Сентиментальный рассказ

Она любила его, а он е[цензура]л ее в жопу. Он долго и немилосердно е[цензура]л ее в жопу. Он е[цензура]л ее в жопу рано утром, когда вставало солнце, е[цензура]л после завтрака, е[цензура]л в ланч, в полдень, в обед, е[цензура]л в послеобеденное время, вечером и ночью. Он е[цензура]л ее до, и после приема пищи. Лежа, сидя и стоя. На кровати, в кресле, на обеденном столе, дагестанском ковре, в шкафу, в ванне и на стиральной машине.

Она хотела от него ребенка. Она хотела, чтобы у них была семья - балкон, весь уставленный цветочными горшками, три комнаты и хороший иностранный автомобиль. Он вряд ли мог себе все это позволить, а потому просто е[цензура]л ее в жопу. В жопу, а потом - в рот. Когда ее е[цензура]ли в жопу, она думала о любви, о море, о соловье, о розе.

Когда он е[цензура]л ее в жопу, он думал о Гегеле, о философии, о логике. Е[цензура]ь женщину в п[цензура]у он считал величайшим недоразумением и глупостью. Е[цензура]ь же женщину в жопу он полагал своего рода вызовом, брошенным Богу, насмешкой Всевышнему. Е[цензура]я ее в жопу, он перечеркивал все мыслимые законы природы, самоутверждаясь в собственных глазах и возвеличиваясь в неуемной своей гордыне.

Она считала его самым умным и красивым мужчиной в своей жизни, он же, хоть и не отрицал наличия души и зачатков разума в этом теле, рассматривал ее скорее, как е[цензура]льный агрегат, машину, которая вполне могла бы состоять из простой трубы – с одной стороны увенчанной жопой, с другой – ртом.

Прошло какое-то время и он уже забыл, что представляет из себя ее п[цензура]а, для него она давно уже стала поросшим мхом мягким и мокрым недоразумением. Жопа же ее представлялась ему неким вражеским редутом, который он - старый наполеоновский ветеран, ежедневно и еженощно должен был брать с боем.

Весь процесс занимал у них не более тридцати пяти минут - двадцать пять минут жесткой е[цензура]и в жопу; затем он переворачивал тело, и принимался настойчиво е[цензура]ь ее в рот, загоняя елду как можно глубже в глотку. Он ждал, когда она начнет задыхаться, когда на ее ресницах наворачивались слезы, и тогда он кончал, вынимая х[цензура]й изо рта, и эякулируя на ее очарованное е[цензура]й в жопу лицо. 

Он хотел бы вые[цензура]ь ее в глаза, в голубые бездонные озера ее лица, ласковые и доверчивые газельи очи, но это было решительно невозможно. Вынимая х[цензура]й изо рта, он целил в них, словно компенсировал невозможность сношения в глаз, возможностью залить его спермой. А она, широко и открыто смотрела навстречу струе, полагавшая, что доброта и милосердие обязательно спасут мир. Он, казалось, совершенно не был в этом уверен.

Его х[цензура]й всегда стоял на нее. Всегда. Стоял твердо, дерзко, нерушимо, бесшабашно. Он был флагштоком целого е[цензура]льного батальона, флагштоком, на котором всегда развевается победное полотнище, батальоном гвардейских х[цензура]в, легионеров, которые никогда не посрамят честь своего флага, идущие за своим цезарем хоть на край света.

Кроме того, он был обладателем Золотого ключика – стоило ему выкурить косячек, и на елду можно было надевать тридцатидвухкилограммовую гирю, и она болталась бы, железная, но беспомощная дура, стремящаяся вниз согласно законам физики, и необычайно удивленная тем, как это ей удается висеть на двадцатисантиметровом кожаном сучке, с вытатуированной надписью вокруг з[цензура]ы: «в борьбе обретешь ты право свое».

Вместе с тем, кажется, он ненавидел ее. Он дико и страшно ревновал ее. В прежней ее жизни возможные многочисленные мужчины наверняка е[цензура]ли ее в жопу. И хотя они е[цензура]ли ее в жопу еще тогда, когда они не были знакомы, тем не менее, он считал это изменой, которую никогда и не при каких обстоятельствах не сможет простить ей.

Они е[цензура]ли ее в жопу, и с этим невозможно было смириться. Может, вон тот, на остановке, или этот, в трамвае? Ненавистные ему, е[цензура]ие ее в жопу, лютые враги, и почти кровные братья… Он должен был знать своего врага в лицо, а потому она обязана была рассказать ему все про прежнюю жизнь своей жопы. Дать четкий, всесторонний, подробнейший отчет. Где. Когда. При каких обстоятельствах. И она рассказывала, деля правду с вымыслом пополам, а он внимательно слушал и злился, дергая струны ревности своими вздорными замечаниями.

В такие минуты он хотел убить всех прочих самцов на земле, а ей – изрезать лицо бритвой, изуродовать, чтобы никто и никогда уже более не смог бы е[цензура]ь ее в жопу, хотя и в этом случае невозможно было бы получить стопроцентной гарантии.

Вероятнее всего она никогда не изменит ему. Он почти наверняка знал это. Он мог бы сделать так, чтобы она была с ним всегда, чтобы он был единственным, кто будет обладать монопольным правом е[цензура]ь ее в жопу. Е[цензура]ь в жопу, а потом – в рот. Но мысли о ее прежних мужчинах сводили его с ума.

Он очень много думал над этим, и однажды ему пришло в голову, что именно чужой х[цензура]й в ее жопе и был основой и основанием его неуемной страсти. Е[цензура]я чужими х[цензура]и принадлежащей ему на праве аренды жопы и была первопричиной его дикой любви. А он словно принял на себя стахановское обязательство перее[цензура]ь всех прежних ее партнеров, тщась доказать всему миру собственную значимость и собственное превосходство перед прочими.

И тогда он напился, и привел еще одного. Он сказал ей, что сегодня ее будут е[цензура]ь двое – он, и другой, вот этот вот. Она удивилась или ужаснулась, но какая, впрочем, разница. Он е[цензура]л ее в жопу, когда тот, другой, принялся е[цензура]ь ее в рот. У другого стоял плохо, и это радовало его, и придавало ему сил и уверенности. Потом они поменялись. Другой стал е[цензура]ь ее в жопу и кончил.

Спустя некоторое время кончил и он тоже, но елда его не опускалась, и они поменялись опять, и пока она вылизывала другому яйца, он е[цензура]л ее, скользя х[цензура]м в чужой сперме в такой родной и близкой ему жопе, держа ее за волосы, и сжимая их всякий раз, когда лизание чужих яиц казалось ему слишком уж любвеобильным. Он опять вынул и принялся хлестать елдой по щекам, эякулировал, но, не успокоился, и с новыми силами стал засовывать з[цензура]у в ее задницу.

И когда он вынул х[цензура]й из ее рта в третий раз, елозя им по уже высохшей сперме ее лица, он понял, что ничего не изменится, что отчаяние никуда не уйдет, что выхода нет, и не будет, что разрубить этот гордиев узел не представляется никакой возможности. И тогда он набрал полный рот слюны и плюнул ей в глаза, отомстив за унижение, которое сам же для нее и выдумал. Она налила ресницы слезами и разрыдалась.

Прошло некоторое время, и теперь он стал е[цензура]ь ее в жопу еще больше и еще дольше. Он издевательски спрашивал, понравилось ли ей е[цензура]ться с двумя? Он всячески напоминал ей о собственном оскорблении. Он пенял ей этим. Он насмехался над ней, предлагая привести еще двоих, троих, четверых. Он выдумал, будто теперь он в неравном с ней положении, и приказал ей привести ему девочку. Девочку, которую он тоже будет е[цензура]ь в жопу. Стройную, молодую, белокурую Barbie.

Она долго искала, и, наконец, нашла. Это действительно была Барби: тонкая, голенастая, молодая, беловолосая сучка, согласная е[цензура]я в жопу. Она пила коньяк бокалами, ела сыр, халву и шоколад, а он смотрел на нее, и представлял себе, как будет месить говно в ее заднице. Что ж, пусть так, ей же будет хуже; ведь из жопы х[цензура]й всегда переходит в рот – таково правило. Она сняла с себя все, и его елда спряталась в ужасе среди голых, беззащитных яиц – Барби была на каком-то там месяце беременности.

Ему пришлось много выпить, и все втроем они принялись уговаривать х[цензура]й выебать беременную жопу. Нехотя х[цензура]й согласился. Все получилось совсем не так, как предполагалось. Он е[цензура]л беременную куклу в жопу, а его возлюбленная держала рядом рот наготове, и когда х[цензура]й вынимался наружу, она, повинуясь его приказу, остервенело сосала елду, в то время как Барби с сожалением тянула свои пальцы, намереваясь загнать х[цензура]й обратно в жопу.

Когда все закончилось, где-то внутри у него осталось это странное чувство, словно он вые[цензура]л в лице Барби все самое святое и чистое в своем босоногом детстве, сломанные санки, первый велосипед, песочницу перед домом, пионерский галстук и короткий поцелуй девочки с белыми косичками на заднем дворе школы.

И тогда он понял, что и теперь он не нашел того, главного, искомого смысла в своих терзаниях, в своей дикой ревности к земле, воде и ветру, в своем безумном желании разгадать загадку этой полоумной е[цензура]ли в жопу, с раннего утра и до позднего вечера, до, и после приема пищи, лежа, сидя и стоя, на кровати, в кресле, на обеденном столе, дагестанском ковре, в шкафу, в ванне, и на стиральной машине.

Прошло какое-то время еще, и однажды она умерла. Он нашел ее утром в кровати, холодную и красивую, ласково сжимающую мертвыми губами его х[цензура]й. Длинные пальчики покойницы любовно держались за его выбритое муде. Ее прекрасные голубые глаза были широко открыты, а на белых губах, окаймлявших з[цензура]у, застыла тонкая улыбка. Позже он узнал эту страшную тайну: она умерла, как оказалось, от сильной и частой е[цензура]ли в жопу.

Он лежал часа два без движения, разглядывая ее мертвое голое тело, потом с большим трудом засунул ей в задницу, и легонечко, медленно и печально, сообразно с ситуацией, стал е[цензура]ь ее. Он кончил туда же, полагая, что излить сейчас сперму на ее лицо было бы в высшей степени неприличным и кощунственным поступком. При всей своей нравственной нечистоплотности, он, как казалось ему, оставался интеллигентным человеком.

Прошло еще какое-то время. Жизнь его вошла в русло, свойственное добропорядочному и благочинному буржуа. Теперь, казалось ему, он успокоился и остепенился. Он бросил курить, купил костюм и устроился на высокооплачиваемую работу. И, хотя он долго не мог привыкнуть к ее новому виду, однако мысль о том, что теперь ее никто и никогда уже больше не в[цензура]т в жопу, сообщала ему уверенности, придавала сил, и настраивала на оптимистический лад.


Четвертое сентября две тысячи третьего года