Я объявляю вам войну!

- Я объявляю вам войну! – заявил я ей, и она, вспыхнув от возмущения, крикнула.
- Надеюсь, вам не потребуются дипломаты! Я не приму мир, ни на каких условиях! Даже на самых унизительных для вас!
- Разумеется, - сказал я. – Этим самым вы лишили меня всяческой жалости к вашей персоне. Я буду жесток, как Чингиз - хан!
В ответ она дала очередь из автомата и срезала люстру над моей головой.
- Сука! – крикнул я ей, потирая ушибленную макушку, и дав орудийный залп из 18 орудий, разбил ей любимый хрустальный бокал.
Злобно зашипев, она повела в бой три мотострелковые роты и две дюжины танков, которые   расплющили   мою пепельницу в лепёшку и сожгли    напалмом   целую коробку гаванских сигар.
В отместку я поднял в воздух  воздушную флотилию, которая, обстреляв её с высоты в метр сорок, лишила её причёску всяческой
привлекательности, на что она, не долго думая, ответила прицельным огнём зенитной батареи, и срезала правый бакенбард под корень.
Я ей ответил высадкой  десанта под лифчик, а она дюжиной летающих «камикадзе», испортивших своей кровью мою новую белую рубашку. Потом я  забросал её глубинными бомбами под юбку. А она напустила  иприта  на моих солдат, и те стали дохнуть  как мухи. И я понял, что пора вводить в дело свой главный козырь.
Одна за другой с несущих сорвались три ядерных бомбардировщика средней дальности с ядерными боеголовками и в одно мгновение уничтожили всю её армию.
- Сдавайтесь! – крикнул я ей, и она, задыхаясь радиоактивными испарениями, задрала юбку и показала задницу, туго обтянутую новыми белыми трусиками.
- Сдаюсь! – крикнула она и завиляла задом как белым флагом. – Какие условия сдачи?
- Абсолютная покорность, - сказал я.- И впредь никаких пререканий!
- Надеюсь, вы будете милостивы к побеждённым? – жалобно спросила она, и я её быстро успокоил.
- Это будет обычное изнасилование, мадам, - произнёс я   великодушно  и снял брюки.
- Ладно, мой генерал, ведите меня, - покорно сказала она, одеваясь в костюм Евы, и дала отвести себя в спальную.
«Горе побеждённым», - подумал я весело в объятьях своей  пышнотелой  супруги, покорно выполняющей свой супружеский долг, а в гостиной на столе, скрючившись от боли, маленькой кучкой догорал последний солдат.