Ромка

…Ромка чем-то похож на юного Пушкина. Смуглая кожа, кудрявые волосы. Слегка вывернутые губы и чёрные, масляные глаза.

Мы заканчиваем первый класс. С первого сентября Ромка – мой друг. Правда, нас почти сразу рассадили, потому что мы рисовали друг другу разные картинки, жевали промокашки – и щелчками сбивали эти тугие комочки в сторону косичек с пышными бантиками.

За первой партой в нашем классе сидит странный мальчик, Вася Белоусов. Когда учительница делает ему замечание, он не исправляется, а с ещё большим старанием продолжает делать то, что ему запретили. Однажды Валентина Митрофановна сказала Васе, чтобы он не ковырял в носу, – он же сидит на первой парте, и все это видят. Услышав замечание, Вася повернулся к нам лицом, запустил щепоть пальцев в ноздрю… и потянул наружу длинную зелёную соплю.

- Фффуууууууу, – пронеслось по классу. Обнаружив столь бурную реакцию, Вася встал из-за парты во весь рост, открыл рот и с хлюпаньем втянул в себя отвратительную зелень.

- Ффуууууууууууууууууу, – на тональность выше пропел класс, сморщившись всеми тридцатью лицами.

Когда мы открыли глаза и перестали корчиться, успели заметить, как Валентина Митрофановна выпроваживает Васю в коридор, брезгливо взяв за край его форменной курточки.

На переменке Рома спрашивает, что я буду кушать. У меня в ранце лежит бутерброд с колбасой. Ещё мама дала мне десять копеек, чтобы в буфете купить маленькую бутылочку сливок. Мама говорит, что нельзя кушать всухомятку – живот будет болеть. Денег должно хватить – сливки стоят десять копеек, а молоко дешевле – восемь… Рома соглашается составить мне компанию.

В буфете все толпятся и лезут к раздаче. Никто не стоит в очереди. Не то что никто не хочет, а просто нас до сих пор не научили… Мне, правда, мама всегда советует никуда не лезть, быть скромным мальчиком, но когда вокруг все орут и давят друг друга, трудно удержаться – останешься ни с чем. Неужели всем остальным мамы ничего такого не говорят?..

Ромка предлагает отдать ему деньги – он сейчас всё раздобудет. Действительно, почти тут же возвращается, держа в руках по маленькой бутылочке.

- Ух ты! – вырывается у меня. – Ну, ты даёшь!

- Да пустяки! – скромничает Ромка.

В классе мы садимся за мою парту. Я достаю целлофановый пакет, извлекаю из него завёрнутый в салфетку бутерброд. Два куска батона аккуратно намазаны маслом. Сверху лежат большие пластины розовой колбасы. Ромка сглотнул слюну. Его мама тоже что-то собрала, но, видно, Ромка свой домашний завтрак доставать не хочет.

- Угощайся! – приглашаю приятеля. Протыкая пальцем крышечку на бутылке, вдруг замечаю, что она не желтая, а серебристая – значит молоко. Но ведь я просил Рому купить сливок… Сливки вкуснее, и стоят дороже. Тогда где сдача?..

Мы с аппетитом перекусили. Ромка с удовольствием умял половину моего бутерброда. Тут прозвенел звонок.

Вася Белоусов так и не появился больше на наших уроках. На его место посадили отличницу Люду Остапенко. У Людки щёки белые-белые, и румянец на них, как рассвет на картинке в букваре. Говорит она как по писаному. Когда в наш октябрятский класс приходит пионервожатая, она всегда ставит Людку нам в пример.

На следующей переменке мы с Ромой стоим у окна и смотрим, как Людка с девчонками чинно прогуливаются по коридору.

- Я сейчас! – бросает Ромка и исчезает в классе. Дверь в кабинет открыта, и я вижу, как Ромка роется у себя в ранце. Он появляется, держа что-то в кулаке. Но ко мне не подходит – стоит у входа в класс и следит за Людкой. Вот она оказывается между нами. Ромка стремглав бежит в мою сторону и сбивает Людку с ног. Девочка падает. Ромка виновато стоит перед ней. Людка поднимается, потирая ушибленную коленку:

- Дурак!

- Конфету хочешь? – Ромка протягивает ей «Гулливера», самую большую и красивую конфету, такую я видел только на Новый год. Людка растерянно смотрит на Ромку, потом переводит взгляд на меня:

- А давайте вместе её съедим! – и правильная Людка, поднапрягшись, ломает конфету на три части.

Почему-то этот день сближает нас с Ромой. Мы ходим друг к другу в гости, правда, Ромка больше любит бывать у меня дома. Мы играем в настоящих оловянных солдатиков – моему папе сослуживец привёз из-за границы несколько наборов. Солдатики красивые – такие не только у Ромы, вообще мало у кого в городе найдутся. Фигурки изображают воинов разных времён и стран. У одних на головах высятся кивера, грудь перетянута белыми лентами. Мундиры разных цветов – синие, красные, а у солдат нынешней армии – хаки. Солдатики идут в атаку, держат знамя, стреляют с колена. Есть и всадники, и артиллеристы. Есть несколько танков и штук пять пушек.

Мы располагаемся на полу. Я приношу с кухни пару табуреток, переворачиваю их, образуя гигантские крепости. Солдаты идут на штурм, сидят в засаде. Мы забрасываем их пластилиновыми снарядами, сбиваем с ног, кричим «Ура!», берем пленных и горячо спорим, кто победил. Когда наши крики становятся слишком громкими, мама входит в комнату:

- Мальчики! Мыть руки и обедать!

Я иду в ванную, оттуда в кухню. Там Ромки нет.

- Позови своего друга! – просит мама.

Моя мама всегда вкусно кормит нас. Варит ароматные наваристые борщи. К ним подаются свежие круглые пампушки, натёртые чесноком. На второе обычно пышные, большие и сочные котлеты с гарниром из гречки или вермишели. Запивается обед сладким компотом из свежих ягод и фруктов (это летом и осенью, а зимой и весной – из сухофруктов).

Захожу в комнату. Ромка открыл стеклянную дверцу серванта и скользит пальцами по спинкам слоников, идущих один за другим вдоль выгнутого рога.

Странно ведёт себя Ромка, когда приходит ко мне в гости. Озирается, как в музее. У Ромки отец пьяница. Ромка часто приходит в школу с синяками. Его родители работают на заводе. А мои родители интеллигентные люди – папа офицер, мама врач. К тому же мы приехали сюда из другого города, а Ромка местный, родился здесь. И его родители тоже здесь родились. Поэтому мне иногда кажется, что Ромка злится на меня и на моих родителей, за то, что мы не такие, как он и многие в этом городе.

Однажды я пожаловался Ромке на своих родителей.

- Понимаешь, они хотят, чтобы я учился музыке! Давай, говорят, купим тебе пианино. Представляешь! А я им: какое пианино! На нём только девчонки играют!
Ромка покосился на меня, криво улыбаясь:

- Ну а ты скажи им, что на баяне будешь играть. Баян – это тоже инструмент…

- Правильно, Ромка! Так я им и скажу!

Родители мои чуть в обморок не упали, когда я им заявил про баян.

- Может, тогда уж лучше аккордеон? – робко спросили они.

- Нет! Или баян, или вообще не буду играть ни на чём! Я – не девчонка!

Когда я рассказывал Ромке об этом, видел, как его губы подёргивались. Он выслушал меня и сказал, что он хотел играть на гитаре. И если его родители могли ему купить пианино, он никогда бы не отказался на нём играть.

Мы сидим с Ромой у него дома у окна на диване. Играем в шахматы. Сидеть, спустив ноги, очень неудобно – надо ведь повернуться к доске лицом, поэтому приходится подгибать колено. А так хочется забраться с ногами, сесть по-турецки! Но я не решаюсь – вдруг испачкаю потертую холстину дивана? Хотя я и в носочках, но ведь в них прошёл через коридор и комнату, мог собрать пыль… Мне очень неловко в гостях у друга. У Ромки в квартире пусто как-то. Шкафы старые, краска на них отшелушилась и облезла. Полы скрипят… Сколько раз я приходил к нему, и меня ни разу никуда, кроме этого дивана, не приглашали. Да и  куда приглашать? На кухню? Сесть в комнате было не на что, кроме табурета, да вот дивана. Я и сидел, не вставая до тех пор, пока не нужно было в туалет. Проситься – стеснялся. Тогда я извинялся и торопился уйти. Ромка хитренько улыбался и с простецким видом уговаривал оставаться ещё. Я отказывался, вдруг вспоминая, что надо маме помочь, с сестрой погулять. И поскорее шёл к входной двери…

- Сейчас, погоди, – останавливал Ромка уже в прихожей. Обувшись и одевшись, я стоял, хотя каждую секунду со мной могла приключиться неприятность. А Ромка исчезал в туалете. Слышалось лёгкое журчание, потом резкий звук смываемой воды. Ромка щёлкал выключателем, упирался одной рукой в дверной косяк, а другой то чесал макушку, то прикрывал зевающий рот. Он хитро смотрел на меня и, с трудом сдерживая смех, спрашивал:

- Может, останешься? Чайку попьем? Или водички, если хочешь?..

На этот раз Ромкина мама оказалась дома. Она обещает нам угощение. Я отнекиваюсь, говорю, что только из-за стола, но она уже гремит посудой, и вот берёт табурет, ставит его рядом с диваном. На табурет кладётся кухонное полотенце. Ромкина мама снова уходит в кухню и вскоре появляется, неся в руках две тарелки. На одной лежат четыре толстых куска чёрного хлеба, а на другой в мутной жиже плавают перепончатые студни…

- Что это? – спрашиваю я Ромку, когда его мама уходит, оставив на «столике» солонку и пару вилок.

- Как что? Грузди! Грибы такие. Ты что, не пробовал? Ешь! Знаешь, как вкусно!

Ромка подцепляет гриб вилкой, подхватывает хлебом тягучий зеленоватый рассол и отправляет всё это в рот. У меня тошнота подступает к горлу – вспоминается Вася Белоусов…

Такой замечательный сегодня урок физкультуры! Мы бегали на шестьдесят метров, и я пришел к финишу третьим! Весь класс остался позади! Те, кто пришли первыми, выше меня ростом и занимаются легкой атлетикой уже год. Так что они не считаются! Ромка прибежал тоже после меня. Довольный собой, я долго ещё кручусь на школьном стадионе, забираюсь на брусья, пытаюсь с места прыгнуть в яму с песком дальше других. Так увлёкся, что не заметил, как остался один на площадке. Надо торопиться. Ведь физра – последний урок, а мы занимаемся в третью смену. Скоро вечер. Пора домой.

Захожу в класс – и ничего не могу понять. Вещи, ранцы лежат у всех на партах. Ребята сидят. Никто не переодевается. Лица у всех какие-то вытянутые. Я направляюсь на своё место и вдруг вижу, что у доски стоит Рома. Рядом с ним Валентина Митрофановна. Она просит меня подойти. Рома криво улыбается, косится на пол. Валентина Митрофановна ставит меня с другого конца доски.

- Ребята! – начинает она. – Роман попросил меня собрать совет класса прямо сейчас. И я с ним согласилась. Нам надо срочно обсудить поведение вашего товарища. Рома! Сядь на место.

- Скажите, дети, – Валентина Митрофановна величаво вошла в проход между рядами, дошла почти до последней парты. Помедлила и повернулась лицом к доске. Я почему-то разглядывал её мясистые пальцы, сцепленные в замок перед грудью.

- Скажите, сколько раз мы с вами обсуждали в классе, как надо вести себя в гостях! Сколько раз родители объясняли вам правила поведения! И что же?! Вот, посмотрите на него! Ваш товарищ, Игорь, пришел к Роме в гости и не разулся у порога, прошёл в грязной обуви прямо в квартиру!!! – учительница возвысила голос. – Ромина мама работает на заводе, устаёт. Целыми днями гнёт спину. Приходит домой, едва успевает вымыть полы, как тут приходит Игорь, у которого родители образованные люди и давно могли его научить правилам поведения, и приносит на своих ботинках грязь с улицы!.. Разве может так поступать мальчик из интеллигентной семьи!.. И вот ещё что… – Валентина Митрофановна делает шаг вперёд, понижает голос, внятно выговаривая каждое слово:

- Игорёк… Тебя дома не кормят? Почему ты всё время просишь у Ромы, чтобы тебя накормили?..

Влажная спортивная майка стала ледяной. Она прилипла к спине, как отвратительная лягушка. Расстояние от доски до первой парты стремительно увеличилось. Валентина Митрофановна, и без того довольно крупная женщина, выросла, превратилась в великаншу. Ребята, с которыми я только что носился по стадиону, смотрят на меня с брезгливым прищуром. Не на Ромку – стукача и предателя, а на меня…
Пол уходит из-под ног, глаза застилают слёзы. Чуть ниже горла стало так больно – жжёт, и давит, и крутит… Стыдно! Я мучительно пытаюсь вспомнить, когда же не разулся у Ромы в гостях. Да ведь я разуваюсь ещё на лестнице… И когда это я у него просил… Уж не эти ли сопливые грузди?.. Как же так… Ромка! Ромка! Ты же мой друг!!!

Дверь класса открылась, и возник мой папа. Он обычно забирает меня из школы. На этот раз что-то долго его не было… Папа тут же оценил обстановку. Не говоря ни слова, прошёл к моей парте, сгрёб вещи, взял меня за руку и вывел в коридор…

Наша школа стоит на небольшом холме, как маленький замок. Прямо перед ней раскинулись три большие поляны, обрамлённые кустарником. Папа не ведёт меня через поляны – ночью прошёл дождь, и поэтому сыро. Мы идём по асфальтовой дорожке вокруг одной поляны, потом другой… Я постепенно прихожу в себя. Становится холодно, хочется снять кеды, переодеться. Папа садит меня на скамейку, крепко обнимает за плечи:

- Наплюй. Всё пройдёт. Запомни, Игорёк, все друзья – до первого телеграфного столба…

Я хлюпаю носом и с недоумением смотрю на папу. Причём тут столбы?..

Ромка задружился с пацанами. Первое время после того «совета класса» они часто поджидали меня на тех полянах. Он никогда не приходил один – их всегда было как минимум трое…



***
Однажды мама спросила, почему я не дружу с девочками. Меня этот вопрос застал врасплох. Я и с мальчиками-то не особенно дружил. А уж с девчонками… Глядя на любимицу родителей, капризную и обладающую вредным характером младшую сестру, чувствовал, что желание просто общаться, а уж тем более, дружить с девчонками пропадает вовсе.

И всё же мамины слова засели у меня в голове.

Теперь, идя в школу, я всегда ощущал некоторую скованность. Мне казалось, что все подозревают во мне тайный умысел. Мальчишки – чтобы найти на кого дразниться. Девчонки – чтобы перешептываться за спиной, одни с завистью, другие просто от нечего делать. Третьи, чтобы показать, какие они осведомленные и проницательные.

Я издалека провожал взглядом девчонок, которые шли в школу. Старших отметал сразу – на фига мне эти дылды?! Младшие меня не интересовали – я и сам-то пятиклассник, а эти малявки – о чём с ними вообще дружить?!

В классе на восемнадцать мальчиков – двенадцать девочек. Есть ещё и параллельные классы, но туда соваться опасно. Надо сначала разобраться со своими.

Половина из наших девчонок – не считаются! Бэла слишком толстая – даже глаз не видно. Наташка Костючка – слишком тощая. Наташка Забелкина слишком грубая. У неё ничего не спроси – может ни с того ни с сего книжкой по лбу въехать. Ленка – генеральская дочь. Мой папа – майор. Куда нам с генералами тягаться. Ну её. За красавицей Ксюхой ухаживает вождь хулиганов класса Васька Пономаренко. То кнопку ей на парту подложит, то лягушку в портфель засунет. Ксюха верещит, а он ржёт. И пацаны в восторге. Оставались две новенькие, с которыми непонятно как себя вести. Ещё четыре девчонки мне совсем не нравились. Одна совсем никакая, другая, напротив, скуластая и пышущая жаром, как печь. Третья вечно больная. Четвёртая – староста класса. Что с неё взять…

А вот к Людке Остапенко я не знал, как отнестись. Людка всем бы мне подошла. Ростом она чуть ниже меня. Не полная и не худая. На щёчках румянец. Губки розовые. Смотрит своими голубыми (или серыми?) глазками доброжелательно и спокойно…

Я пришёл в класс, уселся за парту и стал коситься на Людку. Она и сидит для меня удобно. Я у стены в крайнем ряду, а она в среднем. Смотрю на Людкины руки. Маленькие такие ручки. Пальцы длинные. Я знал, что девочка занимается музыкой. Волосы у Людки туго стянуты в пушистый хвостик. Сижу и думаю, что никогда не видел, чтобы она распустила волосы. Она их так красиво подбирает, что видна белая шейка. А за ушком родинка.

Мне стало жарко. Открыл ранец, достал учебники, тетрадь и ручку.

С тех пор начался настоящий кошмар. Ночами я не мог уснуть. Придумывал, как сказать Людке о том, что хочу с ней дружить. Записку написать? Подойти на переменке? Или после уроков? Или лучше до? Пригласить в школьный буфет? Прокрасться к её дому? Подкараулить, когда выйдет гулять? Нет, так её родители из окна увидят. Вопросы начнутся. Я уже забыл, что выбрал Людку из многих путём логического отбора. Девочка занимала не только мои мысли, но и все чувства.

Проницательная мама заметила моё состояние. Стала пытать, в чём дело. Я молчал как красный партизан на допросе.

- Ладно, - сказала мама. – Не хочешь говорить со мной, позови Ромку. Он же твой друг. Может, что и посоветует.

- Мама! Ромка мне уже не друг. Ты же знаешь…

- Может, надо дать мальчику шанс? Каждый может оступиться. Протяни ему руку первый. Вдруг всё наладится.

Мама, конечно, не принимала всерьёз наши мальчишеские разборки. Однако мамино предложение мне понравилось. Я вспомнил, как мы дружили с Ромкой, как я тянулся к нему. А вдруг он и правда оступился, ошибся. Раскаивается теперь и не решается первым заговорить? Да и Ромка единственный знает, что мне нравится Людка ещё с первого класса.

Ромка примчался тут же.

Запинаясь, смущаясь и краснея не только от того, о чём говорил, но ещё и потому, что это – Ромка, я выложил ему всё.

- Тю! Подумаешь! – облегчённо и неожиданно радостно выпалил Ромка. – Напиши записку. «Люда! Ты мне нравишься. Я хочу с тобой дружить». А я передам. Хочешь?

Я смотрел на Ромку с восхищением. Мало того, что он легко вернулся ко мне, мой бывший друг. Он теперь мой спаситель! На душе стало легче. Хотя сердце тяжело билось от волнения. Как Людка отреагирует? Согласится ли со мной дружить?

Старательно выводя буквы, написал записку и отдал её Ромке. В последний момент показалось, что совершаю непоправимую ошибку. Но тогда я ещё не знал, что такое интуиция…

На следующий день первыми шли уроки физкультуры. Я кое-как затолкал сменку в ранец и, от волнения спотыкаясь и подпрыгивая, отправился в школу.

Уже около гардероба мне показалось странным, что обе новенькие смотрят на меня слишком долгими взглядами и с каким-то непонятным сочувствием. Что за фигня? На лестнице стоит жирный Васька Пономаренко.

- Ну что, жен-них. Хана тебе. Иди-иди.

Я попытался остановиться, но Васька врезал мне пендаля и я чуть не на четырёх точках оказался в коридоре. В голове всё плыло. Надо во что бы то ни стало не подать виду, иначе конец – засмеют и даже затоптать могут, если кукситься стану. Понятно, что Ромка проболтался. Но когда он успел? Я пришёл в школу за полчаса до начала занятий. Значит, он заранее скорешился с пацанами? Вчера прямо от меня – и к ним? «Вот дурак! – ругал я себя. – Мог же предположить».

До начала занятий оставалось ещё двадцать минут. Однако все были в классе. Не в зале, где должна быть физкультура, а в классе. Как тогда, только тогда все сидели, а тут стояли за партами. Никто не садился. Мне показалось, что в классе не тридцать ребят, а все сто. И какие-то они огромные. Лица раздутые, злые. И все шипят, тыча в меня пальцами, похожими на сардельки: «Ж-ж-жених-х-х, ж-ж-жених-х-х …»

Я стоял у двери, не в силах сделать и шага. Прозвенел звонок. Все уселись. И тут я увидел Людку. Приятный алый цвет людкиных щёчек сгустился до предела. Её личико пылало. Волосы распущены, отчего оно стало шире и расплылось как блин. Потупленные глазки и поджатые губки выражали обиду, недоумение, растерянность и злость. И, хотя пламенеющие щёки выделяли девочку, она была частью этого злобного жужжащего роя. Ни сочувствия ко мне, ни хотя бы удивления.

Когда нарочито медленно спускался по лестнице, навстречу мне попался физрук. Он взял меня за рукав и хотел вернуть в класс. Но я вывернулся. Сказал, что забыл сменку дома.

Два дня я не ходил в школу. В конце второго дня ко мне пришёл Пашка Лукьянчик и сказал, что Вера Тимофеевна просит завтра меня придти. И особенно просит сделать вид, что ничего не случилось. Она долго общалась с классом. Всё будет хорошо.

- А что случилось, Паша? – спросил я, делая круглые глаза. – У меня температура. Поправлюсь и приду. Доктор пока не разрешает. Что будет хорошо?

Бить Ромку означало бить самого себя. Он подлец и сволочь. Его не бить, а убить следовало, пока не вырос… Опять же – кто я такой, чтобы судить? Но я-то зачем повёлся? Сам виноват. И мама хороша, хоть и взрослая…

И зачем я её выбрал?..

Вскоре Ромка перевелся в другую школу. Нет, он ничего криминального тогда ещё не совершил. Просто та школа готовит рабочих. Вот Ромку от нас и забрали.

Потом мои родители получили квартиру в новом микрорайоне в другом конце города, и я тоже перевёлся… Спустя много лет узнал, что Ромка после восьмого класса ушёл из школы, выучился на бас-гитариста, играл в каком-то ВИА…

А совсем недавно на сайте «Одноклассники» Ромка мне написал. Спросил, помню ли я его. Я рассказал ему всё то, что помню. Он ответил, что сидел, что наказан за всё, что совершил. Живёт теперь в другой стране…

Я не стал совершать новых ошибок. Мне хватило прежних. Ведь благодаря Ромке я на всю жизнь запомнил слова отца о телеграфных столбах…