Про мальчика, любившего петь и играть в футбол

      На дороге, ведущей к морю, появилась толпа мальчишек, оглушительно веселых и очень загорелых. Они торопились, они очень спешили, но сами, к их счастью, даже и не замечали этого.
      Чтобы дойти до пляжа от двора, в котором каждый вечер проходят футбольные сражения между ребятней со всей округи и непобедимой командой Ника и его друзей, нужно не больше пятнадцати минут, и то, если идти не спеша, спокойно, не думая о замечательном море, которое ждет, так и ждет своего момента, чтобы освежить, подарить прохладу среди бурлящей жары. А уж когда начинаешь представлять себе все камешки, лежащие на берегу, всех людей, спешащих искупаться, потом загореть, потом опять искупаться, потом сгореть и опять искупаться, так тут и говорить нечего, какая-то сила настолько ускоряет тебя, что несчастные пятнадцать минут кажутся просто форменным безобразием, ведь в такой ситуации достаточно всего лишь пяти из них, но каких…
       Шум, разносящийся во все стороны от гудящей команды, только что выигравшей свой очередной матч и с довольным, измученным видом направляющейся к морю, мог означать только одно: да, они лучшие, и им хорошо от простого понимания своей силы. Поэтому они сейчас рады и беспечны, и кричат, и смеются, и поэтому им не важно, что о них подумают окружающие. Главное – сейчас им хорошо. Ведь матч был сыгран замечательно, Ник забил три великолепных гола, один - со штрафного, второй -  обведя красивым финтом вратаря, а третий он забил головой, забил так четко и честно, что даже игроки соперничающей команды начали грустно хлопать в ладоши, грустно, но с уважением, понимая, заполучи они такого игрока, как Ник им бы тоже не было равных. Но Ник в другой команде, и во время матча  все его любит, потому что видят, как он играет, как он работает ногами, что он ими вытворяет, ногами, ногами он может и делает с мячом все что угодно, и никто не в силах отобрать, перехватить у него этот мяч, потому что, если мяч попал к Нику, то держись, то даже не думай, даже не мечтай – этот сделает все как надо, он не промахнется. Вот поэтому его так любят, так ненавидят, завидуют ему и презирают. Вот поэтому он другой. Во время матча. А в жизни он другой по иной причине. У него нет правой руки, ее совсем нет. Это пугает, отталкивает, но это уже не изменить, хотя Ник так не считает. Нет правой руки. Зато есть левая рука и замечательные, волшебные ноги.
      Ник, Ник, Ник… Как же это случилось? Ужасно просто. Одним, таким же счастливым днем, точно так же он после футбола пришел на море. Людей на пляже было немного, все еще не пришли, а вот Ник с командой, уже отыграв, набегавшись, накричавшись вволю, пришел купаться. Гладь воды изменялась только изредка, когда чуть заметный морской ветерок решал напомнить о себе. Прозрачная. Изумрудного цвета, чистая, прозрачная вода манила к себе, звала. Звала своей гладкой, успокаивающей и немного остывшей за ночь поверхностью. И они поплыли. Терпения хватило только на то, чтобы снять майки и шлепки, и все. Остались шорты – не важно. Ведь солнце уже выглянуло, и еще мгновение назад холодный берег уходит под власть его жарких, летних лучей.
      Разбег. Прыжок. Брызги. И они поплыли. Каждый по-разному, каждый по-своему, но все вместе, все как один. Кто ныряет, кто плывет на спине, кто кого-то топит – все разные, но все как один. Как Ник.
      Вот вдалеке появился буек. Красный треугольник. Граница дозволенного, которую всегда хочется нарушить. И, вроде бы, чего бояться: еще рано, никого нет. Да и трусов в команде тоже нет. Поплыли. Разве в такой счастливый, обычный летний день может что-нибудь случиться. Как? Нет, конечно. И они плывут дальше. Вдалеке от берега вода еще чище и спокойней. Ник нырнул. Вокруг все зеленое, он никогда не закрывает глаза, когда ныряет. В ушах стоит какой-то гул, тихий, еле заметный, но гул, урчащий и злой. Он уже двадцать секунд под водой, плывет и постепенно переворачивается. И видит у себя над головой зеленое небо, чистое, ни единого облачка, родное зеленое небо. Уже сорок секунд. Он начинает всплывать, спиной к земле, спиной к глубинам, и вдруг небо становится синим, тоже очень родным, но уже не морским синим небом. Вынырнув, он поворачивает свое мокрое, а какое же еще, довольное детское личико к берегу. С черных волос стекают искрящиеся на солнце, живые капельки воды. И Ник, не переставая, видит. Весь берег усеян зелеными, почти как морское небо, деревьями, они пышные и очень… очень маленькие. Все такие неправильные, разные, но все одинаково маленькие и зеленые. Сколько же их? Ого. А выше синее небо – земное.
      Куда же все подевались? Вряд ли ребята испугались чего-то – им, наверное, захотелось подурачиться с буйком, ведь это так весело. Прыгать на нем, отталкиваться, смотреть, как он медленно или быстро погружается и погружается в воду, а потом выбрасывает, выталкивает облепивших его мальчишек и совершенно непредсказуемо отпрыгивает в какую-нибудь сторону.
      А Ник опять слышит гул. Светло. Очень светло. Но он ведь не под водой. Ник хлопает ладошами себя по ушам, пытаясь выбить из них попавшую воду. А из-за чего еще может быть гул? Вода заглушает внешние звуки, но дает свои, странные и тихие. Но нет. Слышит он нормально и не вода всему причиной. Как же он далеко от буйка. Ник видит его, видит своих друзей, видит их радость и сам хочет к ним. Он больше не хочет быть один, не хочет смотреть на берег, на воду. Он хочет быть как все.
      Кто-то с плеском свалился с буйка. Брызги полетели во все стороны. Что принесло больше радости: брызги или само падение? Кто знает.
      Солнце начинает печь спину, шею, голову. Ник чувствует, что его черные, влажные волосы скоро высохнут и как только в его мозгу пробегает такая мысль он в очередной раз ныряет, ныряет, поверив морю, понадеявшись на него, всего лишь за тем, чтобы забрать у него еще немного прохлады.
      Гууууууул. Гууууууул.
      Что-то слишком громкое приближается к нему. Большая тень приближается к нему. Мысль: «Откуда тень?». Подъем. Оглушительно ревущий катер несется прямо на него. Кто это? Ка…?
      Будто лезвием бритвы прошелся винт по детскому телу. Успев испугаться, Ник вытянул руки, прикрывая лицо. Катер прошел с правой стороны от него. Ник просто хотел оттолкнуться. Куда там. Просто. Машина, ревущая машина вдруг затихла. Все затихло. Его отшвырнуло куда-то в сторону, куда-то в глубину.
      Он видел: зеленое морское небо. Он видел: красные цветы, пурпурную мантию Цезаря. Исчезло небо, исчезло море, исчезло зеленое. Появилось красное. Ни боли, ни страха, только обида и непонимание, и еще тишина. Красная тишина.
      Уцепившись за красный треугольник, мальчишки с ужасом смотрели на происходящее. Их широко раскрытые глаза за доли секунды увидели столько, сколько человек может и не увидеть за всю жизнь. Машина раздавила человека. Человек раздавил человека. И унесся прочь. Унесся и шум вместе с ним, а Ник остался.
      Бросив буек они изо всех сил поплыли к Нику. Спасать его. Немедленно спасать. Никто не кричал, никто не плакал. На это просто не было времени. Доплыв, не обращая внимания на красную воду, они начали хватать Ника и тащить его к берегу. Он вдруг очнулся и начал кричать, кричать так, что его, наверное, слышали, на другом конце света, кричать так громко и резко, громко и страшно, как ни один счастливый человек не может. Не может физически из-за счастья в мозгу.
      Страх и паника вместе с криком начали передаваться ребятам, но они не бросали Ника, они тащили, волокли его по воде, в воде. Хотя он сопротивлялся, он им не верил, в тот момент он никому не верил, да и как он мог кому-то верить, если его самый близкий друг, самый старый его друг, самый ласковый его друг – море, предал его. Предал, обманул, погубил. Но у Ника были и другие друзья, у него была команда, его команда. Вот они то его и спасли, не бросили, а спасли, дотащили, доволокли до берега. Все в крови, все перепуганные и слабые, но спасли.
      С криками, воплями, больно ударяясь ногами об камни. Один из них при этом случайно наступил на какой-то острый, маленький кусочек гальки, и у него тоже пошла кровь, но разве кто-то, да и он сам мог в тот момент заметить это. Когда все столпились вокруг истекающего кровью ребенка, друга. Когда никто не знал что надо делать в таких случаях. И уж точно никто не знал, успеют ли посланные за помощью привести ее раньше, чем умрет Ник.
      Но Ник держался. Хотя силы его таяли с каждой секундой, вытекали с каждой капелькой крови. Но он держался, потому что он верил и знал, его час еще не пришел.
      Кто-то вытащил полотенце и попытался прикрыть хлещущую кровью рану. Когда же оно полностью изменило свой цвет, и в красной, липкой тряпке уже было трудно узнать хоть что-то, напоминающее о начальном предназначении, в ход пошло все, что могло хоть как-то остановить кровь. Разве в тот момент можно было жалеть что-то? Разве в тот момент было что-то важнее жизни? Не было и быть не могло. Поэтому все отдавали все ради всего. Ради жизни.
      Помощь подоспела вовремя. Врач с двумя санитарами, спотыкаясь о непокорные камни, как могли, бежали к месту, до которого успели донести Ника друзья. Давно не выражавшее испуга и удивления лицо доктора изменилось. Брови вздернулись вверх, а правый уголок верхней губы начал резко подрагивать. Полностью раскрытые глаза передавали мозгу информацию, которую он отказывался принимать. Это не укладывалось в голове: человек с такой раной, вероятно, потеряв огромное количество крови, все еще оставался жив. Он жил. А кровь все текла и текла.
      Но санитары уже несли Ника к машине. А команда, друзья давали ненужные советы, помогали им, падая, спотыкаясь и снова падая, они все равно не отпускали Ника и носилки, на которых он лежал, но, раз упав, два человека так и остались сидеть на камнях. Другие же продолжали бежать, поднимаясь по лестнице, среди пышных зеленых деревьев и маленьких сухих кустов, казавшихся невероятно злыми и мешающими тогда. Но даже они не помеха. Еще трое, успокоившись и поверив, остановились. Оставшиеся вместе с санитарами донесли Ника до машины скорой помощи и… обиделись. Водитель вытолкал их, уж было влезших во внутрь, при этом накричав и сказав, что если они не отойдут, то, как же это он сказал, «паренек может погибнуть» по их вине.
      Вот этого ребята не ожидали, не ожидали, что, сделав так много, они услышат от какого-то водителя, что именно они и могут все испортить, именно они и могут разрушить сами все свои труды, разрушить непонятно каким чудом сохраненную жизнь «паренька».
      Команда еще долго сидела на берегу моря и не расходилась. Все молча смотрели куда-то вдаль. И только палящее солнце над их головами будто говорило: пора идти домой. И они пошли, все перепачканные кровью, измученные и уставшие. И никто даже и не думал зайти в воду и смыть липкую, соленую, неприятную кровь. Да и ни к чему это было – все равно одежда вся испачкана.
      Вот они идут, такие же уставшие и измученные, но только глаза их изменились. Глаза не такие, в них нет ужаса, потому что плохое и страшное, как и, в принципе, все остальное, рано или поздно забывается. Поэтому среди их усталости видны спокойствие и счастье. Им хорошо. Но есть и еще одна разница: сейчас с ними Ник. Он рядом. Он здесь. Живой и тоже очень счастливый. Ведь он со своей командой, со своими друзьями.
      Наконец, они дошли до пляжа. Берег просто изумителен. Море, правда, немного штормит. Но это не помеха. Оно обязательно успокоиться. Конечно же, они не в том месте, где произошла трагедия с Ником. Этот пляж находится в другом конце города, туда мало кто ходит, но это, несомненно, его достоинство, а не недостаток.
      Команда разделась и побежала купаться. Ник тоже разделся и медленно пошел по еще теплым камешкам. Ах. Наступил на осколок какой-то бутылки. Замечательный пляж. Посмотрел на ногу: маленькая ранка, маленькая капелька. Пошел дальше. Волны шлепали его по ногам, а он все стоял на берегу и спокойно смотрел на синее земное небо, постепенно переходящее в море, еще раз взглянул, и переход уже не кажется ему таким плавным, теперь он резкий и жестокий. В команде трусов нет.
      Раз. Тихо вздохнул. Два. Набрал полные легкие воздуха и нырнул в воду. Три. Поплыл за всеми. Поплыл за командой. Поплыл за друзьями.
      Доплыв до них, побултыхавшись с ними несколько минут, он остановился. Все направились к буйку, ведь это уже другой буек, почему бы и не подурачиться, а Ник остановился.
      Немного искупавшись и очень сильно устав, он решил вернуться на берег. Все-таки ему еще было слишком трудно и непривычно плавать без руки.
      Кажущийся странным, не похожим на других, загорелый мальчик медленно вышел из воды. Капельки же, наоборот, быстро стекали с его шорт по ногам и шустро возвращались в свое родное море. С каждой волной оно забирало их, оставляя взамен сотни других. Оно заботилось о себе. Как живое существо, оно тоже имело инстинкт самосохранения. И без промедления наказывало глупых, самоуверенных людей, часто надеющихся на море и из-за этого забывающих этот нужный инстинкт – самосохранения.
      Ник присел на свое синее полотенце, которое он предусмотрительно захватил с собой на футбол.
      У него нет правой руки, совсем нет. А у всех остальных – есть. В глубине души ему не хочется опускаться до зависти, ему она никогда не нравилась, зато сейчас ему нравится просто молча сидеть и смотреть на тех, у кого две руки, ведь он когда-то тоже был таким, таким целым, таким же как все, а сейчас – нет, сейчас он другой и его это иногда бесит, его бесит сознание собственного бессилия, его бесит, что пока он ничего не может изменить, вернуть себе руку.
      Посмотрел налево, посмотрел направо. Он никак не может свыкнуться с мыслью, что слева он обычный мальчик, а справа, а кто же он справа? Урод? Нет, конечно, нет, ведь он ничуть не изменился, он такой же добрый, веселый, честный, хороший, так же, а может даже и лучше, играет в футбол, так же переживает, нервничает, улыбается, так же хочет, чтобы ему подарили новый велосипед, все так же, ничего не изменилось, только теперь у него нет правой руки. Представьте: летом нет правой руки, хотя, наверное, когда наступит осень, потом зима, весна – она все равно не появится, и ему по-прежнему будет больно смотреть на себя в зеркало.
      И тогда Ник решил: как-нибудь, не важно как, он добьется в жизни всего, добьется в жизни такого успеха, что ему станет все по силам, но главное, что у него появится достаточное количество денег, необходимое на новую руку. Недавно по телевизору он видел передачу, в которой, как раз, рассказывалось о новых, вроде, кибернетических протезах, целых роботах, настолько совершенных и удобных, что они бы с легкостью могли заменить его оторванную руку, и никто бы даже не заметил разницу, ведь кожа, говорят, сейчас тоже не проблема. Но главное, он бы сам почувствовал вновь появившуюся силу и плоть, железную плоть в правой руке. А еще Ник слышал что-то про клонирование. Эта идея ему очень понравилась: вначале вырастят руку, точь-в-точь такую же, какая была у него, а потом каким-то новым методом специалисты пришьют ее на место, да так пришьют, что никаких следов не останется, и все будет по-прежнему. Однако, и в том и в другом случае важно только одно – деньги. Будут деньги – будет рука, не будет денег – не будет руки.
      «Но как мне их заработать, причем заработать быстро и так много? Я не хочу ждать, не хочу ждать старости. Мне все нужно сейчас. Мне уже надоело без руки, мне надоело, что на меня постоянно пялятся, показывают пальцем и даже относятся как-то по-другому. Как будто я стал другим человеком или вовсе не человеком, а непонятно чем, но я ведь прежний, я не изменился и я хочу показать это людям. Я хочу, чтобы они знали это, видели это. Мне нужно как-то добиться всего. И я знаю – я добьюсь. У меня просто нет выбора. Я не выживу так. Я не хочу жить так. Но с другой стороны, сколько людей подрывалось на минах, попадало в катастрофы, аварии, им отрезали руки или ноги или и руки, и ноги, и они жили, существовали на свете. Они же смирились. Они согласились на такие условия и ничего. Может быть, им тяжело, трудно, так же, как сейчас мне, но дни идут за днями, потом появляются месяцы, а из них  складываются годы, и все остается по-прежнему, они – люди. И мне можно смириться и жить спокойно, оставить все как есть. Смириться.
      Я ведь умею петь. Точно. Это то, что мне надо. Замечательно. Ну да. Когда я выступал на школьных концертах, пел вместе с друзьями у костра, и даже когда меня услышала мамина подруга, учитель музыки – все мне говорили, что у меня талант, у меня уникальный голос, хотя и детский, но очень мелодичный и неповторимый. Так надо его использовать. Не всю же жизнь впустую с друзьями песни распевать. У меня уже есть несколько своих наготове, я ж прошлым летом столько стихов написал, осталось только сделать музыку и придумать припев. Не случайно же я во всем слышу свою мелодию, ритм. Это неспроста. Немного терпения. Хорошие знакомые, которых я обязательно найду, и вот она, слава. И известность. И деньги. Точно. Точно. Точно. Хорошо. Очень Хорошо. А вдруг я потеряю голос, от меня уйдет талант. А вдруг у меня и нет никакого таланта, вдруг это все добрая лесть, только чтобы сделать мне приятно, все-таки я еще ребенок. Не важно. Главное – постараться, попробовать. Вдруг получится. А потом уже будь что будет. Но рискнуть надо обязательно и как можно скорее, а то потом, мало ли, действительно все пропадет, и останусь я ни с чем, и о скорых деньгах тогда точно придется забыть, и прощай рука, прощай свобода. Нет, этого никак нельзя допустить».
      Мысли остановились. А волны на берегу – нет. Ник взглянул на ребят, выходящих из воды, толкающих друг друга, не переставая смеющихся. Один из них, шедший сзади, начал руками и ногами бить по воде, обрызгивая всех со спины. Несколько капель попало и на уже почти высохшего Ника. Обернувшись, вся команда набросилась на шутника, несколько раз весело, с чистым, задорным и очень беззаботным смехом, окунула его с головой и потом за руки, за ноги вытащила его на берег. Все были счастливы и беззаботны, ведь у них не было таких глобальных далеко идущих планов, как у Ника. Усевшись на камни, принялись слушать новый анекдот. Мальчик без правой руки тоже с улыбкой следил за рассказом и думал: «Певцы зарабатывают очень много. Очень много. Я добьюсь этого. Я буду стараться изо всех сил, но добьюсь, и мне хватит денег»
      На следующий день…
      Пустое, безлюдное поле, усыпанное, как грибами после дождя, невинными лужами, большими и маленькими, но в любом случае не дающими детям спокойно поиграть в футбол. Поэтому никого нет. Никто не пришел. Дождь расстроил все планы, и ребята, а в том числе и Ник, остались дома. Каждый замкнулся в четырех стенах и ждет, несомненно, ждет. Ждет еще одного дня и вечерней трансляции матча между командами из Испании и Англии, матча принципиального и от этого, наверняка, настолько захватывающего и интересного, что, вряд ли, за время его показа хоть одна живая душа появится на улице.
      А у Ника нет телевизора. В последний момент родители решили не покупать этот никчемный, на их взгляд, ящик, а лучше потратить все накопленные деньги на одежду и еду для своих детей. Ник был поражен, убит. Он так долго ждал это устройство для просмотра футбольных матчей, с упованием надеялся на него и мечтал о нем. Но, видно, мечтам было не суждено сбыться, и хмурый потолок оставался единственным, на что Ник мог смотреть, грустно свернувшись и зачем-то укутавшись одеялом у себя на кровати. Тянутся секунды. Ник неподвижен. И вдруг, абсолютно моментально, будто прыгая с высокой-высокой скалы, наконец достигнув желанной глубины и окунувшись в безбрежную свежесть морских волн, Ник понимает, что ему надо выйти на улицу, не важно, что там никого нет, не важно, что там сейчас скучно и серо после дождя, ему просто вдруг надоела его кровать, надоел потолок, надоел дом, все надоело. Надо выйти.
      20:07
      Хмурый, загорелый мальчик тихо спускался по лестнице. Его шаги были чуть слышны, но никого это не интересовало, потому что он был один. Выйдя из подъезда, он прошел несколько метров в сторону скамейки.
      Никого.
      Остановившись, мальчик огляделся. У него нет правой руки, а вокруг действительно… Есть. Трое ребят стояли, облокотившись на перила разворачивающейся неподалеку уличной лестницы. Они болтают о чем-то друг с другом, о чем-то никчемном, глупом и никак не влияющим на Ника. В то же время их совершенно не волнует его присутствие. Ведь они старше его, сильнее его и, вроде бы, умнее его. Но все-таки подростки страшные люди. Поэтому один из них шутки ради решил подозвать сомнительно стоящего одинокого мальчика. Эти точно не любят футбол.
      - Эй, Ник. Иди сюда.
      - Чего? – приближаясь к ним, сказал мальчик.
      - Да так – просто. Как у тебя дела то? – с ехидной улыбкой спросил парень. Двое остальных жестоко прыснули смехом.
      - Нормально, вроде, все. – Ник уже начинал нервничать, но всеми силами пытался удержать себя, чтобы ни в коем случае не показать этого.
      - Нормально, говоришь? Как же у тебя может быть все нормально, если ты теперь у нас однорукий. Вот у, - он указал на себя и на своих друзей, - действительно все нормально.
      - У меня тоже. Я домой пошел.
      - Нет, постой. Что же это ты зря выходил что ли? Ты хоть шнурки сам себе завязывать можешь? Или ты просишь кого-нибудь, чтоб помогли?
      «Чего они ко мне прицепились?»
      - Вначале не получалось, а сейчас спокойно завязываю и, небось, быстрее тебя, – гордо выпалил Ник.
      - Да-да. Рассказывай. Так я тебе и поверил. Если честно, жалко мне тебя.
      - Нечего меня жалеть.
      Смех.
      - Действительно. Ты ведь сам виноват. А я слышал, вы этот катер так и не нашли. Хороши друзья. Даже запомнить не могли, кто их капитана переехал. Ты ведь был главный в команде?
      - Я и сейчас…
      - Даже представить не могу, что бы я делал, если бы мне оторвало руку.
      - Может, хватит, - успокоившись, вмешался второй.
      - Отвали. Так вот. Ты когда подрастешь, наверняка, сам все поймешь. Ух, это ж надо, стихами заговорил. Вот будешь ты нашего возраста, и мимо тебя все, все-все, красивые и страшные, хорошенькие, беленькие, черненькие, все-все девчонки будут мимо проходить. Даже внимания на тебя обращать не станут.
      «Ничего, переживу».
      - Вроде бы нормальный парень. А как увидят твою руку, точнее как раз наоборот, не увидят ее, ооо, у них сразу пропадет к тебе интерес. Кому это надо: встречаться с калекой?
      - У меня будет новая рука!
      - Да неужели? Ты ее из дерева сделаешь?
      - Нет, куплю, и, причем, такую, что ее даже от настоящей не отличишь!
      - Давай-давай. Только я никак понять не могу, как ты столько денег заработаешь? В кино что ли будешь сниматься?
      В этот момент парней так издевательски прорвало на смех, прорвало, несмотря на стоящего перед ними маленького мальчика, почти уже плачущего, но держащегося из последних сил. Он не сдавался.
      - Я буду петь и сочинять музыку, - пожалев о сказанных словах, произнес Ник.
      - Музыку? Петь? Не смеши меня. Я и так сейчас лопну, уже почти плача от смеха, произнес враг.
      - Тебя, не то что петь, тебя даже на обыкновенную работу не возьмут, - вмешался третий.
      - Надо будет, еще и твоим начальником стану, - озадачив всех троих, уходя, громко выкрикнул Ник.
      И убежал. Но слезы так и не потекли у него из глаз. Он и забыл про них. В голове бушевали идеи. Странно, очень странно, но не было злости и даже обиды, действительно, странно, были только идеи и желание их реализовать, добиться чего-то, назло этим взрослым балбесам, назло всем. Позвонил. Зашел в дом. Коридор. Комната. Лег.
      Подошло время ужина, и мама тихонечко зашла в комнату. Сын спал мирным, честным сном, спал в одежде и без одеяла, спал так же, как все утомленные дети его возраста. Ее глаза видели мальчика, левой рукой ухватившегося за подушку, а правой, а правую он, наверное, просто подмял под себя, ведь во сне дети могут так изловчиться, что, как ни старайся, не разберешь что где. Она точно где-то была. И его мама видела здорового, целого сына, отдыхающего, спящего. Он выглядел именно так. Так казалось.
      Дверь прикрыли с внешней стороны.
      Пролежав всю ночь с распахнутым окном и чуть подрагивающими от слабого ветерка занавесками, Ник, проснувшись замечательными, светлым утром, понял одну маленькую истину: «Зачем слушать остальных – надо слушать только себя!»
      Он молча смотрел на свою левую руку, смотрел, как маленькие ручейки вен растекаются по ней, он с упоением наблюдал, как у самого запястья поднимается и опускается маленький бугорок, будто кто-то пьет и никак не может напиться, все пьет и пьет, и этому не видно конца, крохотный, неугомонный поршень, движущийся среди безмолвия и бездействия всего окружающего. Ник видел свой пульс, пульс регулярный, пульс, показывающий, как ненавистные капельки, десятки, сотни, тысячи капель гуляют по его телу. Они питали руку, обеспечивали ее жизнь и постоянно присутствовали в ней, так же, как и сейчас, ритмично приподнимая кусочек плоти у самого ее запястья.
      Мальчик встал с кровати, прошелся по комнате и, не найдя ничего нового, опять лег. Расположенные рядом живые кровати, приютившие детей, не стали другими, не стали больше или меньше, не стали новее или тише, они были прежними.
      И когда Ник, наконец, залез под свое тоненькое, действительно летнее одеяло, ему вдруг захотелось петь, петь тихо, чтобы никого не разбудить, петь для себя, чтобы успокоиться и поверить.
      Ему вспомнилась одна не очень добрая песенка, которую он сочинил на прошлой неделе, она была маленькая, припев всего из двух строчек и два четверостишья слов, взятые из его же прошлогодних стихов. Он напевал ее медленно и чуть лениво, от чего создавалось впечатление, что где-то в глубине комнаты тихо мурлычет кошка; при этом постоянно поглядывая на надувающуюся, как парус, занавеску, постоянно застывающую, а потом скромно выпрямляющуюся и повисающую, как тот же парус на мачте во время штиля.
      Что же он поет?
      Шшш.
      Надо прислушаться.
      
       Ползет муравей двести сорок дней,
       Он ищет чужую страну.
       Ползет муравей и не знает о ней,
       Что я ее раздавлю.
      
       Но он верит ей, волшебной своей
       Стране, что идет ко дну.
       Но вера кипит, и муравей все бежит,
       Не зная лишь правду одну.
      
       Ошибка, ошибка,
       спросите меня.
       Ошибка, ошибка,
       это я.
       Ошибка, ошибка,
       спросите меня.
       Ошибка, ошибка,
       я…я…я.
       Ошибка, ошибка,
       простите меня.
       Ошибка, ошибка,
       я.
      
      Все вокруг него было родным и любимым и поэтому Ник пел, ни о чем не думая, позабыв про свои надежды, взлетающие до невиданных высот идеи, мечты, он просто пел, и ему от этого было хорошо.
      Все вокруг него спали, а он смотрел на них, продолжая петь, петь до того момента как кто-то проснется, и волшебный, мелодичный мир Ника исчезнет, в одно мгновение превратится в обыкновенную комнату с обыкновенными детьми.
      Мира нет.
      И Ник весело шагает со своими друзьями на очередной матч. Погода, игра, команда – все великолепно. Но как ни странно в этот раз победа далась тяжелее. Ничего страшного.
      Немного передохнув после футбольной битвы, ребята расселись на скамейках, расставленных вокруг поля. Они сидели и болтали друг с другом, решая, куда пойдут после, и вообще, что они будут делать в тот день. Ник сидел в самом центре разговора, но за все его время ни разу не произнес ни слова. Он думал о своем. Но вот кто-то, пораженный пришедшей к нему идеей, не подумав над ней, не оценив ее, встал со скамейки и, повернувшись так, чтобы его все видели, сказал, произнося каждое слово отдельно и четко, будто собирался предложить как минимум самую большую авантюру или того хуже – что-то противозаконное.
      - А давайте пойдем на Синий пляж!
      - Синий пляж? А что мы там забыли?
      - Как это что? Это ведь Синий пляж! Это ведь самый лучший пляж, который есть у нас в городе. Если честно, я там был всего два раза, но, действительно, это самое красивое, что я когда-либо видел. Ты не знаешь? Ну как же. Дорога и вся набережная там выложена необычным синим камнем, наверное, очень дорогим и, скорей всего, привезенным из какой-нибудь далекой страны. Там этот синий камень везде. Все здания облицованы или даже сделаны из него, а в парке, через который проходит дорога, просто уйма всяких статуй, памятников и другой архитектурной ерунды, сделанной из того же синего камня. Ну и что? Да… Ну ты… вы все просто не видели этого.
      - Ну почему же. Я видел. Моим родителям сделали специальный пропуск туда, и они как-то раз взяли меня с собой. Да, там действительно круто и очень красиво. Мы почти два часа гуляли по парку, но, когда наконец дошли до моря, мы его просто не узнали. Оно было другим!
      - Вот-вот. Как раз об этом я и хотел сказать. Вы же видели, какая там вода. – Он указал в сторону моря. - Там где мы купаемся? Какого она цвета? Правильно. У нее зеленый, изумрудный цвет. Ведь так? А на том пляже все синее и даже вода в море тоже синяя. А знаете почему?
      - Нет. Я вообще не понимание, что это за бред.
      - А потому что там в воде лежит плита, огромная, сделанная из этого необычного камня. Судя по всему, она лежит ровно горизонтально. По ней идешь, идешь, а воды все по пояс. Идешь, идешь, а берег все отдаляется и отдаляется от тебя. Но зато потом, когда она заканчивается, так же резко и ровно, под прямым углом, она начинает уходить вниз. Там глубоко и вода чистая-чистая. Значит, уходит она вниз, еще вниз до самого дна. А на дне что? В хорошую погоду, когда на море штиль, и вода прозрачная до невозможности видно… что там внизу, - все замерли. - Что там внизу… такая же плита из синего камня, уходящая черт знает как далеко. Хотя она уже не такая синяя, как верхняя: на ней появились уже и песок, и камни, и водоросли всякие, ведь ее не очищают, в отличие от первой, а море оно такое, оно не любит когда что-то меняют и пытается вернуть себе все обратно, сделать все как было. Я то знаю.
      - Вот это да!
      - Туда обязательно надо сходить.
      - А что ж ты молчал-то? Почему вы вдвоем никогда не рассказывали нам об этом Синем пляже? А?
      - Какой смысл? Когда я ходил туда с родителями, я ведь видел, что там весь парк вместе с пляжем обнесен высоченным забором, что там куча охранников и всего один вход, такой вроде блокпост, где обязательно надо предъявить пропуск, иначе ни о каком пляже даже и не думай. Ну какой смысл?
      - Обыкновенный.  Ты только и ходишь туда, куда возьмут тебя твои родители. Слабак, – с гордой улыбкой произнес рассказчик. – Самый настоящий. Высокий забор, проход закрыт, да ерунда это все. А тем более охранники. Забор там, кстати,  не такой уж высокий, и по всей его длине высажены деревья, а вот трава там, действительно, высоченная. И причем забор сделан так, что через него можно без проблем перелезть, если захотеть. Между верхней и нижней его частью сделаны, ну знаете, как бы для красоты, такие кованые ромбики, за которые вначале легко ухватиться, а потом и, поставив на них ногу, вообще перелезть. Охранники… Да где ты их откапал? Я их там даже и не видел. Но главное не это. Я, конечно, понимаю, что они следят за своим забором, но одно место они точно пропустили. Если смотреть не справа от центрального входа, а слева, со стороны дороги, то, пройдя два поворота, неподалеку от разрушенного старого здания, рядом с одним очень высоким деревом, знаете, таким пышным и разлапистым, есть дырка, через которую можно без проблем пролезть, что я вообще-то и сделал, сделал два раза без каких-либо там проблем. Без проблем.
      - Это правда? Ты не врешь, там действительно есть эта дырка?
      - Да вы что? Конечно есть, собирайтесь, сейчас пойдем, я вам все покажу.
      - А если поймают?
      - Не знаю, - честно ответил парень.
      - По-моему, попробовать стоит.
      - Нет, я не пойду. Я лучше с родителями туда еще разок схожу. А то, если они узнают, мне дома так влетит.
      - Нас поймают, - смотря куда-то в сторону, сказал Ник.
      - Все будет нормально. Помимо меня уже столько народу туда ходило, и никого не поймали. А поймают – ничего страшного – отпустят, мы же не воровать пришли, мы же не воры, нам просто захотелось посмотреть, ну любопытно нам стало, интересно, вот и все. Пошли?
      - Пошли, - ответила команда хором. И среди множества голосов можно было услышать голос Ника. Он, так же как и все, хотел попасть на этот пляж, хотел увидеть его, восхититься им. Три обыкновенных слова манили его: неизвестность, запретность, красота.
      Синее земное небо было над их головами. Правда, их это не смущало, потому что в тот момент их поглотил Синий пляж. Странный, необъяснимый. Что это был за пляж? Не знаю. Откуда взялся необычный камень, и для чего он нужен? Не знаю. Да и никто из мальчишек, шедших туда, наверное, тоже не знает. Но, несмотря на это, все равно идут.
      Наконец они добрались до заветной дороги и увидели забор. Он их не поразил, тем самым добавив решительности и веры в удачное окончание их рискованной попытки. Ник был даже немного смущен простотой и обыденностью представшего перед ним препятствия, на самом деле не казавшегося таковым. Надо было всего лишь ухватиться за ромб, подтянуться, вставить ногу в ромб, ухватиться за верх решетки, подтянуться и перелезть, спрыгнуть. Оп. Ты уже там. Так просто.
      Ребята шли вдоль дороги в поисках разрушенного здания и дерева. А Ник все весело, с шутливой улыбкой, повторял: «Нас поймают. Точно поймают. Вот здорово». Мальчики с увеличивающимся недовольством смотрели ни него, бросали колкие взгляды, пытаясь утихомирить баламута, нарушителя спокойствия. А он в свою очередь, смеясь над ними, над их вдруг появившейся трусостью, все громче и громче кричал им в ответ: «Нас точно поймают! Точно вам говорю. Точно вам говорю. Вот же будет здорово! Класс!»
      Светло. Очень светло.
      И вот из-за угла появилось долгожданное, так приятно разваленное здание. Какая разница, чем оно было раньше, оно ведь разрушено, это оно, оно. Вся толпа загорелых мальчишек вздохнула с облегчением. Действительно рядом с ним было дерево, большое, уже любимое. Добрались.
      Главный зачинщик всего этого похода с гордостью показал им то место в заборе, кем-то специально прикрытое веткой огромного дерева, через которое можно было без проблем пролезть на территорию парка, а потом и отправиться на пляж. Сейчас наступал самый ответственный момент, все замерли, даже Ник, поддавшись общему настроению, бьющемуся, пульсирующему, как кровь в сосудах, притих, успокоившись, замолчал.
      Отодвинули ветку. Проход открыт. Переглянувшись, подсознательно доверившись друг другу, и поверхностно ни о чем в то миг не думая, они по одному начали пролазить сквозь дырку в заборе, тихо перебираться на территорию парка.
      Ник шел третьим. Очутившись по ту сторону забора, он, как и все, присел и начал ждать, ждать остальных. Когда же за пределами парка никого не стало, немного помедлив, вся компания, приподнявшись из своего положения, выпрямившись во весь рост, стала пробираться сквозь заросли, не очень густые, к главной тропинке. Беззаботно шагая навстречу долгожданному пляжу и интереснейшим тайнам, они спокойно переступали через кусты, свалившиеся или поваленные деревья, через их ветки, большие и маленькие.
      - Стойте! – захлебнувшись не своим голосом, произнес вратарь.
      - Ну что случилось? Чего ты шумишь?
      - Да сам взгляни. Правее. Вон же охранник в белой майке.
      - Целый карбюратор! – выкрикнул шедший рядом с Ником парнишка. Этим словосочетанием он всегда выражал свои эмоции, дошедшие в одну секунду до предела, достигшие пика. Это было у него что-то вроде «Вот это да!» или «Ух ты!». И тогда он понял, что все влипли. – Мы влипли. Мы попались.
      - Нас поймают, нас поймают, вот… - Ник.
      - Да тихо вам. Тише. Идем дальше, как ни в чем не бывало. Идем, как будто все нормально. Прикинемся, как будто мы просто гуляем. Может, нас и не заметят. Быстрей, быстрей на тропинку, на синюю тропинку.
      Они не успели добежать до дорожки. Несколько загорелых мальчишек, совершенно разных, были замечены молодым, честным охранником в белой рубашке и черных брюках, с современной рацией в руке.
      Оставался один шаг до синей толстой линии.
      - Здравствуйте, ребята, - человек среднего роста подошел к ним. А они остановились как вкопанные, остановились на зеленой траве, в одном шаге от спасительной дорожки.
      - Здрасте, - взяв на себя смелость, ответил главный зачинщик.
      - Предъявите ваши пропуска, пожалуйста, - он уже все понял, и его спокойные, уверенные, насмехающиеся глаза были прямым тому подтверждением.
      Зачинщик предвидел это, но все произошло так быстро и просто, что он даже немного растерялся.
      - Да мы тут…
      - У нас нет пропусков, - левым боком вылезая, выглядывая из толпы, совсем маленькой, но уже толпы, честно произнес Ник.
      - Нет. Ну тогда покиньте территорию парка через ту же дырку, что и помогла вам пробраться сюда. Давайте-давайте. Вон она, эта дырка, - он указал именно на то место, через которое они и проникли в Синий пляж.
      Ребятам явно не хотелось уходить, но они чувствовали, что они проиграли, впервые проиграли, проиграли по-настоящему и в сухую.
      - Может вам помочь? На первый раз я, пожалуй, вас прощу, но вот если вы еще мне когда-нибудь попадетесь, то пеняйте на себя, я с вами сюсюкаться не буду – сразу отведу куда следует. Так что… я жду, - он говорил, как настоящий победитель. Хотя, почему как – он и был настоящим победителем.
      Ник повел то, что осталось от его команды к заветному выходу. Охранник провожал их взглядом. Они дошли и остановились. Ник обернулся – он все еще смотрит. Ладно. По-одному начали вылезать из мечты. Когда же все оказались  снаружи, выяснилось, что никто не хочет уходить. Выяснилось, что все полны решимости, все уверены в себе, все оскорблены, и все хотят все-таки добраться до Синего пляжа.
      - Сделаем вторую попытку. Он ушел и, наверное, уже точно уверен, что мы больше не вернемся. Так? А вот у нас на этот счет другие соображения. Опять пролезем сквозь дырку, пригнувшись, в зарослях пробежимся вдоль забора до самого моря, а там уж нас никто не достанет. Правильно?
      - Так и сделаем. Но все-таки, как нас поймали, а? – добавил Ник.
      - Это все ты виноват. Если бы ты не говорил, ничего бы и не случилось, -  напал кто-то.
      - Ну правильно. Я же сказал, что нас поймают, нас и поймали, но зато как это весело, как это необычно и как-то нервно. Мне понравилось. Меня раньше никто не ловил, а сейчас… Повезло.
      Вторая попытка.
      Подозрительно оглядываясь по сторонам, ребята повторно пролезли внутрь. Затаились. Никто даже и не думал поднимать головы. Все собрались.
      - Побежали, - шепотом прокричал зачинщик.
      И все побежали, пригибаясь, как профессиональные бойцы специальных отрядов из героических фильмов. И все прижимались, жались к земле, потому что боялись, по-настоящему боялись проиграть второй, ведь это бы означало конец, страшный, плохой конец, к которому они, вечные победители не только в футболе, но и в жизни, не привыкли.
      - А если нас заметят, что делать? – один спросил шепотом.
      - У нас два пути, - продолжая ползти, нет, медленно, а иногда быстро продвигаться, перебегать, отвечал зачинщик. – Два: либо сразу же бросаться к забору и перелезть через него, я думаю, времени хвати, все-таки ему еще добежать до нас надо, либо со всех ног ринуться к морю, я же говорил, там они нас не достанут, - пояснил он.
      Пробираются. И кусты неприятно тычут ветками в лицо.
      - Фу, вроде все нормально.
      - Вот черт, я его вижу. Уходим. Он нас заметил. Уходим! Я говорю, уходим. Он заметил нас. Куда вы рванули? Он бежит вам на перерез! Уходим к забору. Вон еще двое. Это действительно конец.
      - Нет, - с нервной отдышкой сказал Ник. – Это не конец. Все нормально. Побежали к морю.
      - Куда они бегут? – перелезая через забор, кричал зачинщик. – Куда? Там из-за дома еще двое в белых рубашках! Это плохо кончится.
      Ник, несчастный Ник. Он ошибся, но понял это уже слишком поздно. Ему навстречу выскочил какой-то толстый охранник. Ошибся. Наконец осознав это Ник со всех ног бросился назад, в заросли, к забору. Он не помнил, где дырка, и единственным выходом для него в этой ситуации было перелезть через забор. Ник понял это и побежал, побежал к своему спасению. За ним охранник, но он явно не конкурент Нику, с его спортивными, натренированными и очень быстрыми ногами. Ник бежит, удирает. У него появился уже небольшой запас времени, может быть, ему удастся?
      Долгожданный забор. Любимый забор. Так, теперь не подведи. Ник делает все, как запланировал, все, как видел перед своими глазами, видел у себя в голове. А на самом деле. Схватился рукой, одной рукой, он забыл, про это, он не учел этого, за ромб. Надо подтянуться, надо обязательно. Вверх, вверх. Силы, ну где же силы? Куда они делись? Ну! Превозмогая боль, он еле-еле дотянул свое тело до середины забора. А охранник уже близко, он уже совсем. Половина дела сделана. Нога в ромбе. Теперь нужно подтянуться второй раз. А сил нет, они все исчезли, испарились, как и друзья, давно перелезшие через ограду, и не думая, позабыв о Нике, убежавшие, убежавшие ради себя. Трусы.
      Еще раз. Вверх, вверх. Он здесь. Он прямо за спиной. Охранник. Враг. Нет, не сможет. Ну где же рука! Дайте ему вторую руку! И никакой проблемы, он бы унесся, улетел, как птица. Но руки нет. Все равно он тянется. Своей левой рукой он хочет превзойти, да какой там, хотя бы сравняться с силой двух. Но это ему не удается.
      Еще.
      Не удалось.
      Он остался.
      - Молодой человек, слезайте. Слезайте-слезайте, - запыхавшись от необычно быстрого бега, устав и наклонившись лицом вниз, удерживая свое грузное, облокотившись, упершись руками в колени, произнес охранник.
      Ник повиновался.
      «Мне нужна рука. Я хочу себе руку. И я добьюсь всего. И у меня будет рука. Потому что она мне нужна».
      Он спокойно спрыгнул вниз, подошел к охраннику и попросил у него прощения. Тот удивился. Удивился настолько, что, не обращая ни на кого внимания, медленно и аккуратно повел его к парадному входу. Ник шел по синей, необычной дорожке, шел, не видя набежавших охранников, раззадоренных первым, молодым, который задержал его и всю группу загорелых мальчишек примерно пятнадцать минут назад, а потом расчетливо отпустил. Ник шел. А полный взрослый мужчина сопровождал его, параллельно что-то настойчиво объясняя своим коллегам.
      Замечательные ворота.
      И вокруг все такое зеленое, деревья, разные, но целые.
      Все убежали. Остался один Ник.
      - Что ж вам дома не сидится? – спросил ведущий его охранник с большим круглым лицом и теплыми, очень теплыми, почти родными, глазами.
      - Не знаю. Просто нам сказали, что здесь красиво и хорошо. Вот мы и решили посмотреть. Всем же можно.
      - А вам нельзя. Вот заработаешь денег, чтобы купить пропуск сюда, тогда – милости просим.
      К Нику подошел победивший молодой охранник.
      - У вас всегда так строго? – поинтересовался Ник. – Вроде раньше ходили, и ничего. Рассказывают, что никаких проблем нет. А, может быть, к вам кто-то приехал? Кто-нибудь известный?
      Что-то вроде того, - успокоившись, уже мирно ответил он. – Хотя, наверное, лучше сказать, что сегодня просто не ваш день. Удачи. Но чтоб больше так никогда не делал. Ладно?
      - Ладно.
      За спиной   у Ника с металлическим звоном щелкнули ворота. Они закрылись. А Ник пошел. Ник медленно побрел домой.
      «Я добьюсь».
      Ушел.
      Ребятня весело играла в футбол во дворе. С поля доносились оглушительные выкрики и задорный хохот. Деревья, посаженные многие годы назад, вновь и вновь слушали голоса очень молодых и очень загорелых людей, для которых в тот миг не было ничего важнее очередного забитого гола. Их ноги двигались в неудержимом ритме счастья, кружились вокруг мяча, такие разные, такие похожие, такие одинаковые. Солнце согревало и успокаивало, а синее земное небо всей своей величественностью и непогрешимой чистотой словно давало понять, словно говорило им: «Живите на здоровье, я-то вас точно не предам». И они жили и радовались каждой секунде этой жизни. Они не думали о славе, о больших деньгах. Они думали только о футболе, они жили им. Так же, как кода-то Ник.
      Но его нет среди них. Они потеряли своего великого капитана.
      Зато появился другой, не менее великий, не менее родной. А Ник? Сейчас главное попасть в створ – все остальное, в том числе и Ник, всего лишь история, память, жизнь.
      Никто не спросит о нем. А никто и не вспомнит.
      Команда играла великолепно и вновь победила. А Ника не было. С трудом уговорив родителей, он отправился к дяде, в столицу, добиваться всего.
      
      Конец.
      
      Ефим Марковецкий
      3 августа 2003г.
      18:16:31