Как неостывшая гильза

Когда гремит салютами очередной праздник победы, я задаю себе вопрос, а что же я знаю и помню об этой войне. Не из книжек – из жизни.

Я родился в 50-м. Следовательно – не участвовал, не наблюдал, свидетельствовать не могу. Но в то же время – могу, потому что в детстве моем память о войне была еще как неостывшая гильза. Почти у всех моих дружков папаши повоевали. Вечером после работы они выходили во двор покурить в майках, заправленных в неизменное галифе. Мы их весьма почитали и готовы были дни и ночи напролет слушать их фронтовые байки.
А до прихода старших с работы сами, не ведая усталости, играли в войну и страшно горевали, что следующая настоящая война может быть только атомной, что всерьез уже не повоюешь, не попартизанишь в тылу врага…
Мои родители работали допоздна, и часто по вечерам меня забирали к себе соседи – тетя Нина и дядя Коля. Одно из самых ранних воспоминаний: закуривая, дядя Коля вставлял спичечный коробок в раздвоенную культю левой руки и чиркал об него спичкой в правой.
А стоило выглянуть за пределы двора – и обязательно встречался какой-нибудь человек в военной форме, кативший по миру на четырех подшипниках, отталкиваясь от земли руками, в каждой из которых было по деревянному «утюжку». Их всегда можно было встретить у рынка, где они жалостливо пели или просто молчали, и в пыли перед ними лежали их военные фуражки… Потом эти люди-тележки как-то в одночасье исчезли – вероятно, их убрали с глаз долой, дабы не мешали творить большую легенду о большой победоносной войне.
Учителя в наших школах знали войну не понаслышке. Многие из них воевали, как и наши отцы. Где они теперь, скромные и опрятные обладатели как правило единственного костюма на все случаи жизни, плоть от плоти России? Служившие ей и в мирное время верой и правдой.
Нас воспитало это время, эти люди, эта память, подобная еще неостывшей гильзе.

Фронтовиков все меньше. Следующий «рекрутский набор» – старшие наши братья, родившиеся до войны «птенцы послевоенных улиц».  Они почувствовали дыхание войны на себе. Потом – мы. Потом…

Гремит последний залп московского праздничного салюта.
Вот, кажется, и всё. К сказанному могу добавить еще свои стихи.


ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

                1

Не «моя дорогая столица»,
а провинции сдавленный стон…

Ресторан, а напротив – как птица,
бьется вечное пламя в бетон.

Тротуар и шоссе между ними,
между ними – года и года…
На плите – серебрящийся иней,
одинокая в небе звезда.

Шелест траурный листьев опавших,
но ясней проступают средь них
бесконечная память о павших
и минуты веселья живых.

1973

                2

Этот мрамор расколот, насквозь проржавела звезда.
Этот вечный огонь не на время погас – навсегда.

Потому что уже не зажечь отгоревшего в нас.
Потому что по трубам иным устремляется газ.

Не по трубам – по трупам идут в наступленье полки,
те, что взяли без боя твердыню у главной реки,

Ленинград и Москву, и райцентр, где затихла гармонь,
где на братской могиле погас негасимый огонь.

Это что за полки? Это чья на погонах звезда?
Это мы занимаем и мы же сдаем города.

2003