемый доход».
(Кейнс Дж. Общая теория занятости, процента и денег. М. «Гелиос АРВ», 1999, с. 141-142)
То есть, Кейнс не признает, что предположение на срок более одного дня может быть надежным и эффективным.
У советской экономтеории на этот счет есть другое мнение. Минимальный срок, которым она оперировала – год. Среднесрочный период – пятилетка. Долгосрочный – свыше 10 лет, обычно 10-15 лет. Советская экономтеория считала составление таких планов возможным, и Госплан СССР их составлял потому, что вопрос о надежности сведений был практически решен еще в начале 20-х годов, задолго до выхода в свет книги Кейнса.
В начале 20-х годов для советской промышленности, в силу разных причин, был возможен только путь развития с опорой на внутренний, преимущественно крестьянский, рынок. В силу этого обстоятельства огромное значение приобретали исчисления емкости внутреннего рынка, исчисления его покупательной способности. Эта цифра определяла, сколько продукции нужно произвести промышленности, чтобы получить доход и средства на дальнейшее развитие. При Госплане СССР был образован Конъюктурный Совет во главе которого встал С.Г. Струмилин.
Перед ним встала задача, очень схожая с той, какая встает перед кейнсианским предпринимателем, - определить покупательную способность рынка и доход промышленности при определенных показателях ее работы. В Госплане разразилась тогда бурная дискуссия между группами плановиков, С.Г. Струмилиным с одной стороны и проф. Л.Н. Литощенко с другой.
В планировании развития промышленности, специалисты Госплана ориентировались на расчет емкости внутреннего рынка, сделанного профессором Львом Николаевичем Литощенко, который считался крупным знатоком русского крестьянства. Согласно его расчетам, опубликованным в конце 1923 года в брошюре «Крестьянский бюджет в 1922/23 году», в 1921/22 году платежеспособность рынка составит 325 млн. рублей, в 1922/23 году – 318 млн. рублей, и столько же в 1923/24 году. То есть в 7 раз меньше довоенного уровня.
Струмилин исходил из совершенно других оценок. По его данным, в 1922/23 году емкость внутреннего рынка составит 957 млн. рублей, а в 1923/24 – 1530 млн. рублей, то есть в пять раз больше уровня оценки Литощенко.
(Струмилин С.Г. На плановом фронте. М. «Политиздат», 1958, с. 266)
Вокруг них, разумеется, развернулась борьба между сторонниками Литощенко и сторонниками Струмилина, которая получила звучное название: «Госплан или Крестплан?».
Суть противоборства «Госплана» с «Крестпланом» состояла в следующем. Планы составлялись по такой схеме: определялась емкость крестьянского рынка, его рост в будущем, и уже, исходя из этого, рассчитывали, сколько следует произвести товаров и по какой цене продавать, чтобы они имели гарантированный сбыт на рынке. В тех экономических условиях, у крупной промышленности не было выбора, и она вынуждалась идти за рынком. «Яблоко раздора» заключалось в сильно заниженной оценке покупательной способности крестьянского рынка. Вытекающие из нее планы также оказывались слишком заниженными и зависящими от потребителя-крестьянина. Струмилин обозвал такое планирование, где развитие государственной крупной промышленности зависит от крестьянства, «Крестпланом». Струмилин составил более точную оценку покупательной способности внутреннего рынка потому, что воспользовался более свежими и более полными статистическими данными. Его подсчеты показали, что эту непростую задачу можно решить методами экономической статистики. Впоследствии, когда поступали фактические данные о состоянии крестьянского рынка, сторонники Литощенко вынуждены были отказаться от своих прежних оценок.
Собственно, на основе этого достижения и было развито потом все советское экономическое планирование. Обладая достаточно надежными данными и состоянии и развитии потребительского рынка в стране, советские плановики могли составлять перспективные планы развития промышленности на год и более. Впоследствии только, приоритет в планировании перешел от потребительского рынка к планированию внутрипромышленного потребления.
Советские плановики не только обладали мировым приоритетом  в деле практического перспективного планирования, но еще и в теории вырвались далеко вперед. Кейнс в 1936 году отстаивал вчераший день по сравнению с работами Госплана СССР.
Из подобных взглядов Кейнса вытекала его теория, а точнее соображения по поводу участия государства в экономической жизни. Кейнс отводил государству роль только лишь арбитра в «игре» и стимулятора потребления в пору депрессий и спадов:
«Государство должно будет оказывать свое руководящее влияние на склонность к потреблению частично путем соответствующей системы налогов, частично фиксированной нормой процента и, возможно, другими способами».
(Кейнс Дж. Общая теория занятости, процента и денег. М. «Гелиос АРВ», 1999, с. 346)
И в этом деле Кейнс был сторонником вчерашнего дня. Он сделал выдающийся вклад в экономическую теорию только по сравнению с теорией классической, которая наотрез отказывалась признавать государство участником экономической деятельности. Но в сравнении с советской экономтеорией вклад Кейнса не представляет ничего нового. Вопрос об участии и задачах государства в экономической деятельности у них разработан намного, несопоставимо намного лучше.
Советские экономисты и плановики открыли, что государство может не только устанавливать правило экономической деятельности, но и само может активно участвовать в ней своими государственными финансами. Поскольку по условиям 20-х годов в СССР не было капиталистов, способных осуществить реконструкцию промышленности, а надежды на иностранные вложения были призрачными, эту задачу пришлось возложить на плечи государства. И оно полностью справилось с этой задачей, осуществив крупную программу реконструкции предприятий в конце 20-х годов, и индустриализации 30-х годов.
Когда Кейнс написал свою книгу, в которой только робко полагал о возможности участия государства, в СССР были подведены триумфальные итоги участия советского государства в индустриализации страны.

Кейнсианство или советская экономтеория?

Итак, мы выяснили, что теория Кейнса не представляет никакого нового вклада по сравнению с советской экономической теорией и демонстрирует совершенно отличающийся подход.
Кейнс как был, так и остался приверженцем положения классической теории, согласно которому экономическая деятельность должна идти сама по себе. Он только дополнил этот постулат утверждением, что в кризисные моменты возможна определенная помощь государства. Последователи Кейнса укрепили это положение, подкрепив эти высказывания отца-основателя теорией экономических циклов. То есть, пока дела идут на лад, государство вмешиваться не должно, но в пору спада и кризиса, государство может вмешаться и облегчить условия той «игры», которую ведут предприниматели, не ограничивая ни в чем их свободы.
Таким образом, практическим содержанием кейнсианства является решение экономических проблем путем самотека.
Мы можем оценить последствия применения этого метода к России. Статистические данные показывают, что временем максимального спада промышленного производства был 1998 год.
Вот минимальный уровень производства электроэнергии составил 827 млрд. кВт/ч и к 2000 году производство выросло на 6%, со среднегодовым темпом в 2%. Если такой темп сохранится и в последующем, то достижения уровня 1991 года можно будет ожидать только в 2014 году. А вот по металлорежущим станкам уровень 1991 года будет достигнут при неизменных темпах только в 2021 году.
Быстрее идет рост в тех отраслях, где есть большие незадействованные мощности. Вот по тракторостроению годовой прирост в 1998-2000 годах составил 17%, и при неизменности его в последующем можно ожидать достижения уровня 1991 года в 2005 году.
Рост на неиспользованных мощностях может достигать и 40% и 60% в год, как это было с советской экономикой в 1922-1923 годах. Но этот же пример показывает, что как только все неиспользуемый мощности оказались включенными в работу, темп прироста продукции падает до 4-5% в год. Он будет падать дальше или оставаться таким на очень долгий срок, если не произвести крупных капиталовложений в основные фонды.
Встает дилемма: или отказаться от крупных капиталовложений и таким образом оставатся на прежнем уровне развития при низких темпах прироста в течение очень долгого времени, или же осуществить эти капиталовложения. В СССР выбор был сделан в пользу второго варианта. Промышленность при помощи государства осуществила грандиозные капиталовложения в основные фонды, провела полное техническое перевооружение, и дала прирост в 1932 году по ряду отраслей от 122% до 3036% к уровню 1927/28 года.
Так решила экономическую проблему недопроизводства советская экономтеория. Но кейнсианство требует иного – отказаться от какого бы то ни было вмешательства в экономику, отказаться от крупных капиталовложений и реконструкции промышленности, и пустить дело на самотек, на произвол той самой «игры» предпринимателей с неизвестным результатом и на произвол краткосрочного по Кейнсу предположения.
То есть, коренное различие этих теорий по вопросу о решении вставшей перед Россией экономической проблемы можно сформулировать так: советская экономтеория рассчитывает на долгую перспективу, а кейнсианство рассчитывает только на один день. Советская экономтеория ставит на активное вмешательство в экономику, на ее перестройку, тогда как кейнсианство ставит на пассивное наблюдение и уповает на то, что все само собой образуется. Советская экономтеория стремится к быстрому росту, тогда как кейнсианство удовлетворяется ростом «медленным шагом».
Это нам дает полное право заявить, что мнение, будто бы теория Кейнса является эффективным способом решения экономических проблем, являются иллюзией.