День Здоровья

Объяснительная записка одному товарищу,
приглашавшему меня отдохнуть на природе с шашлыками.


Идешь себе по улице. Солнце светит. Детишки бегают, голуби пьют воду из лужиц. И ни о чем плохом не думаешь.

А ведь откуда-то вдруг приходит мысль, что беда то, — она всегда рядом. Что ты лишь маленький островок, окруженный тысячами бед, миллионами жутких случайностей и роковых закономерностей, которых называют «стечение обстоятельств», и которые как голодные звери готовы сорваться и обрушиться на тебя в любую минуту. Страшно. И только какая-то невидимая неосязаемая пленочка защищает тебя от удара. Пленочка эта такая тонкая, такая ненадежная, чуть что – и порвалась. И ты латаешь ее: «Господи, помоги! Господи, заступись и защити!»

Но беда хитрая. Заслепит глаза радостями, уморит однообразностью и размеренностью жизненной, – и защитная пленочка рвется. А разум, казалось бы, надежда и опора всякого человека разумного, предательски промолчит. Только сердце, достаточно примитивный по сравнению с мозгом орган, сожмется болью, почувствует подкравшуюся беду. Надо бы прислушаться и поверить ему, но ты как всегда в очередной раз отмахиваешься. Ну что может случиться?! Не думай! И даже произносишь вслух дурацкую поговорку: «Кто примечет, тот и отвечает!»

1.
В нашем училище культуры, «кульке» (так мы его ласково обозвали), как и в других училищах города, была традиция в мае и в сентябре проводить так называемые дни здоровья. Дни эти были принудительно-обязательного характера. Освободить от «оздоровления» могла только справка от врача. А для тех, у кого не было  в поликлинике, за которой закреплено училище, знакомых, поход за справкой был еще хуже самого дня здоровья. Даже если болел ты серьезно.

Впрочем, у меня тогда был шанс улизнуть от насильственного оздоровления. Англичанка предложила оформить пару стендов для кабинета. Вполне официальный шанс. Но я, идиотка, тогда все взвесила основательно: день дурацкой беготни на берегу речки или нудное шкрябание плакатным пером по ватману. Практичный и разумный мой разум остановил свой выбор на «оздоровлении». Я даже порадовалась, дура рассудительная!

Короче, ровно в восемь часов солнечного сентябрьского утра я с пакетом бутербродов и овощей стояла вместе с  девчонками из нашей группы перед крыльцом «кулька». Директор произнес речь, которая должна была настроить нас на бодрый оздоровительный процесс, но вызвала у большинства учащихся отупение и зевоту. Рядом стояла моя училищная подружка Наташка со страдальческим выражением лица и с доисторическим котелком для каши. Дурацкая традиция: к концу дня здоровья проводился конкурс на самую вкусную кашу. Дегустировал обычно директор с замами, а мы уже заранее знали результат —  вкуснее либо у хореографов, либо у «народных инструментов». У нас, художников, даже не пробовали. Наверное, дирекция, вышедшая из рядов двух вышеназванных отделений, считала, что мы кроме как мазюкать кисточками ничего больше не умеем, и в разведку с нами пойдет только идиот. Но мы особо не обижались и вместо каши варили суп или не варили ничего.

День здоровья начался как обычно. Нас распихали по автобусам и вывезли на окраину города на берег реки. Недалеко находился городской ипподром. Сосны вперемешку с  лиственными деревьями и кустарником, песчаный пляж. Чуть подальше от нас, так, чтобы не мешать друг другу, но и в то же время поддерживать связь, расположились медучилище и кооперативный техникум. Их «оздоровительная» программа практически ни чем не отличалась от нашей кульковской: сначала поиск места для каждой группы, потом эстафеты, соревнования, конкурсы и каша. Бегать наперегонки и прыгать в мешках нам с Наташкой очень не хотелось, а нехитрый план отлынивания от спортивно-общественной жизни училища у нас был заготовлен еще со вчерашнего вечера.

Наташка стерла помаду с губ, подошла к кураторше нашей группы и несчастным голосом сообщила, что чувствует себя  крайне плохо, наверное, проблемы с желудком, и поросилась отлучиться в лес. Одну ее кураторша отпускать боялась, но и не отпустить не могла — проблема с желудком штука серьезная. Естественно проводить Наташку в лес вызвалась я.

На самом деле с желудком у нее было все в порядке, и мы стали просто бродить между деревьев в поисках местечка, где бы можно было спокойно сходить по маленькому. Местечко такое отыскалось. Миленькие кустики по краям небольшого углубления в земле. На дне углубления лежал большой кусок полиэтилена, но все равно места хватало для наших мелких нужд. Правда, воняло в лесу здорово. Ну, все-таки ипподром рядом, кони, может, сдохло животное…
Я уже было, хотела спустить штаны, когда вдруг заметила, что в полиэтилене что-то есть. Любопытство — страшное дело,  и мы с Наташкой полезли посмотреть. Изнутри полиэтилен запотел, и что в нем завернуто разглядеть было невозможно, но чувствовалось какое-то движение.

— Червяки! – вскрикнула Наташка, - Там внутри червяки!

Я пригляделась, – по внутренней поверхности свертка ползали омерзительные белые черви. Сразу стало понятно, откуда запах, только вблизи вонь была не какая сильная, может из-за легкого ветра. Наташка обошла сверток. И вдруг сдавленно вскрикнула и зажала рот ладонью. У меня внутри все похолодело. На трясущихся ногах я подошла к подруге и увидела то, от чего она не могла отвести взгляд – из-под полиэтилена выглядывала человеческая нога в кокетливом белом кроссовке и носочке.

Дрожь в коленках все-таки уступила место любопытству. Однозначно, нога в кроссовке принадлежала женщине или девочке-подростку. Джинсики голубые мог надеть и мальчишка, но носок был белый с люрексом. Мальчишка такие носки ни за что не оденет. Да и размер явно не мужской и даже не мальчишеский. Я уже почти углубилась в анализ, когда почувствовала, что кто-то подошел к нам со стороны леса. Я открыла рот, чтобы позвать подошедшего, сказать о находке и … напоролась на тяжелый пристальный и одновременно липкий взгляд незнакомого мужчины. Несколько секунд я смотрела на него с открытым ртом как кролик на удава, потом моя нижняя челюсть медленно вернулась в исходное положение. Я сглотнула, не глядя дернула Наташку за руку, – и мы помчались что было духу прочь из леса.

Выскочив на пляж, мы чуть не врезались в стайку девчонок-хореографов. Презрительно посмотрев на наши перепуганные физиономии, девицы поинтересовались:

— Вы че летите как обосранные?
— Там в лесу труп и мужик какой-то…
— Пить меньше надо было с вечера, девочки! – резюмировали милые создания и направились в лес.

 Отвечать им мы не стали потому, как почувствовали вполне реальные проблемы с желудками.  Но пришлось терпеть, ни в лес, ни в какие кустики идти не то чтобы не хотелось – нас колотило от одной только мысли о зеленых насаждениях. О трупе мы никому ничего не сказали, не смогли. Глупо, наверное.…Да и не труп напугал нас, а тот мужчина.

Как пережили день здоровья с его эстафетами и кашами, я помню плохо. Нас не трогали. Вечером у меня на кухне мы с Наташкой терзались сомнениями, сообщать в милицию о находке или нет. Я рассказала маме, та посоветовала ни в какую милицию не звонить, мол, с ними связываться себе же дороже. Окончательный выбор сделали неисправные телефоны-автоматы в нашем районе.

2.
Потянулись одинаковые осенние дни: учеба, библиотека, дом. Постепенно страшная находка стала забываться. Теплый солнечный сентябрь сменился отвратительным, на редкость, октябрем. Несколько раз срывался мокрый снег, за пару морозных ночей листья с деревьев облетели совсем и под ногами превратились в мерзкую кашу. Особенно тоскливо стало по вечерам ходить из училища домой. Сырой холод пробирался под одежду, пальцы на руках коченели от ледяной влаги. Тяжелые художественные планшеты, которые приходилось таскать почти каждый день, оттягивали руки. Резкими порывами ветра их раскачивало и уносило в сторону, пытаясь их удержать, я волочилась вслед за ними как за парусом.

Настала наша с Наташкой очередь дежурить в училище. Приходить нужно было к половине восьмого, а уходить после семи. Утром туда по темноте, и вечером обратно по темноте. Дежурство заключалось в сидении в гардеробе на выдаче одежды и в «наблюдении соблюдения» чистоты помещений с понедельника по субботу – шесть дней.

В понедельник без пятнадцати семь я выскочила из квартиры и помчалась вниз по лестнице. Четвертый, третий, второй, первый этаж! Дверь в коридорчик… Я открыла дверь в коридорчик, и все мое настроение рухнуло, – из темноты на меня смотрел человек. Тот самый..., я не ошиблась,  - тот самый мужик, что был в лесу на день здоровья!

Мне стало страшно. Но еще страшнее было опоздать в кулек на дежурство, нагоняй от замдиректора по хозяйственной части я бы получила нешуточный. Раздумывать было некогда. С криком «а ну дорогу!» я выставила перед собой планшеты и двинулась на мужика. Тот быстро отступил в сторону, и я пулей выскочила из подъезда.

Бежала почти до самого училища, не оглядываясь, спотыкаясь и скользя по обледеневшему асфальту. Бежала по центральным улицам. Обычной своей короткой дорогой через частный сектор мимо заброшенных домов возле моста через речку-вонючку я не рискнула, - места там безлюдные.

Уже возле училища встретила Наташку и тут же выложила ей весь свой перепуг и подозрения. Наташка внимательно выслушала меня, не перебивая, что на нее было не очень  похоже.

— А что делать? Тут мужик этот, а там кулек… Неизвестно что хуже! Послушай, что я скажу…
— Нет, ты послушай, что я скажу! - Наташка вернулась в обычное свое состояние. – Неделю назад я возле своего подъезда, кажется, тоже его видела. Во всяком случае, очень похожего. Я его морду  тогда в лесу успела запомнить! А потом еще на нашей остановке.
— И чего ты молчала?!
— Ну, тогда не придала значения.… Слушай, а вдруг он маньяк какой-то?!
— Я боюсь! – во мне зародилось подозрение, что впереди нас подстерегает явно что-то нехорошее. Но Наташка уже раскатала скатерть-самобранку своего щедрого темперамента, и ей уже было не до меня.
— Маньяк! Я тебе отвечаю! И как выследил нас, урод! Вот почему женщин маньяков-убийц нету?! Ну, где ты хоть раз видела женщину, которая из-за кустов детям свою письку показывает? Это только мужики могут! Первого кого сделали? Адама! Вот оно и есть, - первый блин комом, — Наташка, путая маньяков-убийц с эксгибиционистами, оседлала своего любимого конька, и весь день мы провели в обсуждении ужасных качеств противоположного пола, а рисунки на планшетах так и остались недорисованными.

А вечером нам влетело от зама по хозяйственной части за шелуху от семечек в одной из аудиторий. Вовремя не заметили, не пресекли, не сообщили.… В общем, обидно. От подобной несправедливости у меня даже сердце разболелось.

Половину дороги домой мы с Наташкой мыли кости противному заму. Потом мне предстояло топать одной, я жила дальше, чем подружка. На душе было гадко и тоскливо. Поднялся ветер. Деревья, черные и жутковатые на фоне рваного октябрьского неба, нависали над дорогой и на ветру протяжно скрипели, и от этого становилось ее гаже. Сколько буду жить, но деревья нашего города так и останутся в моей памяти отдельно загадочной темой. То ли климат, толи хитрые особенности местности, но они у нас росли слишком огромные, намного выше пятиэтажных домов. Днем красивые и сказочные, а ночью угрожающие, подавляющие, будто и не деревья в человеческом городе, а человек со своим городом во власти деревьев.

И уже совсем темно, и кажется, что домой не дойти…

И во дворе как всегда хоть глаз выколи! Площадки перед подъездами освещаются только окнами первых этажей. Еще немного, - и я дома. Вот одноэтажное здание аптекоуправления, за ним мой дом, первый подъезд. И вдруг мне стало не по себе!  Внезапно, резко и до того не по себе, что я, не совладав с нервами, подскочила на месте и побежала. И в ту же секунду чья-то тяжелая рука ударила меня по плечу, попыталась ухватить, но соскользнула. Видимо нападающий не ожидал моего рывка.

С шумом, грохотом и перепугом я ворвалась в подъезд, чуть не сбив соседку со второго этажа. Она сопроводила меня недовольным взглядом.

— Чего ты несешься?! Гонится за тобой кто? Можно подумать, нужна ты кому, писюха! – она стала возмущаться мне вдогонку, но я даже обрадовалась тому, что она оказалась в подъезде.
Страх отпустил меня, осталось злое раздражение и уверенность, что эта случайность тоже как-то связана с тем злополучным днем здоровья.
Утром мама проследила, как я выйду из подъезда и из двора. Дальше «охранять» меня она не могла, потому что сама спешила на работу. Постоянно оглядываясь, я добралась до «кулька». Мой рассказ о вечернем нападении Наташка хоть и восприняла серьезно, но заявила:
— Деточка! У тебя паранойя!
— Сама ты паранойя, – я обиделась.
— Ну, еще не хватало себе комплексов нажить по этому поводу, - ответила на мою обиду добрая подружка.
— Ну, ты же сама говорила, что тоже видела мужика со дня здоровья.
— Так то ж неделю назад было. И потом, может, просто похожий человек, а у нас с тобой уже от страха глаза велики! Советую успокоиться и забыть, - резюмировала Наташка.

Успокоилась и забыла? Нет, куда там.… По улицам я теперь ходила, в напряжении оглядываясь и всматриваясь в лица прохожих, а, заходя в свой двор, чуть ли не прощалась с жизнью от страха. Но училищные заботы втянули меня в свой водоворот, и так до ноября.

А в ноябре — генеральный просмотр наших работ перед конкурсом. Эскизы, планшеты, беготня, суета, и бессонные ночи. Чего только не валялось тогда в моей сумке: краски и кисти вперемешку с ножницами, иголками, молотком, плоскогубцами, гвоздями, отвертками. Причем весило все это добро далеко не пару килограммов.

После такой учебы я могу выполнять половину мужской работы по дому, а мои знакомые удивляются, что при такой хрупкой фигуре, у меня сильные руки и цепкие пальцы. Легкая пощечина с моей стороны для противника может закончиться разбитым или сломанным носом, или синяком на пол-лица. При этом я не чувствую силы своего удара, что не удивительно: попробуйте сами в течении нескольких лет поплести гобелены два на три метра с основой из жестких ниток, натянутых как струна, а между ними вплетать толстые шерстяные нити, которые специальной штучкой и с немалым усилием нужно плотно сбивать друг к дружке. У нас на декоративно-прикладном отделении шутили, что после выпуска из училища у керамистов от кручения гончарного круга будет несоразмерно большая и мышцатая правая нога, а у текстильщиков от сбивания ниток правая рука.

Мы с Наташкой выручали друг дружку как могли. Пока она писала что-то общеобразовательное для нас обеих, я стучала молотком, сколачивая планшеты. Холодные вечера проводили как правило за работой у меня дома, потому что обстановка располагающая. Никаких братьев и сестер, лезущих не в свое дело. Только мама, бабушка и кошка. Часто засиживались допоздна, и Наташка оставалась у меня ночевать.

Дом мой расположен на холме, квартира на четвертом этаже. Вид с окна на город просто замечательный! И если взять бинокль, то видно было даже общежитие нашего «кулька». Ночами перед просмотрами, когда приходилось доделывать работы, я частенько брала бинокль и направляла на общагу, - горят окна у наших девок! Значит, Маликова и Антонючка тоже не спят, не успевают. А у девчонок тоже бинокль, и они тоже глядят на мои окна. И огромные деревья на фоне неба…

3.
Осталось еще пару планшетов и текстильная рамка. Я возилась с нитками, Наташка  пялилась в окно, отдыхая от писанины.

Я сразу не поняла в чем дело, когда она вдруг присела и дернула меня за свитер.

— Пригнись, слышишь! Бегом! – прошептала она мне.

Я послушно села на пол.

Наташка  на четвереньках подползла к выключателю. Свет погас, и в темноте я снова услышала ее шепот:

— А теперь возьми бинокль и осторожно посмотри в окно.

В ее голосе было что-то такое, от чего у меня мурашки поползли по спине, и волосы на макушке встали бы дыбом, если б не были собраны в хвост. Трясущимися руками я взяла бинокль и послушно посмотрела в окно.

— Смотри ниже, на палисадник, - руководила подруга.

Сначала ничего не было видно, кроме веток кустарника, но я все высматривала. Я уже догадывалась, что, вернее кого я там увижу…. Инстинктивно я отдернула бинокль и присела, чтобы он меня не заметил. Но человек в палисаднике вряд ли мог меня заметить в темном окне квартиры, просто даже сквозь бинокль, на расстоянии я почувствовала, какой у него стылый взгляд, как у мертвеца.

Холодный страх накрыл меня новой волной. Сказалось напряжение последнего месяца, — нервы не выдержали, и я заплакала. Наташка подползла ко мне и тихо примостилась рядом.

— Мне показалось, он смотрел на наши окна, - произнесла она и замолчала. Дальше мы сидели в полной тишине.

Вдруг дверь в комнату распахнулась. Мы вскочили.

— Девчата! Что это вы сидите в темноте и шепчетесь? – удивленная и сонная моя мама требовала объяснений.
— Да это… Вера Алексеевна, это мы устали, - начала выкручиваться Наташка.
— А почему без света? – маму явно не удовлетворило Наташкино объяснение.
— Это.… Ну, глаза устали, разболелись. Вот и решили без света  посидеть, чтоб отдохнуть, - нашлась подружка.

Моя истерика достигла кульминации. Я не могла больше сдерживаться, слезы лились из глаз, капали на свитер, на пол. В данную минуту я очень хотела, чтобы мама ушла к себе в комнату, чтобы не включила свет и не начала допытываться, почему я плачу.

— Ну, смотрите, девочки… Может, бросайте вы свою работу, да ложитесь спать, - сказала мама.
— Да, мы сейчас посидим еще в темноте пару минут. Если не поможет, тогда точно ляжем, - подруга окончательно усыпила ее подозрения.

Мама ушла. Я, наконец-то, дала волю слезам и злобе:

— Теперь до тебя дошло, что у меня не паранойя?! Дернуло же нас к этому пакету полезть, будь он проклят!

Наташка не ответила. В тишине и в темноте было слышно, как она старается не сопеть, мучительно переваривая ситуацию. Скорее всего, теперь она  боялась, так же как и я. Этот загадочный преследователь запугал не на шутку, и своим сегодняшним появлением окончательно разрушил наши надежды на то, что все само собой обойдется. И это его, я была уверена на все сто процентов, его мы видели на дне здоровья.


4.
Я теперь осторожничала на улице с удвоенной силой. Наташка все равно продолжала вести себя как раньше и очень злилась, если я и моя мама навязывались ей в провожатые, когда она уходила от нас вечером домой. Свое поведение она объясняла нежеланием закомплексовываться на почве страха, мол, если чему  быть, того не миновать, так зачем же портить себе жизнь заранее. После таких ее заявлений я сама себе казалась параноидальной идиоткой, комплексовала еще больше и не переставала бояться, — даже устала.

Защитить нас было не кому. В милиции только посмеются над нами и скажут, чтобы сами разбирались со своими кавалерами. Своему отцу я не нужна, он с нами не живет, а Наташка своему не рассказывала принципиально, – у него любовница, их семья на грани развода. В общем, полный….

В тот день в училище нас отпустили пораньше, чтобы мы позанимались в библиотеке. Там мы, естественно, долго не засиделись и около шести вечера с книжками, сумками и планшетами топали домой. Было холодно, подмерзшие лужи хрустели под ногами. Вдобавок поднялся ветер. Людям не терпелось поскорее домой. Нам тоже, особенно Наташке, которой захотелось в туалет.

Библиотека находилась в противоположной стороне от училища, и в этот раз домой первая попадала я. У Наташки было два варианта: добираться к себе по центральным улицам, но дольше, или проскочить по мосту через речку-вонючку мимо заброшенных домов, но быстрее. Ко мне зайти в туалет она отказалась категорически. Пока не стемнело, она собиралась короткой дорогой добежать домой. Я начала переубеждать ее идти по центру, но Наташка стала смеяться над моими страхами, как будто и не она тогда ночью жевала сопли со мной на пару. Мы поссорились. До самого спуска к частному сектору я обиженно молчала. Подруга не делала попыток заговорить со мной, только перед спуском равнодушно бросила мне: «Пока».

Я ничего не ответила, развернулась и пошла домой. Пускай делает, как хочет! Двор мой  - вот он, через дорогу. Не мне же топать еще пятнадцать минут по холоду.

Как назло машин на дороге было много. Я злилась, что стою на ветру и не могу никак перейти, обижалась на Наташку, на погоду и на жизнь.

В веренице машин наконец-то показался существенный промежуток, и я уже было, собралась перейти дорогу, когда вспомнила: а книжки-то мои у Наташки в сумке! А завтра семинар. Что делать, но кровь из носу, а надо было бежать за ней. И я, не долго думая, помчалась догонять подругу.

Наташка видимо уже спустилась к частным домам и пошла по дорожке к мосту. Внизу спуска ее уже не было видно, а другой дороги нет. На счастье туда направлялись две спешащие тетеньки, и я смело побежала к мосту, перепрыгнув через валявшуюся на дорожке газету. И тут же застыла на месте. Это не газета! - это был Наташкин планшет! Сердце замерло и тут же гулко с силой вытолкнуло из себя кровь, - меня бросило в жар.  Две тетеньки впереди остановились, открыли ворота в один из дворов и совсем не на счастье скрылись за высоким забором. Щелкнула металлическая задвижка. Я осталась одна.

Перчатки, кошелек, сумку… что угодно, но только не планшет! Планшет, на котором уже прорисованы основные линии и намечены детали, просто так не теряют! «Вот оно и случилось», - подумала я, подобрала планшет и, прижимаясь к заборам, храбро пошла к мосту. Сумерки уже стали плотнее, ветер раскачивал ветки деревьев.

Дорожка закончилась, по обе стороны стояли последними заброшенные дома. Мост был совсем рядом, в каких-то десяти метрах правее. Я осторожно стала выглядывать из-за угла забора. Возле моста заметила два силуэта, мужской и женский, спотыкающиеся и обнимающиеся. Вдруг женский силуэт завизжал Наташкиным голосом и затих. Первым моим желанием было закричать, броситься вдогонку. Я открыла рот, но голос пропал, а ноги как во сне подкосились и стали ватными. Ухватившись за доску от забора, я стояла и не знала, что делать дальше, и смотрела, как мою подругу мужик тащит в кусты. Недавняя храбрость меня покинула, а вместо нее нахлынуло чувство обреченности, как перед смертью.

Но делать все равно что-то надо. Я поставила планшеты на землю возле забора, открыла сумочку, - из подходящего у меня есть только молоток. Большой, тяжелый, металлический наконечник с одной стороны тупой и раздвоенный и заостренный с другой. Таким удобно выдергивать огромные старые гвозди. Сумочку я повесила на забор так, чтобы она висела со стороны двора. Ветер пригнал тяжелые тучи, и стало еще темнее, чем могло быть в это время. И ни одного прохожего... Покрепче сжав молоток и молясь всем святым, каких только знала, я пошла спасать подругу.

Очень страшно было заходить в кустарник. Наташка больше не кричала, но совсем рядом слышалось мужское сопение и возня. Чуть не уписываясь от страха, я подкралась поближе и разглядела: сверху на Наташку навалился мужик, одной рукой он держал ее за горло, а другой короткими ударами бил по голове. Он был ко мне задом и так громко сопел, что даже не обернулся, когда я подкралась совсем близко.

И тут я будто увидела всю ситуацию со стороны, ее нереальность, абсурдность и даже комичность. Вот моя подруга даже не сопротивляется, только всхлипывая, хватает ртом воздух, но свою сумочку из рук не выпускает. На ней сверху какой-то мужик, и явно ее убивает. Я с молотком стою рядом и сверху вниз смотрю на все это и… ничего не делаю. Как в плохом фильме ужасов с натянутыми паузами, только музыки не хватает. По-нимаю, что так нельзя, но начинаю обращать внимание на разные дурацкие детали: сломанная толстая ветка свисает как указатель прямо над сценой насилия, а у мужика длинные джинсы подвернуты рулетом, и жопа у него увесистая.

То, что произошло дальше, вообще напоминало странный сон. Я просто подошла, наклонилась над ними, - меня даже не заметили! – и аккуратно ударила мужика острым наконечником молотка по голове. Молоток как будто пробил толстую и немного мягкую скорлупу, и застрял у него в голове. Я начинаю паниковать, упираюсь ногой в обмякшего мужика и со всей дури выдергиваю молоток, как репку. И все это происходит прямо на Наташке, которая, получив доступ кислорода, принялась хрипло и прерывисто орать. Я пытаюсь столкнуть мужика с нее, он скатывается, но вдруг оживает и хватает меня руку. Я паникую еще больше, вырываюсь и начинаю бить его ногами по морде, и, как не стыдно в этом признаваться, не могу остановиться и чувствую удовольствие от процесса. Особенно, когда под моим каблуком у него хрустнули зубы.

Остановила меня Наташка, которая перестала орать и повисла на мне, не давая двигаться. Мужик не шевелился, разглядывать его не хотелось. Злость ушла, вместо нее пришло желание побыстрее уйти. Молоток я выбросила в речку.

Мы вернулись к забору. Уже совсем стемнело. Планшеты и моя сумка были на месте. Свою сумочку Наташка так и не выпускала из рук. Мужик ее достаточно придушил и побил, но больше ничего не сделал. Надо отдать ей должное, – она не заплакала, быстро пришла в себя и стала соображать, даже вручила мне платок, чтобы я вытерла сапоги от крови. Нужно было еще придумать правдоподобную версию для Наташкиных родителей, ведь на лице и на шее у нее стопроцентно останутся синяки, а пальто придется чистить. Сбила машина, - ничего лучшего в головы нам не пришло.

Наташкины родители были настолько заняты своими личными проблемами, что практически никак не отреагировали на рассказ дочери, только повздыхали. Только моя мама, которая пришла, чтобы забрать меня домой, пристально всматривалась в наши физиономии, справедливо подозревая, что у нас есть тайна.

Шок от случившегося нагнал нас немного позже.

5.
Через пару недель по телевизору в криминальной хронике показали фотографию мужчины, – его  труп был найден на берегу речки С., смерть наступила в результате тяжелой травмы головы, орудие убийства не найдено. Судя по характеру нанесенных ранений, убийца невысокий мужчина худощавого телосложения, тоже не найден. Сам убитый имел одну судимость и подозревался в нескольких убийствах. Фотография на экране была нечеткая, но даже при таком качестве было заметно, какой у него при жизни был неприятный взгляд, как у тухлой рыбы.

Честно признаюсь, мне ни капельки не жалко убитого, и нет никакого раскаяния. Этот мужик так запугал меня, что если надо, то убила бы его с удовольствием еще раз. Но очень жалко было свою навсегда утраченную беспечность и душевную невинность. И еще я побаивалась, что меня найдут, и придется отвечать перед «справедливым» законом.

Мама, конечно же, замечала, что я плачу и настойчиво интересовалась причиной моих слез, и даже пыталась вызвать меня на откровенную беседу. Я, чтобы развеять ее подозрения, жаловалась на отсутствие кавалеров и большой светлой любви.

Естественно, бесследно этот случай для нас не прошел. Наташка теперь панически боится одна ходить по темноте, даже если вокруг полно людей. А я надолго перестала улыбаться и до сих пор неуютно чувствую себя на природе, вблизи водоемов и всяких неорганизованно растущих кустиков. О случившемся мы с Наташкой молчали даже не сговариваясь, а день здоровья, обернувшийся для нас нездоровой стороной, мы еще не раз помянули «незлым тихим словом».

Недавно один товарищ приглашал меня отдохнуть на природе, с шашлыком, в кругу веселой компании. А я так и не смогла объяснить свой отказ. Чтобы не обижался, решила черкануть ему пару строк в виде объяснительной записки и отправить электронной почтой, а получился целый рассказ.