Безумие

Темнота укутывала землю замерзшим воздухом.
Ветер забыл о своем праве хранить молчание.
Лампочки не подумали, что по законам физики они должны гореть.
Мир обмер. Воздух скис. На ровный, свежеиспеченный асфальт капля за каплей струилась кровь. Моя кровь...

Я вошел в знакомую квартиру. Здесь было непривычно дымно; я знал, ты куришь, но сразу учуял, что это не обычный запах табака, который ты тщетно стараешься выветрить. Ты бегала с кухни в комнату, проходя мимо меня, махнула мне зажатой между пальцев, только начатой сигаретой. Я кивнул тебе, быстро разулся и прошел за тобой в комнату. Там сидела Маша, наш старый друг... Ты помнишь, мы ведь тогда все вместе познакомились, вместе гуляли, будучи маленькими, относительно, детьми. Были такой теплой компанией... Не хватало только Кольки, но он, видимо, был занят в тот день. Ты и мне-то позвонила только к вечеру. Разве можно вечером найти кого-то дома?.. Наскоро покушав, отыскав среди груды хлама старый, безотказный одеколон и напялив для приличия на себя новую рубашку, я отправился к тебе.

В комнате дыма было еще больше; стоя в прихожей, я и предположить не мог, куда попаду в конце концов. На диване сидела Машка. Мне сразу показалось, что с ней что-то не то. Вы обе нервничали; я знал прекрасно, зачем вы меня позвали... Вы обе сами назвали это «семейным советом». Но в Машке ненормальным мне показалось совсем другое. Это были не нервы, она была немного не в себе. Пьяная... Я решил сначала так, а потом вспомнил о все еще густом запахе курева. Анаша. К чему ты приучаешь девочку? Ее я об этом спросил вслух.

- Ты же знаешь, я примерная девочка...
Игривый тон. Мне ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть. Ты продолжала нервно ходить по комнате, пытаясь хоть на минуту раствориться в песнях «Дельфина». Я не мешал. Мне нечего было сказать. Ты открыла форточку, чтобы проветрить комнату.

- Маша, сколько затяжек ты сделала?

- Да я не курила, - моргнула Маша своими игривыми глазками и села ко мне поближе.

- Ладно, я пошла...

Ты кое-как вышла из комнаты.

- Приляжем? – без робости и доли смущения спросила Маша, положив голову мне на плечо и уткнувшись носом в шею.

- Нет, спасибо, я належался сегодня...

- Уверен? А может, все-таки..?

- Угу...

Я не был скромником, но тут спокойно сидел на краешке дивана, внимательно изучая мокрое пятно на ковре.

- Это она пролила...

- Ясно... Надеюсь, именно пролила. Ну, ты понимаешь, о чем я подумал сначала...

Мы с Машей громко засмеялись. Несмотря на то, что мне было совсем не смешно, а Маша была под заметным кайфом.

- Ну, и кто из вас будет моим мужем?

Сердце мое упало как раз на свеже испачканный неизвестной мне жидкостью ковер.

- Что? – хором спросили мы с Машей.

Ты долго играла с нами, убегая от вопросов необычными па по комнате. Прогноз не подтвердился. «Семейное дело» разрешилось успешно.

- Мне домой пора, я там с самого утра не была, - не своим голосом заметила Машка.

- Значит, проводим, - я все равно был свободен; если забыть о том, что в субботний день на меня начальство навалило кучу работы и предстоящая ночь обещала подарить мне «ни минуты покоя» и много-много часов наедине с компьютером.

Дверь шестнадцатиэтажного дома захлопнулась за странной Машей, и мы направились с тобой снова к твоему дому. Ты спешила. Тебя там ждал Костя.

- Сколько затяжек сделала Маша?

- Три... А главное, так профессионально!.. Как будто всю жизнь только этим и занималась.

- К чему ты ее приучаешь? Ей это не надо. Это... плохо...

- А что плохого? Вот, скажем, я – это я, я курю и пью. Тем более, анаша – это не наркотик, это так, баловство.

- Для тебя – может быть. А она? Зачем ей это?

- Да я ее просто спросила: «Хочешь?» - она ответила: «Давай».

- Не надо было предлагать, - мы шли по узкой улице, все встречные прохожие странно смотрели на нас.

- Да какая разница...

- И правда, какая, к черту, разница, - можно подумать, меня волнует чья-то судьба. – Давай начистоту... Когда человека убивают, избивают – это не от него зависит; почти. Но когда наркота – ты же сам себя убиваешь.

- Лучше так, чем вообще никак не жить.

- Это не жизнь. Это абстракция.

- Да, но в абстракции существует только Я, и Я одиноко. Это помогает не чувствовать одиночества, иначе взглянуть на мир.

- Но это ненастоящее, это только абстракция. Нереально.

- Идеалист умеет наслаждаться жизнью; он знает счастье.

- Материалист..?

- Материалист довольствуется тем, что имеет, ему хорошо, когда «все нормально».

- Каждый по-своему счастлив.

По проспекту быстро проносились иномарки; некоторые останавливались возле торговца арбузами.

- Кем же лучше быть?

- Не знаю...

- Идеалистом? Он же знает счастье.

- Но в этом есть трагедия.

- Материалистом? Он тоже вполне счастлив, по крайней мере, он так думает...

- Может быть...

- Каждый по-своему прав и неправ. Но это лучше, чем не быть ни тем, ни другим.

- Лучше ненавидеть, чем никак не относиться.

- Ты как всегда права, - меня остановил запах цветов. Возможно, это тоже счастье?..

Из-под земли выходило много людей; много спускалось под землю. Я проводил тебя до дома, соседнего с твоим. Мы по старой глупой привычке обнялись на прощание.

- Спасибо, что пришел...

- Да забей...

- Я тебя правда люблю...

За твоей спиной я закрыл глаза и сжал плотно зубы, прикусив губу.

- Удачи тебе.

- Спасибо, тебе тоже.

Я прошел мимо продавца дынь. Идешь к Косте. Он быстро приехал к тебе.



- Не верю... Не хочу даже думать об этом... Невозможно... Интересное сплетение событий, не в пример моей жизни. Что странно: все умирают – вон, вдое умерло, одного избили, а все были молоды, - все оживают, все сходят с ума, мир сошел с ума, а я до сих пор жив...

- Ты удивлен? Чего ты удивляешься?

- Я дурак... А еще я знаю, что не люблю ее. Почему же мне иногда так хочется быть с ней, так хочется продлить эти секунды объятий на прощание да иногда при встрече?

- Ты дурак, сам же сказал.

- И то правда... И еще интересно, почему я живу жизнью других людей... Нет, даже не так... Почему меня заботят судьбы даже не моих знакомых?

- Наверно, они были слишком красивой парой.

- Ничего подобного.

- Ты просто хотел верить в любовь.

- Нет, я хотел знать, что она существует. Единство душ. Материализм и идеализм в одном... глупом чувстве.

- Оно глупо потому, что ты в него больше не веришь?

- Суди сам... Я жил ради него, я искал его. Я даже думал, что находил. Но так глупо получалось: это была только маска. Всегда не хватало одной составляющей из двух.

- Дурак дураком... Когда открываются все ингредиенты, образуется истина. Она невозможна.

- Да знаю... А все равно так хотелось...

- Что тебе в этой ситуации так не нравится?

- В этой? Очень тяжело сформулировать свое отношение к человеку, когда он... она сомневается, боится: не беременна ли она? Я здесь вообще не причем, меня и близко не было, а теперь и не будет. И Он не причем. Есть кто-то третий... Уже четвертый. И это мне не нравится. И я даже знаю, кто он. Очень нехороший человек, подпортит жизнь кому угодно.

- И чуть не подпортил ей?

- Ей самой надо было быть аккуратнее.

- Не ври.

- Ну ладно... Да.

- Так в чем проблема?

- Ты же знаешь, черт бы тебя побрал!..

Я швырнул зажигалку “Zippo” в зеркало. Стало тихо.



Было темно и холодно. Тучи скрывали последнюю надежду на освещенную дорогу. Я плотнее запахнул куртку: не хватало еще заболеть.

Последние два дня голова буквально раскалывалась на части от сумбура месяцами накапливаемых мыслей. Я был в той стадии своего «нормального состояния», когда считал все свои поступки вполне разумными, что означало, что на них не стоит заострять внимания и анализировать их. Говоря проще, я за себя не отвечал. Хотя мой мозг пытался втолковать мне обратное.

Я прошел последнюю часть улицы, освещенную фонарями, и погрузился во тьму, лишь спиной ощущая свет от медленно удаляющихся фонарей. Глаза быстро привыкли к темноте, что, впрочем, было необязательно: ноги каждой клеткой своей помнили этот маршрут: много, много лет они утаптывали здесь землю, а позже – асфальт, когда землю огородили смешным черным бордюрчиком. Я никогда не любил эту часть дороги, на меня здесь дважды нападали, после чего я стал всегда брать с собой складной ножик. На всякий случай.

Объект моего пристального наблюдения шел впереди меня метрах в десяти. Кроме его друга, никого вокруг не было: прелесть позднего часа. Я сжал в кармане кулак и с радостью ощутил на пальцах неподдающееся лезвие.

- Все умирают... Убийц не сажают... Их боятся, - бормотал я себе под нос. – Кстати, надо не забыть позвонить сегодня Пашке, он просил... Как приду домой, надо сразу.

Объект наблюдения остановился. А, у него зазвонил телефон. Я не замедлял шага. Времени, которое он возился с трубкой, вполне хватило, чтобы свести расстояние между нами до 20 сантиметров. Я быстро вынул из кармана нож и, подойдя к нему сбоку...

- Дурак! – кричало мне сознание.

- Идиот, - произнес я вслух.

- Что ты сказал? – Объект оказался пьян. Я не понял подтекста его вопроса, поэтому повторил только что сказанное слово.

- Леха, этот ... вы...

Леха, как оказалось, выпил больше приятеля.

- Эй, пацан, я тебя ща...

Нож выпал у меня из рук довольно быстро, потому что эти двое накинулись на меня одновременно. Интересно, я дрался также самоотверженно, когда бывал пьян? Хотя, что за глупость, я не бываю пьян!.. Несколько раз они ударили меня по лицу. Я сломал одному из них – в перевернутом из-за потасовки мире я не был уверен наверняка, но, кажется, это был Леха, - руку. Как же мне было противно, когда я услышал хруст... Леха, поваленный наземь, сдаваться не собирался и, видимо, заметил странно блестящий предмет. Объект моего пристального наблюдения схватил меня сзади, в это время ко мне подлетел Леха. Я увидел сверкнувшую швейцарскую сталь. Страшная боль пронзила мою спину, я упал.

Открыв глаза, я кое-как, в красной темноте, заметил стремительно отдаляющуюся спину Лехи. Удивившись, что я до сих пор дышу, я попытался встать, оперевшись на левую руку. Боль повторилась. Я снова упал. На сей раз заметил лежащего сбоку Объекта. Он стонал и кашлял. Я дотронулся до своего левого плеча и с отвращением отдернул руку: пальцы были испачканы какой-то вязкой гадостью, а плечо отозвалось стократно усилившейся болью. Откуда-то внезапно появился свет, но я был не в силах поднять голову и удовлетворить свое любопытство. Я просто смотрел на асфальт, с каждой секундой кажущийся все мокрее и мокрее, как от дождя. Внезапно стало очень душно, я многое отдал бы за каплю дождя, но асфальт окрашивала не вода, а кровь. Та кровь, которая могла бы течь по венам твоего неродившегося ребенка.

13.09.03, секунды до полуночи – 14.09.03 – час ночи