Знакомство

- Мне напртр-дорпр пыртырпыр надор терпердр тебе скарпр-скарпартр рать.
- Чертр-пир? Рерпирто-пиртр. Пиртыр-рирпо. Артр?
- Тыртыры пертыры плохторы, тартыр пертыр дерпиртыр. Мысли. Трпр. Мысли. Трпр. Чтор-то пертыр, пертыр мешает общению тар-тар.
- Но что др-пр этор? Какр такопр-е возможнр?
- Мы кирп попали куда-трпрдор-тор.
- Папар, папар, я не хочу умирпермир арть! Ведь этор корп-корп-корнец?
- Не бойся, сынок, у нас нормальный каааааарптр каааарабльпртр, он ар все ре пере  выдержертрпертр-т. Мы простор кударто порпарли, в каркое-прто полеро навернор-е.
- Держись! – подумал Сю.
- Держусь! – подумал, схватившись за ручки антигравитационного кресла, его сын.

Земной странный ребенок сидел и смотрел куда-то вдаль. Он сидел, окруженный тишиной вечерних часов. Той тишиной, которая в действительности только кажется. Миллион, а может быть, и миллиард, разных звуков доносился до его ушей. Приятных, ласкающих звуков, успокаивающих и всем своим спокойствием напоминающих тишину. Но это не была тишина. С улицы доносились крики играющей детворы и ноющих машин. Еще были сверчки. Сверчки, своим появлением напоминающие о наступлении вечерних часов. Сверчки, пытающиеся перегудеть, перезвенеть, пережужжать шум машин.
Все это было перед ним. Все это было в открытом окне. Всего лишь четвертый этаж, но почему же всего лишь – это же замечательно! Все так близко и так много. Вот один мальчуган, гнавшийся непонятно за чем, спешащий непонятно куда, со всего маха врезался, споткнулся о небольшой камень, пролетел самую малость и растянулся на песке площадки, веселой детской площадки. Его лицо изменилось в одно мгновение. Оно не выражало боль, злобу или отчаянье – оно выражало обиду. Ну это ж надо было именно мне на него наскочить, ну почему именно я? А протяжный вопль, который он издал при этом, служил только одной цели: смотрите на меня, слушайте меня! меня обидели, да, меня обидели, я сам себя обидел, но это неважно, смотрите на меня…
К нему с серьезным видом подбежало несколько ребятишек, они оценивающе посмотрели, все ясно, и рассмеялись, рассмеялись вместе с самим упавшим мальчуганом. Кто-то прыгал, кто-то бегал, кто-то скучно сидел, кто-то смеялся, кто-то шутил, кто-то нервничал и переживал. Да, были и такие. Они везде есть. С ними ничего нельзя поделать. И даже среди детей, игравших неподалеку в старый, дышащий еле-еле, умирающий кожаный мяч, были такие. Они были. Они были и среди взрослых, оживленно сидящих на скамейках, следящих за своими чадами, но ни на минуту не забывающих переговариваться друг с другом, забывая, забывая, забывая… о детях. Дворы, улицы были полны звуков, движения, энергии, каждый что-то делал, делал, даже бездельничая.
Двое девчонок скатились с горки, они катились наперегонки, но одна из них явно схитрила: не успев досчитать до трех, она оттолкнулась и покатилась вниз, полетела, встречая бьющий ей в лицо ветер с довольной улыбкой. Ее растрепавшиеся светлые непокорные волосы стали объектом возмездия, воздействия обманутой. Она ухватилась, впилась в них, как львица в столь желанную добычу, ухватилась мертвой, детской, обиженной хваткой. Еще секунда. Последовал ответ. Еще минута. И им это надоело – они пошли на качели.
Да, действительно, двор жил, он был как настоящий живой организм со своими сильными и слабыми сторонами, и как раз самой слабой из них был турник, излюбленное место общения ребят постарше. Примитивное подтягивание, примитивные перевороты и другие упражнения – это расслабляло ум, напрягая мышцы. Банальный турник, который есть, наверное, в каждом дворе, о котором даже и говорить нечего, так он прост. Вверх, вправо, вниз. Три железки.
Но слабость турника этого двора заключалась в том, что с ним постоянно происходили разные неприятности. Один раз на него упало вырванное с корнем во время урагана тяжеленное дерево, убив его, подмяв под себя, смяв. Собрались – восстановили. Другой – водопроводчики решили  заменить трубы именно, ну вы понимаете. Собрались – поставили на место. А вот в третий, в тот момент еще не произошедший раз в него попало нечто необычное, потерпев катастрофу, врезалось в него, выбрав тем самым, хотя и совершенно непроизвольно, его местом своей вынужденной посадки.

Ребенок сидел и смотрел вдаль. Смотрел на кончики деревьев, расположенных на самом краю, смотрел по настоянию своих родителей, услышавших, узнавших где-то, что это необходимо для тренировки детских глаз, утомившихся от долгого сидения за книгой, за телевизором, за монитором, за жидкокристаллическим монитором, за галаграфическим трехмерным проектором…
Бух. Бух. Бух. У него за спиной, где-то в другой комнате, где-то далеко, загудела стиральная машина. Он прислушался к новым, ворвавшимся звукам. Топливный бак наполнен. Зажигание. Обороты увеличиваются. Загудел. Закрыть глаза, включить воображение – ну, чем не автомобиль, чем не самолет, чем не космический корабль? Машина замурлыкала забулькав. Продолжила свой очищающий ход. И вот ее ровное, редко щелкающее чавканье уже смешалось с остальными звуками, стало еще одним, примерно, миллиард шестьсот семьдесят три тысячи пятьсот двадцатым шумом, поступающим еженаносекундно по целой системе слуховых органов в мозг.
Ребенок, сидевший у окна, взгрустнул. Вот уже третий день ему не разрешают выходить на улицу. Его заставляют мириться с всепоглощающим одиночеством, заставляют скучать, в то время как все остальные дети играют, шутят, в общем, радуются и веселятся. Но он простыл. У него была температура, невысокая, совсем маленькая, но от этого только по-настоящему неприятная, ей нельзя было похвастаться, и из-за нее нельзя было выходить на улицу. Только смотреть. Насморк. Текущий, слезливый и очень неудобный. Все это исчезло уже на второй день. Исчезло, конечно, только вот врач, пришедший по просьбе родителей, вынес вердикт – пять дней дома. Приговор. Хуже чем пожизненное заключение. Ведь сейчас всего лишь третий день, то есть ждать осталось еще целых два скучных, длинных, вечных дня.
Шум стиральной машины начал постепенно выпадать из его сознания. Это происходило, наверное, потому что заканчивался ее безудержный цикл, и она действительно постепенно затихала.
Детский, совсем крошечный подбородок лег на аккуратно сложенные руки. Ребенок вдруг услышал молчание машины. У него в мозгу сразу же появилась незаметная, невидимая, молниеносная, живая цепочка логических выводов. Прошло целых два часа, а он все сидел и сидел у показывающего, звучащего, волшебного, знакомого окна. Окна в мир. Окна во двор. Он заметил, что площадка потихоньку опустела, что на небе появились звезды, и что ему скоро придется идти спать. Но тут же он вспомнил, что родителей, его любимых родителей дома нет. Нет не в первый раз. Нет, и не в последний. Такое время – работа. Они его покормили, продиктовали ему все положенные в этом случае наставления и ушли. Будут завтра. Но он справится – не в первый раз.
Ребенок взглянул на небо. Ему хотелось думать о звездах, хотелось не спать, хотелось увидеть что-то, ему так хотелось этого. И он увидел. Нет, он действительно увидел. Какая красивая падающая звездочка. Удивление. Вопрос. На красивом, звездном ночном небе была неправильная падающая звездочка, какая-то не такая, как надо, не грустная. А постоянно увеличивающаяся. Но ребенок не мог оторваться от этого прекрасного вида, он был так необычен, так нов. Молодой мозг анализировал и в доли секунды понял: что-то падает.
Уже так поздно, уже совсем темно, и красивая маленькая звездочка уже полностью изменилась. Ребенок перестал восхищаться ею – он начал бояться. Пустые, мертвые комнаты только усиливали его страх. Подогревали его интерес. Он подумал. Подумал о том, как он одинок, подумал о том, как мама, включая стиральную машину и уходя на работу, забыла взять ключи, оставив их на тумбочке у входа, подумал о скуке, и опять подумал о странной разноцветной звездочке.

- К нам только что поступил сигнал… сигнал, там говорится о странной анормальной обстановке, какой-то непонятной ситуации. В районе, откуда пришел сигнал, наблюдаются неблагоприятные, а хотя нет, даже акропные условия для телепатического общения.
- В чем там дело, Мию? Что там случилось?
- Судя по всему, в результате воздействия каких-то, пока не определенных, сил произошло перемещение корабля, застрахованного в нашей компании, в некоторую точку пространства, сопровождавшееся нарушением телепатических возможностей. И… и…. все произошло совершенно случайно, как-то быстро.
- Мию, ты уже не первый день работаешь в моей страховой компании. Мы предоставляем лучшие услуги всем нашим клиентам, где бы они ни находились, и какой бы сложной ни была ситуация. Ты ведь сам придумал эту рекламу. Ну так выполняй что наобещал. Они о чем-то просят, им нужна помощь, что-то с кораблем?
- Нн… ну, в общем-то, пока ничего. По словам тортера Сю, кстати, нашего постоянного клиента, они падают на какую-то планету, судя по всему, населенную… живыми, разумными организмами.
- Ничего особенного. Сейчас в каждой точке вселенной можно найти что-нибудь разумное, - подумал ортер Прю.
- Да, да, вы, конечно же, правы, но, мне кажется, нам все-таки стоит хотя бы отправить туда глуховой заряд.
- Ты знаешь, во сколько нам это обойдется?
- Но закон… Мы обязаны…
- Ладно-ладно. Отправишь туда этот заряд. Только самый маленький, поэтому лучше хорошенько просчитай их место падения и отправь его прямо туда, но смотри, он должен оказаться там раньше, чем они грохнуться. Это первое. А второе, пошли туда заодно и спасательный корабль с толковыми ребятами. И еще, не мешало бы, репортеров, парочку журналистов с ними посадить. Пускай посмотрят, на что наткнулся этот Сю. Глядишь, еще и заработаем что-нибудь.
- Да, я все так и сделаю. И заодно пошлю им ответный сигнал, чтобы они не нервничали, не переживали.
- А сколько их там?
- Двое. Сю и его сын.
- Ты справишься, - тихо подумал Прю.
- Я справлюсь, - так же тихо в ответ подумал Мию.

Ребенок прошелся по мягкому, пушистому ковру, лежащему в гостиной уже почти два года, купленному в магазине товаров для дома и семьи. Когда этот ковер привезли домой и постелили на пол, родители ахнули – первый раз в жизни они выбрали и купили вещь действительно гармонично вписывающуюся, подходящую комнате без всяких там дополнительных операций и вмешательств. Этот ковер был просто создан для этой комнаты. Ребенку он тоже незаметно нравился. То есть никаких  особых симпатий он у него не вызывал, но как-то плавно, постепенно стал родным и любимым. Ему очень нравилось долгими вечерами, одинокими вечерами без родителей не сидеть в кресле, не лежать на диване, а, развалившись как собака, животом книзу, балдеть, смотря какой-нибудь новый веселый фильм и поедая только что открытую коробку конфет.
Пройдя через гостиную в свою комнату, он, не переставая слушать и радоваться тишине, нашел где-то под кроватью завалившийся бинокль, согнувшись, с молчаливым напряженным пыхтением вытащил его и довольный удобной игрушкой опять отправился к шумящему окну.
Ребенок шел назад по мягкому, пушистому ковру. В руках у него были конфеты и бинокль. За окном пели сверчки и машины. Его нога уверенно погружалась в знакомые ворсинки то ли шерсти, то ли какой-то синтетики, разве разберешь. Он делает шаг. Удар. Он замер. Круглыми глазами он неуверенно, с большим сомнением осматривает старую, привычную комнату. Что изменилось? Что не так? Все стоит на своем месте. Стол, стулья, кресла, диван, телевизор. Все. Но удар был слишком силен, чтобы его не заметить. Его взгляд случайно упал на глупо светящиеся часы. Уже далеко за полночь. Уже так поздно. Все спят. Чего-то не хватает… Не хватает привычного… Не хватает тишины. Такой удар вынести непросто. Мысли мечутся. Мысли мечутся.
Как же все пусто. Ребенок неподвижно стоит посреди комнаты, застыв в непонятной двигающейся позе, позе, показывающей незаконченность начатого процесса, позе, пугающей, безмолвной, мгновенной.
Тихо. Ребенок стоит. Но стоит не зря. Не тратя энергии на передвижение, он все силы устремил к мозгу, к чувствам, к ощущениям. Мысли мечутся. И наступил момент, ему стало еще страшней, но немного легче: он понял, и это главное, что просто ничего не слышит, даже такую привычную, такую любимую земную тишину, он не слышит тишины, не слышит вообще.
Правая нога скромненько приподнялась и сделала следующий шаг, за ней последовала и левая. Ударенный ребенок пошел к окну. Он все равно продолжил свой путь. В полной тишине. Бросив даже не открытую коробку куда-то в сторону, держа в руках бинокль, он выглянул на улицу и еще раз прислушался. Странно. Похлопал себя по ушам. Странно. Ничего.
Но когда он взглянул на небо, на молчаливое звездное небо, он забыл про все, потому что увидел, наверное, взамен тому, что он не слышал, увидел неописуемой красоты несущееся с непонятно какой скоростью прямо на него не-по-нят-но-что.
Площадка, как и все вокруг, безмолвствовала. Ее ночная пустота не была чем-то необычным или странным. Это повторялось каждый день, ну, может быть, за исключением некоторых очень особых, на протяжении многих лет. И все как-то смирились с этим. Один только турник был недоволен, несчастен и безнадежен.
Ведь не-по-нят-но-что, несясь на неимоверно большой скорости, рассекая земную атмосферу, превращаясь в еще более бесформенное и непонятное, с тихим трепетом, под пристальным взглядом одинокого ребенка, напряженно смотрящего в подаренный ему на день рожденья бинокль, расчетливо искрясь и переливаясь всеми цветами радуги, особенно при этом выделялся фиолетовый, постепенно остывая, на полном ходу, не видя перед собой препятствий, как бы это помягче сказать, снесло, вбило, уничтожило, просто стерло в пыль, накрыв, разворотив и погрузив метров, наверное, на пять вглубь несчастный, безнадежный турник.
Выдох.
Ставший свидетелем всему этому мальчик улыбался привычной довольной улыбкой. Он же не слышал ни оглушительного взрыва, ни криков испуганных людей, конечно же, обязанных появиться после него, ни суматохи, ни тишины. Ничего этого не было. Было просто красиво.
И ничто, ни страх, ни ночь, ни темнота, ни тишина, никто, ни родители, ни какие-нибудь другие люди – не могло препятствовать ему. Он бросил бинокль. Бросил неудачно – бинокль разбился об пол балкона. Но ребенка это уже не волновало. Тихо. Его терзало только одно желание: как можно скорее увидеть, потрогать, понюхать, ощутить это, это новое, необычное, действительно не-по-ня-тно-что.
Оделся, схватил ключи, выбежал во двор.

- Ну вот видишь, сынок, мы уже на поверхности, столкновение прошло успешно, и я надеюсь, скоро за нами пришлют помощь. Эх, не зря я все-таки выложил за эту красотку свою годовую отплату.
- А где мы, пап?
- Да на какой-то планете, на метеорит, вроде, не похоже. Наружные датчики, наверное, все испортились, а мы попробуем послать запрос в пятый отдел. А пока… пока нам ничего не остается кроме как ждать. Этим мы и займемся, - с улыбкой в глазах подумал папа.

Непривычно все-таки ходить, не слыша своих собственных шагов. Но ребенку понять это гораздо легче, чем взрослому. Ему легче смириться. Принять новые правила игры. Поэтому он так уверенно, пожираемый заметным интересом, пробирался в светящейся от корабля темноте к месту, где когда-то возвышался турник.

- По-моему, пришел ответ.
- Да? Ну давай посмотрим. Так. А ты знаешь – все просто замечательно. Прекрасная атмосфера и… да… грунт тоже есть. Нам повезло, сынок.
- А можем мы выйти?
- Выйти? Выйти из корабля? Туда? – он безмолвно указал пальцем на верх.
- Да. А что в этом такого? Это же так нуно! Я никогда не бывал на неосвоенных планетах. Посмотри в отчете: там есть опасные живые организмы? – с воодушевлением подумал сын.
- Если честно,… значит… бактерии, вирусы,… млекопитающие, в общем, стандартный набор, ничего особенного.
- Разумные?
- Нет данных.
- Значит можно. На какую глубину мы ушли? Да мы совсем неглубоко. Лифт без проблем вытащит нас на поверхность. Вот же все-таки нуно. Подумаю, никто ж не поверит.

Ребенка приятно обдавало теплом от излучающей клубы дыма, зияющей ямы. Где-то там, в глубине, что-то было, точно. Он приблизился еще ниже, но какой-то тихий дым или пар, он не понял, обдал его больным жаром. Ребенку пришлось отпрянуть немного в сторону. И даже чуть-чуть отойти от воронки. Но она по-прежнему манила его. Он заходил смотреть на нее то с одной стороны, то с другой, и никак не мог налюбоваться.
Тихо.
Если бы он слышал. Тихо. Но он уже чувствует. Там внизу что-то зашевелилось, что-то закрутилось, завертелось, и наверняка бы, зажужжало. Это лифт поднимался.

- Ты взял нектор? – вопросительно подумал папа.
- Нет, а зачем?
- На всякий случай. Мало ли кто там может быть. А мне моя жизнь пока еще дорога. Тебе - ты ведь знаешь, что я думаю - тоже.
- Ладно, я возьму. Ты считаешь, если что, мы успеем воспользоваться им? Ведь так?
- Постараемся, - подумал отец и захлопнул дверцу лифта.

Камни и бесформенные куски земли разлетались во все стороны, разлетались с пушечной скоростью, будто разрывающиеся снаряды. Один камень даже чуть не попал в ребенка. Ему пришлось отойти подальше от ямы, такой там начался взрывающийся хаос. Если бы кто-нибудь в этот момент выглянул из окна, то он бы наверняка испугался и подумал, что там твориться что-то ужасное, то ли извержение вулкана, то ли сильно уменьшенное землетрясение, то ли городские службы решили ночью заняться починкой канализации (хотя они и днем не очень-то активны, но… кто знает) – все могло быть.
А земной ребенок неподвижно стоял, мирно раскрыв глаза и рот, нервно подрагивая мизинцем на левой руке, и не в силах ни сказать что-либо, ни сдвинуться с места.
Что же он видел?
Капсула лифта поднялась. Прямо напротив него.
Наступила томительная, нерешительная пауза.
Вдруг кусок лифта исчез, просто провалился куда-то, образовав тем самым выход. И вход.
В нем что-то было. Там что-то стояло. И, судя по всему, даже двигалось. Прошло, примерно, две минуты сорок восемь секунд, и одно из них сделало свой шаг на Землю. Затем второй. Третий. Пошло. Второе существо с большим энтузиазмом вступило на детскую площадку.
Как они выглядели?
Маленького роста, чуть выше ребенка. Очень худые. Кожа какого-то странного цвета, даже ночью это было заметно. У них длинные руки с тонкими пальцами. Сколько пальцев, ребенку в темноте разглядеть не удалось, как он ни старался. Голова какой-то странной формы. На хиленькой, чуть видной шейке, утолщающейся к верху. И, в общем-то, голова достаточно большая. Так же, как и глаза, большие, черные глаза. Каких-либо признаков рта не наблюдалось. Нос, вроде, был, ушки в виде дырочек, кажется, а хотя, кто его знает, все так сверкало, переливалось, и обстановка, как ни как, далеко не будничная.
Но все равно их можно было узнать. Даже ребенку. Окаменевшему при виде всего этого. Он стоял прямо напротив них на расстоянии, как максимум, пяти метров. Тихо.

- Что это?
- Сигнал шел от него, от этого странного существа, судя по всему, млекопитающее… разумное. Ведь оно спросило «что это»,  - удивленно подумал тортер Сю.
- Папа, по-моему, он не только разумный, но и находится на достаточной, порядочной стадии развития. Может, нам удастся установить с ним контакт. Посмотри на него. Он наделен интеллектом. Это индивид. Это личность.
- Этого не может быть. Вот здорово. Я опять слышу. Что я слышу? Кто-то говорит со мной в голове. Какие они странные, а хотя… я их такими себе и представлял. Они, наверное, меня сейчас убьют.
- Он испуган. Папа, он испуган. Его надо успокоить. Если мы понимаем его, то он тоже должен понимать нас.
- Как он это делает? Что он… шепчет, что ли, на ухо, а?
- Нюсюритик, - приветливо подумал сын тортера Сю.
- Нет, их нельзя бояться, они добрые, они добрые инопланетяне. Но… нет, они читают мои мысли, - мысли метались.
- Давай без твоих выкрутасов, молодежные словечки, даже я их не понимаю иногда. Подумай просто.
- Здравствуй.
- Здравствуй, - смирившись с вырисовавшейся ему ужасной судьбой подопытного кролика для кровожадных марсиан, подумал ребенок.
- Мы – люди. А ты кто? – как можно яснее подумал сын.
- Что? Они обманывают меня. Мама. Как же так? Зачем? Господи. Я не верю.
- Чему?
- Я пропал, - струсив, подумал ребенок. – Мне больше ничего не остается кроме, как только отвечать на все их подопытные вопросы. Я боюсь.
- Чего?
- Вас. Кто вы на самом деле?
- Мы – люди. Мы разумные существа. Мы живем уже очень давно. У нас есть культура, техника, наука. У нас все есть. А ты кто?
- Я – человек.
- Он врет, - злобно подумал отец. – Он хочет запутать нас и заманить в ловушку. Сын, доставай нектор.
- Я действительно человек. Я мальчик. Обыкновенный мальчик. Такой же, как и все, только вот гулять мне пока не разрешают, я болею.
- Постой, ты и в самом деле человек? А когда вас много, вы тоже люди?
- Ну да. А вы инопланетяне, - с уверенностью подумал ребенок.
- И мы люди. И я человек. И мой отец человек, все, кто когда-то жил на Земле – люди. На данный момент самая развитая цивилизация. Со всех сторон. У нас даже музыка есть. Ни у кого нет – у нас есть. Рок-н-ролл.
- Какие же вы люди? Вы на себя посмотрите. Вот я человек. И к тому же я видел передачу по телевизору: там сказали, что наша планета, Земля, единственная, где возможна жизнь. Только у нас здесь, на Земле.
- Как? Пап? Я… Я… Но ведь Земля взорвалась, ее разорвало на кусочки, ее нет, есть только люди на других планетах, люди с Земли.
- Не знаю, сынок. Не знаю. Что-то я совсем запутался.
- А вот мой папа не верит этому всему. Он говорит, что есть еще много разных планет и звезд, где можно жить. Не только на Земле. Интересно, а с чего это вдруг она взорвалась? Не заметно, вроде, - ребенок быстро привык к беззвуковому общению и думал уже, как заправский разговорчивый телепат. - Или, может быть, у вас какая-нибудь другая была Земля? – он продолжал.
- Такое совпадение невозможно, - вмешался отец. – После того, как в 3233ем, действительно роковом году, началась шестиминутная война, не оставившая вообще ничего, в том числе и Земли, было принято решение ни одну планету так больше не называть, и все Земли: Земля 2, 3, 4 и до, по-моему, сто восемьдесят седьмой были переименованы.
- Что?
- Переименованы.
- Что, в смысле год? Какой у вас сейчас год?
- 4528ой от Рождества Христова, - ответил отец.
- Господи...
- Господи? Религия? Ты хочешь узнать что-то о религии? Какое-то время ее не было, но это единственное, на что может опереться правительство, основа, так подумать. Правда, не на всех планетах и на многих своя, не обязательно христианство, но правительство держится за нее… А летоисчисление везде стандартное, так что… 4528ой год.
- А у нас сейчас 2003ий. По тому же календарю. 2003ий год.
- Этого не может быть. Перемещения во времени невозможны. Их нет.
- Я не знаю. Может, вы правы.
И неожиданно для себя ребенок вдруг заметил на небе еще одну падающую звездочку. Они сразу прочитали его мысли и поняли, что летят за ними, летят им на выручку.
- Нектор, включай нектор!
- Приятно было познакомиться, человек 2003его года, - с печалью в больших черных глазах подумал Кю.

Ребенок проснулся двенадцатого августа две тысячи третьего года в десять часов утра. Его ласково разбудила мама, только что пришедшая с работы, простоявшая целый час у двери, ожидая мужа всего лишь из-за того, что по рассеянности оставила ключи от квартиры дома, в прихожей, на тумбочке.

Конец.

Ефим Марковецкий
12 августа 2003г.
1:31